Дворец из песка - Анастасия Дробина

Любовницы у него, конечно, были. Случайные, поскольку тратить время на женщин, забирая его у инвалида-дочери, Буров не мог. Были даже профессионалки, и в конце концов Буров решил, что эти – лучше всех. Оздоровительная гимнастика за умеренную цену – чего же еще? Но сейчас, вспомнив о тех женщинах, лица которых даже не откладывались в памяти, Буров неожиданно подумал об Александре. О темном, усталом лице с резкими чертами, сухой смуглой коже рук, изящных пальцах, внимательном взгляде, немного ироничной улыбке. О запахе болотной травы. Странная женщина. Если бы только можно было… Буров оглянулся на заднее сиденье. Забытые там чайные розы слегка подвяли, но все еще источали слабый горьковатый аромат. Надо было все-таки подарить. Ну чем он хуже Жигана?!

– Не дождешься, Буров, – вслух сказал он сам себе. – Хороша Саша, да не ваша.

Сентенция прозвучала веско. Буров затянулся в последний раз, выбросил окурок, включил зажигание и поехал на Знаменку – к дочери. Розы все-таки стоило пристроить.

На другой день в редакции, как всегда, стоял дым коромыслом. Приехав, Буров с ходу угодил на совещание, потом неожиданно нагрянули гости из Министерства печати, потом самому пришлось ехать в рекламное агентство договариваться о новом ролике, потом обнаружилось, что у него назначены две встречи на одно время, причем в разных концах города. Буров в сотый раз пообещал уволить Ирину (та немедленно принялась рыдать), отправил на одну из встреч Шмелеву, на вторую помчался сам, застрял в пробке, опоздал, нервничал, да и встреча прошла не очень удачно… В общем, день выдался не из легких, и поэтому, когда в шесть часов вечера у него зазвонил мобильный и спокойный голос с кавказским акцентом попросил его спуститься вниз, Буров вначале ничего не понял:

– Что значит – спуститься вниз? Кто вы, собственно?! Я не…

– Это Абрек. От Александры Николаевны.

Абрек говорил очень спокойно, но Бурова словно окатили холодной водой.

– Что-то случилось?

– Нэт. Ничего. Спуститесь, пожалуйста.

Ты ее достал, лихорадочно думал Буров, скача вниз по лестнице через три ступеньки. Ты полностью утратил профессиональное чутье, забыл о такте и о воспитании, задавал дурацкие вопросы и еще требовал на них ответов. Ей надоело. Больше она не хочет иметь с тобой дел и прислала своего джигита сообщить об этом. Никакой логики в подобных мыслях не было, но почему-то ничего другого в голову Бурову не пришло. Внизу, в огромном гулком холле, он столкнулся с монументальной, как Большой театр, ответственной выпускающей Перемыхиной.

– Ого! – пробасила она. – Начальство, Володя, бегать не должно: у подчиненных начнется паника. Что случилось – белые в городе?

Перемыхина, которую Буров знал еще с тех пор, как начал работать здесь после университета, неожиданно подействовала на него отрезвляюще. Пробурчав что-то успокаивающее, он перешел на шаг, поправил сбившийся галстук, пригладил волосы и из стеклянных дверей вышел уже довольно уверенно.

– Здравствуйте, Абрек.

– Добрый вэчер. – Абрек, стоявший у своей машины, быстро подошел к нему. – Александра Николаевна просила передать вам вот эти вэщи.

«Вэщи» оказались двумя кассетами и пачкой фотографий, завернутыми в полиэтиленовый пакет. Повертев их в руках, Буров вопросительно взглянул на Абрека.

– Александра Николаевна сказала, что вам надо это послушать, потому что ей нэкогда, она уехала.

– Куда?! – завопил Буров. – Надолго?!

– Нэт, – с достоинством сказал Абрек. – Обещала звонить.

– Мне или вам?

– Мне – само собой. Вам – нэ знаю. Мне приказали только передать.

– С-спасибо, – растерянно сказал Буров.

Абрек коротко кивнул и пошел к своей машине. Буров машинально проводил взглядом его невысокую, стройную фигуру. Вернулся к себе наверх, не замечая изумленного взгляда секретарши, собрался, взял «дипломат» и, забыв попрощаться, ушел.

Оказавшись дома, он прямо в ботинках прошел в комнату дочери, где стоял старый двухкассетник. Но первым делом он вытащил из пакета фотографии и минут двадцать перебирал их. Александра не обманула: с помощью этих материалов с легкостью можно было устроить смену власти в стране. Даже у него, двадцать пять лет проработавшего в политической печати, видавшего многое, заколотилось сердце, как у начинающего папарацци.

Собравшись с мыслями и немного успокоившись, Буров спрятал компромат в пакет. Вытащил одну из кассет, на которой карандашом была нацарапана цифра «1», вставил в магнитофон, с изумлением отметив, что у него слегка дрожат руки: видимо, фотографии произвели слишком сильное впечатление. Сев рядом на диван, он приготовился было закурить – и так и не зажег сигарету, услышав зазвучавший в тишине знакомый, чуть хрипловатый голос. И на мгновение Бурову показалось, что в воздухе опять запахло болотной травой.

«Здравствуйте, Владимир Алексеевич. Извините, что приходится общаться таким способом, но меня, видимо, не будет в Москве больше, чем я рассчитывала. Кроме того, у меня сейчас бессонница. Зачем же время терять, верно? Я расскажу вам кое-что, а Абрек вечером передаст кассеты. Вы сами разберетесь, что из этого вам пригодится, а что – нет. А когда я вернусь, зададите любые вопросы. Как мы договорились. Итак…»

Буров торопливо выключил магнитофон. Протяжно, с шумом выдохнул, наряду со страшным облегчением чувствуя недоумение: почему он так разволновался? Почему так боялся, что на кассете – что-то страшное, опасное, вроде этих фотографий? И еще почему-то – что он больше никогда не увидит Александру… Бессонница у нее. Возможно. А может быть, просто решила, что так удобнее – говорить то, что сама считаешь нужным, и не отвлекаться на глупые вопросы. Что ж… Наверное, правильно. Но Буров вдруг испытал острое разочарование – оттого что вряд ли он снова окажется в этой большой квартире в старом доме с портретом красавицы-бабушки на стене, с роялем, книгами и остро пахнущими травами в горшках. Что-то говорило Бурову, что больше он никогда не увидит всего этого.

Вернувшись в прихожую, Буров разделся, сходил в душ, залез в холодильник, где лежали три одинокие сардельки, сварил их, открыл банку пива. Поев, вернулся в комнату Маши, спокойно, обстоятельно закурил, сел на диван и приготовился слушать.

Часть II

Александра

Утром я проснулась от солнечного луча, скользнувшего через мое лицо на белую стену гостиничного номера. Я открыла глаза – и разом все вспомнила. И, не повернув головы, тихо спросила:

– Шкипер, спишь?

– Нет, – спокойно ответили рядом. Я приподнялась на локте. Шкипер лежал с закрытыми глазами, и судя по тому, что в губах у него еще не было сигареты, он или только что проснулся, или я разбудила его своим вопросом. Через минуту, впрочем, сигарета оказалась на привычном месте, Шкипер затянулся, выпустил дым и лишь после этого открыл глаза и притянул меня к себе.