Выкуп за рыжего вождя - О. Генри

– Кажется, это ведь в Палестине было? – говорю я так легко и непринужденно, словно заарканивая однолетку.

Вот как я расположил к себе мисс Уиллелу Лирайт, и со временем наша приязнь росла. Она проживала на Пимиентской переправе ради поправки здоровья, очень хорошего, и климата, на сорок процентов жарче, чем в Палестине. Поначалу я ездил повидаться с ней раз в неделю, а потом смекнул, что, если буду ездить два раза, то буду видеть ее в два раза чаще.

А однажды я решил поехать в третий раз за неделю. Вот тут-то и вступили в игру блинчики и красноглазый овчар.

В тот вечер я сидел верхом на прилавке, во рту у меня был персик и две сливы, и я спросил у дядюшки Эмсли, что там поделывает Уиллела.

– Да вот, – ответил дядюшка, – поехала кататься верхом с Джексоном Птицей, овцеводом из лощины Шелудивого Осла.

Я так и проглотил персиковую косточку и две сливовых. Думаю, кто-то держал прилавок под уздцы, когда я слезал. А потом я пошел прямо, пока не уперся в мескит, где был привязан мой чалый.

– Она поехала кататься, – прошептал я на ухо своей конячке, – с Птицсоном Джеком, Шелудивым Ослом из Овцеводной лощины. Понимаешь, ты, мой парнокопытный друг?

Мой чалый заплакал на свой манер. Это был урожденный ковбойский конь, и он не любил овцеводов.

Я вернулся и спросил дядюшку Эмсли:

– Так, значит, вы сказали, с овцеводом?

– Да, с овцеводом, – повторил дядюшка Эмсли. – Да ты наверняка слышал о Джексоне Птице. У него восемь участков пастбища и четыре тысячи голов лучших мериносов к югу от северного полюса.

Я вышел на воздух и присел на землю в тени лавки, прислонившись к кактусу. Не осознавая, что делаю, руками я сыпал за голенища песок и декламировал монологи на тему птицы из породы Джексонов.

За всю свою жизнь мне в голову не приходило навредить ни одному овцеводу. Как-то я встретил одного, который читал латинскую грамматику верхом на лошади – так я даже его не тронул! Овцеводы никогда не раздражали меня, не то что других ковбоев. Стоит ли уродовать и калечить плюгавцев, которые едят за столом, носят штиблеты и разглагольствуют с тобою на всякие темы? Я всегда глядел на них, как на кроликов, да и проходил мимо, иногда перемолвился словечком, говорил о погоде, но никаких совместных пьянок и посиделок. И вот потому, что я благородно оставил их в живых, один из них разъезжает теперь с мисс Уиллелой Лирайт!

За час до заката они прискакали обратно и остановились у ворот дядюшки Эмсли. Овечья особа помогла Уиллеле слезть, и некоторое время они постояли, перебрасываясь игривыми и хитроумными фразами. А потом окрыленный Джексон взлетает в седло, приподнимает шляпу-кастрюльку и трусит в направлении своего бараньего ранчо. К тому времени я успел вытряхнуть песок из сапог и отцепиться от кактуса. Он не отъехал и полмили от Пимиенты, когда я поравнялся с ним на моем чалом.

Я назвал этого овчара красноглазым, но это не совсем так. Его зрительное приспособление было довольно серым, но ресницы были красные, а волосы рыжие, оттого он и казался красноглазым. Овцевод? Да не более чем ягнятник, вообще – букашка какая-то, шея обмотана желтым шелковым платком, и на башмаках бантики.

– Привет! – сказал я ему. – Сейчас вы едете рядом с всадником, которого прозвали Джадсон Верная Смерть за приемы его стрельбы. Когда я хочу представиться незнакомцам, то всегда делаю это до выстрела, потому что пожимать руку покойнику – небольшое удовольствие.

– О, – говорит он просто. – Рад познакомиться с вами, мистер Джадсон. Я Джексон Птица с ранчо Шелудивого Осла.

Как раз в эту минуту одним глазом я увидел куропатку, скачущую по холму с молодым тарантулом в клюве, а другим заметил ястреба, сидевшего на сухом суку вяза. Я уложил обоих из своего сорокапятикалиберного, чтобы дать понять, с кем он имеет дело.

– Два из трех, – констатировал я. – Такое впечатление, что птицы сами садятся на мои стрелы, где бы я ни был.

– Хорошо стреляете, – похвалил овцевод без тени льстивости. – А вам не приходилось промахиваться на третьем выстреле? На прошлой неделе был хороший дождик, сейчас трава так и пойдет, – произнес он.

– Чижик, – сказал я, подъезжая вплотную к его фасонной лошади, – ваши родители опрометчиво наделили вас именем Джексон, но вы выросли чирикающей птичкой. К черту разглагольствования о дождичке и прочих стихиях, потолкуем о предметах, выходящих за рамки словарного запаса попугаев. Вы завели дурную привычку кататься с молодыми девушками из Пимиенты. Знавал я пташек, – говорю, – которых поджаривали и за меньшие прегрешения. Мисс Уиллела, – говорю, – совершенно не нуждается в гнездышке, свитом из овечьей шерсти пичужкой из породы Джексонов. Так вот, намерены ли вы бросить эти свои штучки или желаете с размаху убедиться в моем прозвище «Верная Смерть», в котором два слова и указание по меньшей мере на одну похоронную процессию?

Джексон Птица зарделся, а потом рассмеялся.

– Постойте, мистер Джадсон, – говорит он, – вы все неправильно поняли. Я несколько раз встречался с мисс Лирайт, но вовсе не с той целью, о которой вы подумали. Моя цель носит исключительно гастрономический характер.

Я положил руку на револьвер.

– Всякий койот, – говорю я, – который осмелится непочтительно…

– Да погодите секунду, – просит эта пташка, – дайте же объяснить. Ну на что мне сдалась жена? Да видели бы вы мое ранчо! Я сам готовлю, сам штопаю. Еда – вот единственное удовольствие, которое я извлекаю из выращивания овец. Мистер Джадсон, а вам доводилось пробовать блинчики, которые готовит мисс Лирайт?

– Мне? Нет, – ответил я. – Никогда не думал, что она занимается стряпней.

– Это же золотые созвездия, – нахваливает он, – подрумяненные на амброзийном огне Эпикура. Полжизни бы отдал за их рецепт. Вот зачем я встречался с мисс Лирайт, – говорит Джексон Птица, – но мне не удалось ничего от нее добиться. Этот рецепт – нечто вроде семейной реликвии, используемой на протяжении семидесяти пяти лет. Он передается из поколения в поколение, но ни за что не открывается посторонним. Заполучить бы рецепт, чтобы готовить такие блинчики на своем ранчо, – и я самый счастливый человек на свете, – заливается пташка.

– А вы уверены, – спрашиваю я, – что вы гоняетесь не за ручкой, которая месит блинчики?

– Уверен, – отвечает Джексон, – мисс Лирайт, несомненно, чудесная девушка, однако уверяю – мои интересы не простираются дальше гастро… – но он заметил, что моя рука скользнула к кобуре, и быстро поправился, – чем желание заполучить рецепт блинчиков, – закончил он.

– А вы не такой уж плохой человек, – говорю я как можно более вежливо. – Я думал было осиротить ваших овечек, но на этот раз отпускаю вас на волю. Летите себе. Но помните: приставайте к блинчикам, да покрепче, как средний блин к горке, да не мешайте подливку с сантиментами, не то у вас на ранчо будет пение, а вы и не услышите.

– Чтобы убедить вас в своей искренности, – говорит овцевод, – попрошу вас о помощи. Вы очень дружны с мисс Лирайт, быть может, она сделает для вас то, в чем отказывает мне. Добудьте для меня рецепт блинчиков, и, клянусь, я больше и близко к ней не подойду.

– Добро, – согласился я и пожал руку Джексону Птице. – Я рад помочь и сделаю все, что в моих силах.

За сим он повернул к большой заросли кактусов на Пьедре, в направлении Шелудивого Осла, а я взял курс на северо-запад, к ранчо старика Билла Туми.

Следующий случай навестить Пимиенту представился мне только через пять дней. Мисс Уиллела и я провели очень милый вечер у дядюшки Эмсли. Она немного попела и порядочно потерзала пианино кусками из опер. А я изображал гремучую змею и рассказал ей о новом способе обдирать коров, придуманном Снэки Мак-Фи, и о том, как я однажды ездил в Сент-Луис. Взаимная привязанность наша очевидно росла. И вот, думаю я, если убедить бы Птицу Джексона сделать перелет – дело в шляпе. Я вспоминаю свое обещание достать ему рецепт и решаю выведать его у мисс Уиллелы и выдать ему. А уж тогда, если я снова поймаю здесь птичку из Шелудивого Осла, я ей подрежу крылышки.

Итак, часов около десяти я, со льстивой улыбкой на лице, обращаюсь к Уиллеле:

– А вот если я и люблю что-то на свете больше зеленой травы и рыжих быков, так это вкус хороших горячих блинчиков с паточной смазкой.

Мисс Уиллела слегка подпрыгнула на фортепианном табурете и бросила на меня удивленный взгляд.

– Да, – отвечает она, – это действительно вкусно. А как, вы говорили, называлась та улица в Сент-Луисе, мистер Одом, где вы потеряли шляпу?

– Блинчиковая улица, – говорю я, подмигивая – мол, я знаю о семейном рецепте, меня не проведешь. – Ну же, мисс Уиллела, – говорю, – расскажите же, как вы их делаете. Блинчики так и вертятся у меня в голове, как фургонные колеса. Что там… фунт крупчатки, восемь дюжин яиц и так далее. Что там значится в списке ингредиентов?