Внеклассное чтение. Том 2 - Борис Акунин

— Данила Фондорин, отставной гвардии капитан и кавалер. — Митин покровитель слегка наклонил голову и в следующую секунду совершил страшную, неисправимую ошибку — произнес. — Путешествую со своим воспитанником из Санкт-Петербурга в Москву, где проживал прежде и намерен обрести жительство вновь. Позвольте же и мне, в свою очередь, осведомиться…

Он не договорил, заметив, что преображенец его более не слушает и смотрит мимо, да еще разинул рот.

Вероятно, это была всего лишь гримаса изумления, но бедному Митридату померещилось, что капитан-поручик хищно, по-волчьи ощерил зубы.

— Шишки зеленые! — задохнулся Пикин. — Вот удача!

— Что вы хотите этим…

Капитан-поручик оттолкнул своего визави в сторону.

— Уйди, старый дурень! Если это твой воспитанник, то я — персидский евнух. Ну, Андрюша, нынче твоя масть!

И пошел на Митю, растопырив руки — будто куренка ловил.

— Вы меня толкнули, и весьма невежливо, — сказал ему вслед Данила. — Что вам нужно от мальчика? Мы еще не закончили разговор про графиню.

Пикин отмахнулся.

— Черт с ней, с Хавронской! За нее князь обещал чин и только! А за этого цыпленка другая особа сулила мне много больше! Иди-ка сюда, цып-цып-цып.

Митя попятился. Он отлично знал, о какой особе толковал Пикин. Слыхал и о награде — половине долга.

За момент до того как монстр ухватил бы его за шею, самого капитан-поручика взяла за ворот крепкая, жилистая рука и развернула к Мите спиной.

— Во-первых, вы оскорбили достойнейшую даму, послав ее к черту. Во-вторых, оскорбили моего воспитанника, обозвав его детенышем нелетающей птицы. В-третьих же, вы оскорбили меня — дворянина и кавалера.

Пикин был так доволен встречей с Митей, что даже не озлился. Только сбросил Данилину руку.

— Не знаю, старый брехун, чего ты там кавалер и какой отставной козы капитан, но ежели ты сей же миг не уберешься, я вобью тебе в глотку твою собственную челюсть.

Фондорин удивился:

— Это так в Преображенском полку нынче принимают вызов на дуэль? В мои времена были другие обычаи.

— Дуэль? — поразился капитан-поручик. — С тобой? Да ты шпагу-то удержишь, Полтавский ветеран?

— Это не ваша забота, — наставительно сказал Данила. — Ваша забота — восстановить честь, которой я сейчас нанесу рукоприкладное оскорбление.

С этими словами он звонко, хоть и несильно, шлепнул преображенца по щеке.

На лице капитан-поручика отразилась крайняя степень изумления, он даже дотронулся до уязвленного места, словно желая удостовериться, в самом ли деле с его щекой могла произойти подобная оказия.

Фондорин развел руками:

— Ну вот, сударь. Полна площадь свидетелей, в том числе военного сословия. Или бейтесь, или из гвардии вон. Так гласит дуэльный статут.

Задумчиво глядя ему в лицо, преображенец негромко произнес:

— Что ж, старичок, будь по-твоему. Это я сгоряча, на радостях, тебе убираться велел. А отпускать тебя, пожалуй, нельзя. Начирикал, поди, тебе воробьишка, о чем не следовало…

— Нет! — крикнул Митя. — Я ни слова!

— А все же так, шишки моченые, верней выйдет. Пойдем, Аника-воин, пыряться. Где шпагу возьмешь?

— Одолжу у господина партионного начальника. — Данила указал на гатчинского офицера, наблюдавшего за ссорой с чрезвычайным интересом. — Поручик, вы окажете мне эту любезность?

— С великим удовольствием, — немедленно откликнулся тот, и видно было, что не соврал — глаза так и заблестели. — Дворянин дворянину! В деле чести! Всегда! Могу и секундантом быть. А вторым… — Он оглянулся на своих солдат. — Ну вот хоть капрал Люхин. Он служака исправный и грамоте знает.

— По мне хоть кто. — Пикин уже скинул плащ и шляпу. — Условие одно: бьемся до смерти. Посему господ секундантов прошу не соваться, не разнимать, а кто полезет — уши отстригу. Ясно?

Поручик с готовностью пообещал, что лезть ни в коем случае не станет, а капрал Люхин даже встал навытяжку, из чего следовало заключить, что он без приказа и не шелохнется.

— Ну и орудие у вас, — вздохнул Фондорин, разглядывая шпажонку гатчинца. — Только на вахт-параде салютовать. Ладно, делать нечего. Приступим, пожалуй?

Они встали друг напротив друга: Данила в одной рубашке, Пикин же раздеваться поленился — очевидно, не сомневался, что и так легко совладает с противником.

Телеги и пойманных рекрутов поручик велел убрать на края площади, чтобы не мешали поединку. Он и капрал встали шагах в десяти, прочие зрители боязливо жались на отдалении.

Более всего Мите хотелось зажмуриться или вовсе убежать, чтобы не видеть, как Пикин зарежет Данилу. Но он заставил себя выйти вперед и смотреть. От подлого гвардейца можно было ждать любой каверзы, на щепетильность секундантов тоже рассчитывать не приходилось, но ведь он, Митридат, не зря обучался фехтованию. Заметит от Пикина какую-нибудь пакость — не спустит, закричит.

Взглянув на небрежно помахивающего оружием капитан-поручика, Фондорин спросил:

— Я вижу, вы отдаете предпочтение женевской позитуре? А я придерживаюсь мантованской школы, она из всех мне известных наилучшая.

И принял позу неописуемого изящества: одна нога согнута в колене и выставлена вперед, другая вывернута носком в сторону, левая рука уперта в бедро, правая воздела шпагу диагонально вверх.

— Ого! — хохотнул Пикин. — Бойкий старичок! Подагра не скрючит?

— Подагра происходит от неумеренности в потреблении вина и жирной пищи. — Данила быстро переступил вперед-назад, пробуя, достаточно ли утоптан снег. — Я же сторонник умеренности. И, прошу вас, перестаньте называть меня стариком. Мне шестой десяток, а эти лета мудрецы древности почитали возрастом мужской зрело…

Фраза осталась незаконченной, потому что Пикин вдруг сделал выпад. Это было не вполне правильно, поскольку секундант еще не выкрикнул «En avant!», но в то же время не могло почитаться и явным нарушением артикула — ведь оба противника уже стояли друг к другу лицом и с обнаженным оружием.

Тяжелый клинок ударился о неубедительную шпажонку Данилы и со звоном отскочил, а Пикину пришлось отпрыгнуть, чтобы не получить удара в грудь. Развивая успех, Фондорин мелко засеменил вперед. Его выставленная рука шевелила одной только кистью, однако шпага перемещалась так стремительно, что казалась подобием серебристого конуса.

— Шишки еловые! — Капитан-поручик отбежал назад, стал снимать кафтан. — Кажется, будет интересно.

— Я вам говорю: в фехтовальной науке итальянцы продвинулись значительно далее швейцарцев, — уверил Данила противника, дожидаясь, пока тот выдернет руку из рукава.

Митя воспрял духом. Если лекарь изучал науку фехтования столь же усердно, как премудрость дубинного и кулачного боя, то берегись, Пикин.

Снова сшиблись, только теперь преображенец был осторожней: на рожон не лез, пытался достать врага издали, пользуясь преимуществом в длине клинка. И все же медленно, шаг за шагом отступал.

Через минуту-другую он уперся спиной в телегу, и Фондорин тут же отошел, жестом приглашая гвардейца вернуться на середину. Пикин снял и камзол, швырнул на солому. Схватились в третий раз.

Данила качнулся вбок, пропуская выпад капитан-поручика, а сам перегнулся вперед и достал острием ключицу противника. Если б его клинок был на вершок подлинней, тут бы поединку и конец, а так Пикин только шарахнулся назад.

Сорвал и жилет. На белой рубашке расплывалось красное пятно. Что, выкусил? Это тебе наука, а не душегубство!

— Куда, оголец? — ухватил Митю за кушак гатчинец. — Затопчут!

Оттащил от дуэлянтов подальше.

— Давай, Данила, круши его! — закричал Митя, начисто позабыв об артикуле.

Фондорин, видно, и сам решил, что хватит. Поднял кисть до уровня глаз, а шпагу, наоборот, направил сверху вниз.

Выписывая в воздухе свистящие круги, стал апрошировать к преображенцу, переступая все быстрей и быстрей.

Вдруг, при очередном скрещении клинков, раздался пронзительный звук, словно лопнула струна — проклятая гатчинская спица переломилась!

Поручик жалобно охнул:

— Пятьдесят рублей!

Пикин немедленно перешел от обороны к наступлению — теперь Данила едва успевал отбивать своим обломком мощные удары сверху.

— Остановить схватку! — заголосил Митя. — Не по правилам!

И партионный начальник тоже вступился:

— Господин гвардии капитан-поручик, остановитесь! Вы его убьете, а кто за шпагу заплатит?

— Прочь! — взревел преображенец. — Уговорено на смерть, значит на смерть!

Как ужасно всё переменилось! Фондорин был обречен, в этом не оставалось ни малейшего сомнения.

Пикин сменил тактику. Убедившись, что эфеса и десятивершкового куска стали противнику довольно, чтобы парировать рубящие удары, он перешел к беспроигрышной атаке посредством быстрых коротких выпадов, против которых у Данилы защиты не было.