Жена Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

Он сказал, что может вытащить Сергея из тюрьмы.

Сейчас он был для меня Царь и Бог.

— Есть один уважаемый член Совета Федерации, что в данное время по состоянию здоровья находится на лечении, — довольно сёрпал душистым напитком Михаил, кратко излагая суть дела. — И это очень нам на руку.

— Это чем же? — всё так же хмуро спросил Иван, пока я пребывала в некоторой прострации, осмысливая сказанное.  

 — Это даёт некий задел по времени... — воровато оглянулся Михаил и понизил голос. — Ведь, как я понял, с финансовой стороной вопроса возникли небольшие трудности?

Я ни хрена не поняла суть процедуры и как он собрался озвученное обстряпать, — всё же в политике и устройстве власти я не разбиралась совсем, — но едва сдерживала радость, уже безоговорочно веря, что всё у Михаила получится.

— А это, видимо, плохая новость, — явно не разделял Иван мой оптимизм. — Что нужны деньги. Счета Сергея Анатольевича арестованы.

— Нет, нет, деньги есть, — буквально подпрыгнула я. — У меня есть. Сколько надо? — отмахнулась от едва заметно покачавшего головой Ивана.

Испачканной вареньем вилкой Барановский написал на ободке фарфоровой тарелки цифру. И тут же стёр.

— Ничего себе, — выдохнула я.

Количество нулей остужало.

А мне казалось того, что оставил мой щедрый Фей на счету — это просто несметные богатства. Оказалось, впритык. То есть совсем впритык, даже с учётом того, что часть этих денег принадлежит отцу. Я их не отдала. Хотела швырнуть ему в лицо. Но пока не успела. А ведь нужно ещё на что-то жить, платить за квартиру, прислуге, адвокату, да мало ли на что могут понадобится деньги. Ещё и Сергей категорически запретил тратить мои средства на него. Только в крайнем случае.

 Но это же был крайний случай?

— Это не наш вариант, — покачал головой Иван, правильно оценив выражение моего, боюсь, побледневшего лица. 

В такие моменты он мне до жути напоминал Моцарта. Особенно когда встал у моего плеча и, пользуясь тем, что мама принесла ещё какие-то яства с пылу с жару и Барановский отвлёкся, шепнул: «Ты слишком заинтересована. Не показывай вида. И не давай ему лишней информации».

Я хотела возразить, что это же Мишенька, что мы с ним друзья, родня, что я сто лет его знаю, но перед глазами возникло лицо другого друга, дяди Ильдара, пинающего меня на полу, и осеклась.

— Есть другие предложения, Михаил? — спросил Иван.

Приветливо улыбнувшись маме, Барановский проводил её глазами, а потом заметно скис. С видом резко насытившегося человека он бросил вилку, отодвинул тарелку с недоеденным куском.

— Ну-у-у, я уже объяснял Сергею Анатольевичу, — вздохнул он.

— Сергея Анатольевича здесь нет. Но есть его жена, — стоящий за моим плечом Иван сейчас как никогда напоминал рыцаря на страже королевы. — И она хотела бы услышать, что вы пришли не с единственно возможным вариантом.   

— Нет, ну, можно, конечно, попробовать уговорить кого-нибудь отказаться от своего мандата добровольно. Или скажем, если вмешается лично президент, ведь по новым законам тридцать членов парламента — назначаемые лично им должности, — засмеялся Барановский, словно это его так развеселило, что к нему вернулся аппетит. Он довольно облизал ложечку и полез в вазочку с вареньем. — Он может кого хочет уволить, кого хочет назначить. Тогда, спору нет, — причмокивал он ягодкой прозрачной от сиропа клубнички, — никто не посмеет возразить. Но, — поёрзал на стуле, — тогда вопрос встанет в половину суммы.

— А эти полсуммы на что? — спросила я как можно равнодушнее. Училась на ходу.

— На голосование. Когда прокуратура поставит вопрос о снятии юридической неприкосновенности, боюсь, не все захотят поддержать неизвестного им сенатора.

— Справедливо, — кивнул Иван.

— Ну, думайте быстрее, — Михаил опрокинул остатки чая в рот, выплюнул чаинку, бросил на стол салфетку. Встал и улыбнулся мне ласково. — Солнышко, можно тебя на минутку? Простите, Иван, мы по личному вопросу, — потянул он меня за локоток к выходу.

Я наивно подумала, что речь снова пойдёт о Моцарте.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но, остановившись в глубине длинного коридора, он заговорил о Сашке.

— Солнышко, прости, что я тебя вмешиваю, — кашлянул Михаил, словно у него запершило в горле. — Но ты, наверное, в курсе, что Саша от меня ушла.

— Да, — как учил меня Иван, воздержалась я от пояснений, что, так и просились на язык: «Конечно, ведь она живёт у меня. И она беременна. И разводом занимаются юристы Моцарта».

— Ты не могла бы, — снова кашлянул он, — ни в службу, а в дружбу, организовать нам встречу.

И я снова чуть не выпалила: «Говно вопрос!». Но что-то меня остановило. Даже насторожило.

В этот раз не убедительный шёпот Ивана «не давай ему лишней информации», а заискивающий голосок самого господина Барановского, это его нетерпеливое переминание с ноги на ногу, суетливые движения, которыми он крутил на пальце обручальное кольцо.  

— Я… Мне… — заикалась я. — Мне надо сначала поговорить с Сашей.

— Конечно, конечно, Солнышко, я понимаю, — кивнул он.

И так стало его жалко, когда он обречённо повесил голову.

При Иване он был агрессивно-важничающим, таким суетливо-храбрящимся, агрессивно подчёркивая своё привилегированное положение в этом доме, а, может, и вообще своё положение, значимость. Но сейчас я видела настоящую тоску. И неподдельную грусть.

Кто бы мог подумать, но я чувствовала то же самое. Только Сашка ушла от него сама, а нас с Сергеем разлучили. Но разве это важно: Михаил любил Сашку, я любила Мо. И разлука нас убивала.

— Миш, — я погладила его по плечу, первый раз так по-панибратски, — мне очень жаль.

Он ткнулся в моё плечо лбом и так тоскливо вздохнул, что у меня сердце оборвалось.

— Есть ещё вариант, — сказал он тихо. — Мне кажется, если бы ты поговорила с отцом, — он поднял голову. — Ведь он тоже действующий сенатор. То я мог бы…

— С отцом?! — перебила я. До меня доходило как до утки, что именно Михаил предложил. И буквально парализовало от ужаса, когда я поняла, что должна попросить отца отказаться от своего кресла в Совете Федерации в пользу Сергея. После всего, что он мне наговорил. После всего, что я от него услышала…

— Твой отец мне обязан, — пояснил Барановский. — И даже, не побоюсь этого слова, должен. Денег. Много. Он занял, когда покупал особняк. Но, если это поможет вернуть жену, я готов простить ему долг. Я даже сам с ним поговорю и предложу.

— А это может тебе помочь? — опешила я.

— Твой муж сказал, что вернёт мне жену, — невысокий, полненький, он взмахнул руками как упитанный лебедёнок с подрезанными крыльями, что не может взлететь, — если я помогу ему выйти. И я сделаю что угодно ради неё.

О, чёрт! Я выдохнула.

Чёртов Моцарт! Так вот почему он взялся помогать Сашке. Вот почему поселил её в свой блядский номер «1221». Вот почему приставил охрану. Он, как всегда, знал, или предвидел, что может сесть, поэтому подстраховался. Сашка пришла к нему сама. Но теперь он использует её как наживку. Как средство давления на Барановского.

И умело, надо сказать, использует.

Первый раз я не знала восхищаюсь им или ужасаюсь.

Первый раз не понимала радоваться, что он такой умный и хитрый, или возмущаться, насколько подло поступает. Или он знает секрет как заставить Сашку вернуться к мужу? Как заставить её полюбить этого некрасивого коротышку, для которого на ней сошёлся свет клином? Или, главное, всё же выбраться из тюрьмы, а там они пусть сами разбираются? 

Я бы и дальше хлопала глазами, но в дверь позвонили, а мама крикнула из кухни:

— Солнышко, открой, пожалуйста!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Миш, я с ней поговорю, — кивнула я и побежала открывать.

Иван молча проводил меня глазами.

— Андрей Ильич, — отступила я в прихожую, распахнув дверь перед господином Шуваловым. У нас в семье его называли «граф Шувалов». Но каждый раз, когда я слышала это «граф», вспоминала бабушку, что его почему-то не любила и всегда презрительно фыркала: «Граф! Этих Шуваловых как конь наёб, поди пойми кто из них граф, а кто так».