Гражданин тьмы - Анатолий Афанасьев

Как меня привезли, не помню, но поселили нормально, в одноместном благоустроенном номере с оконцем, из которого открывался превосходный вид на часть хосписного парка и блистающее темным серебром озерцо, расположенное за каменным забором. Комната, правда, небольшая, но со всеми удобствами: топчан с твердым матрасом, письменный стол, стул, умывальник и пластиковый биотуалет рядом с кроватью. На стене портрет Альберта Гора с супругой и детьми, выполненный в масле, в красном углу пожелтевшая иконка с изображением Николы-угодника, покровителя путников. Что мне сразу не очень понравилось, так это зарешеченное смотровое окошко в двери, как в тюрьме или психушке.

Я еще толком не оклемался от укола, лежал на топчане в блаженной прострации, как дверь без стука отворилась и в комнату вкатилось жизнерадостное, улыбающееся существо мужского пола, но неопределенного возраста. Представилось оно Джоном Миллером, здешним координатором. Этот рыжеватенький Джон Миллер с виду был абсолютно безобиден, что-то вроде жужжащей летней мухи. Уселся на топчан, дружески похлопал меня по бедру.

— С прибытием в новую семью, Толяныч. Ничего, что я так фамильярно? У нас здесь все запросто. Надеюсь, сумеешь оценить. Кстати, друзья зовут меня Джеки.

— А где я?

Джон Миллер, координатор, первый мне и рассказал, что хоспис «Надежда» — это что-то вроде санатория, где гости-пациенты в отличных условиях проходят период адаптации, оговоренный контрактом. Расположен хоспис в одном из живописнейших уголков Подмосковья, на землях, принадлежащих корпорации «Дизайн-плюс». В обязанности координатора входило познакомить вновь прибывших с требованиями, предъявляемыми к постояльцам. Их немного, но все они должны исполняться неукоснительно во избежание клинического исхода. Главное требование — не покидать территорию хосписа, обозначенную двухметровым забором с колючей проволокой.

— Скорее всего, вам самому не захочется расставаться с нами, — с многозначительной интонацией сообщил координатор, — но на всякий случай имейте в виду. У нас был недавно прискорбный инцидент, когда один наш подопечный выскочил-таки за ворота неизвестно зачем. Возможно, накурился анаши и просто потянулся за солнечным зайчиком.

— И что с ним случилось? — уточнил я без особого интереса.

Подвижное личико координатора сморщилось в гримасу скорби.

— Нулевой вариант, Толя. Нулевой вариант. Что же еще могло с ним случиться?..

Второе требование — беспрекословно выполнять все просьбы обслуживающего персонала: врачей, нянечек, старших и младших наставников — короче, всех, кто будет со мной заниматься.

— У нас работают профессионалы наивысшей квалификации, — с гордостью доложил координатор. — Многие стажировались в Штатах. Со всеми можно договориться по-доброму о чем угодно. В хосписе вообще любое принуждение исключено в принципе. Но все же некоторые амбиции, принесенные из прежней жизни, лучше держать при себе.

— Во избежание клинического исхода? — догадался я.

— Схватываешь на лету, Толяныч! — обрадовался координатор и с силой врезал мне кулаком по колену. — Учти, здесь все зависит от тебя. Впоследствии, если повезет, сдашь экзамен на младшего наставника.

Наученный горьким опытом недавнего общения с Маргаритой Васильевной Гнеушевой, я не пытался возражать или расспрашивать. Видимо, все люди, имеющие отношение к загадочной корпорации, проходили соответствующую обработку и воспринимали мир лишь в тех параметрах, которые им внушили. Причем воспринимали лучезарно. Сознание у них явно заблокировано, перегружено рядом неких виртуальных образов, но, судя по некоторым признакам, ни Гнеушева, ни Джон Миллер (Джеки! — надо же! с такой-то рязанской харей!) не утратили связи со своей первородной гуманитарной маткой. Я подумал об этом с грустным облегчением, потому что понимал, если в ближайшее время не удастся ничего придумать и сорваться с крючка, то скоро стану одним из них, так и не уяснив, кому и зачем это понадобилось.

— Буду стараться, — пообещал я.

— Пока живешь, надо надеяться на лучшее, — важно заметил координатор. — Хоть на меня погляди. До того как в «Дизайн» взяли, кем я, по-твоему, был? Не поверишь, Толяныч. На АЗЛК ишачил в сменных мастерах. А теперь кто? Смекаешь? Так что все, Толяныч, в наших силах. Хотя, честно скажу, на первых порах придется нелегко. Я в анкетку заглянул, ты ведь из интеллигентов. Эта братия редко поднимается выше кочегаров. Но бывают исключения. У нас тут был один композитор, дослужился до санитара-кидальщика. А это уже, считай, всего шаг до стажировки. Ну а после стажировки, сам понимаешь, перспектива неограниченная. Могут и в резервацию перевести на твердое обеспечение.

— Вы сказали «был». Куда же он девался, этот композитор?

— А-а… — Координатор махнул рукой. — Надломился. Не в коня, как говорится, корм… Ладно, процедур у тебя сегодня нету, полежи пока, погрейся. Через час дезинфекция. Потом обед. Привыкай к распорядку. Если есть вопросы, задавай.

— Вопросов нет, есть маленькая просьбишка.

— Ну?

— Не могу ли я позвонить жене, чтобы не волновалась? Всего несколько слов. Дескать, все в порядке, жив, здоров, чего и вам желаю.

— Позвонить можно, почему нет, у нас все можно, но лучше не надо.

— Почему?

— Смысла нету. Пока ты на карантине, свидания все равно не дадут. И потом, прямой телефон только у директора, у мистера Николсона, а он сейчас в отъезде.

Мне показалось, ослышался.

— Вы сказали «свидание», Джон? Я правильно понял? Тут бывают свидания?

— А ты как думал? И свидания, и отпуска. Это же не тюрьма. Что заслужишь, то и получишь. Ты даешь, Толян. Вот и видно, что голубых кровей. Как это у вас называется — рефлексия, да?

Я не верил ни единому его слову, на добродушной веснушчатой роже было написано, что этот человек не может отвечать за свои слова, но не удержался еще от вопроса.

— Простите, Джон, это для меня очень важно. Значит, если я буду хорошо себя вести, жена сможет меня навестить?

— Не только навестить, поживет с тобой. Пройдет экспертизу — и пожалуйста, сколько угодно. — Он склонился ко мне заговорщицки. — Хотя, по правде говоря, таких случаев пока не было.

— В чем же причина?

— Да в том, дорогой мой друг, — координатор двусмысленно хмыкнул, — не пройдет трех дней, как думать о своей бабе забудешь.

— Понятно.

— Ничего тебе не понятно. До понимания тебе еще ой как далеко, Толяныч.

Когда он ушел, пожелав удачной дезинфекции, я еще немного полежал, подумал. Вернее, попытался думать. Мозги ворочались лениво, тупо. Вероятно, в крови бродил остаток какого-то наркотика. В одном координатор Джон безусловно прав: до понимания мне далеко. Все происходящее представлялось совершенным абсурдом и не укладывалось ни в какую логическую схему. Но ведь тот, кто затеял все эти сложные манипуляции, наверняка преследовал определенную цель, и он не был сумасшедшим, по крайней мере в обычном медицинском смысле. Откуда у сумасшедшего средства на такие забавы? Хотя… Напрашивалась мысль, что «Дизайн-плюс» действительно проводит какие-то масштабные научные исследования, допустим, испытывает воздействие новых психотропных препаратов, и я по чистой случайности оказался одним из тех, кто по каким-то выборочным параметрам подошел на роль подопытной мышки. Такое предположение объясняло многое, но не все. Главное, оставалась в тени ближайшая перспектива этой, по-видимому, грандиозной коммерческой авантюры. Как ни ломай голову, трудно перекинуть мостик от моей скромной персоны к идее упорядочения и сбыта дешевой рабочей силы, о которой так увлеченно вещала мадам Гнеушева… Есть более простой вариант: скажем, корпорация занимается торговлей донорскими органами, (в нынешней России весьма прибыльный вид бизнеса) и этот хоспис «Надежда», где я очутился, является всего лишь перевалочным пунктом, банком сырца. Тогда понятно происхождение шрама: брали пробы на анализ для определения химико-биологической пригодности. Но и тут концы не сходятся с концами. Почему выбрали именно меня — довольно пожилого и не очень здорового человека, вдобавок кое с какими связями? Казалось, выгоднее и проще использовать в качестве сырья молодежь, их вон толпы, целых два, три никому не нужных, потерянных поколения, стерильно чистых лишенных всяких жизненных укреп. Заводи невод, вычерпывай, грузи, — как говорится, дешево и сердито… Никто не спохватится и не спросит откуда товар?..

От печальных размышлений отвлек приход дамы в прорезиненном черном балахоне, вломившейся в комнату, как и координатор, без стука.

— Подымайся, сынок, — ласково обратилась она ко мне. — Дезинфекция.

— Какая дезинфекция, зачем?! — затрепетал я, пораженный видом могучих женских статей.

— Обыкновенная, сынок. Вошиков гоним, заразу всякую. Чтобы на других не перекинулась.