Ричард Длинные Руки — король - Гай Орловский

За спиной, то есть с южной стороны, откуда мы притопали, если по прямой, то Пекланд, Скарлянды, Шателлен и Турнедо. И моя дорогая Армландия, о которой почти забыл, но тамошние лорды гордятся мною, их гроссграфом, что завоевывает мир.

Армландия упирается в Большой Барьер, за ним Сен-Мари, королевство на берегу безбрежного океана, хотя все еще не понимаю, как можно стоять на берегу и говорить о безбрежности.

Итак, с чего же начать? Кстати, можно вспомнить, что в Мезине на троне моя взбунтовавшаяся жена, решившая пинком выбросить из дворца отсутствующего консорта, а вместе с ним и остатки его власти, а в Ламбертинии я оставил править эльфийку в полной уверенности, что никто не попытается захватить земли герцогства, посмевшего объявить себя королевством.

Самый могучий сосед там король Барбаросса, что давно строил планы по захвату Ламбертинии, даже женился для того, чтобы зажать ее земли с двух сторон: своего Фоссано и королевства Фарландия, которым правил его тесть, но тот передал ему трон и ушел на покой. Так что Ламбертиния слева и справа, то есть с запада и востока, зажата в клещах Барбароссы, с юга подперта Большим Хребтом, и только на севере граничит с Вендовером, король которого прислал в мое войско своего единственного сына заложником, и королевство Лихтен, о котором слышал краем уха, что правит там король Таннере.

Начинать придется наверняка с Сакранта. Уже просто потому, что это королевство самое северное и лежит прямо на дороге. Но из него тоже нужно будет уйти так, чтобы остаться...

Когда я вернулся в здание, в холле меня перехватил отец Муассак.

— Брат паладин, перед дорогой получите благословение аббата.

— Иду, — ответил я бодро. — Получать я люблю!

Он сказал кротко:

- Наши братья приучены больше давать, чем брать.

Мне почудился упрек, я ответил так же бодро:

— Я тоже раздаю направо и налево, как удары, так и титулы, не жалко! Я вообще-то щедрая душа, могу и вдарить, это же так весело и благочестиво...

Он нахмурился, дальше шли молча, монахи распахнули перед нами дверь в кабинет аббата. Он поднялся навстречу, обогнул стол, рядом с его массивностью совсем худой и высохший, отец Муассак низко поклонился.

— Отец Бенедерий... прошу благословения для брата паладина.

Аббат взял со стола крестик на тонкой цепочке, и, пока он ее расправлял, готовясь надеть на мою шею, я успел рассмотреть, что крестик несколько странный, ибо по апостольской традиции Иисус на крестах еще жив, на католических — мертв, это видно по тому, что тело всегда висит на руках, а голова опущена на грудь, но здесь он на четырех гвоздях, как в апостольской, а не трех, как в католической, зато подножка прямая, а не косая, к тому же многовато концов, что характерно для апостольской... и вообще на всех концах креста какие-то глубоко вдавленные монограммы с загадочными знаками.

— Спасибо, — сказал я с надлежащей ноткой уважения. — Спасибо... весьма спасибо!

Он надел через мою склоненную голову, отступил и посмотрел строго.

— Судя по голосу, брат паладин, ты не понял. Это в самом деле святой крест.

— Правда? — спросил я с живейшим интересом. — Что даст?

— Только защиту, — ответил он еще строже. — Церковь всегда дает только защиту.

— Это хорошо, — сказал я. — А вдарить и сам смогу! Из-под защиты это еще слаще... Спасибо, отец Бенедерий!

Судя по его лицу, он смягчился, слыша мой искренний голос и глядя в мое чистое честное лицо с бесстыжими глазами.

— Отбываешь, — спросил он, — прямо сейчас?

— Да, — ответил я. — Если не мы, то кто?

Он не понял, переспросил в недоумении:

— Мы что?

— Спасем мир, — пояснил я. — Мир нужно спасать, отец Бенедерий!

Он посмотрел на меня исподлобья.

— А мы, по-вашему, чем занимаемся?.. То-то. Если брать шире, брат паладин, то все мы, которые считаются хорошими людьми, спасаем мир. Или хотя бы не даем соскользнуть в бездну. А вы думали, только мечом?.. Если бы все держалось только на мечах, мир бы давно сгинул!

Он перекрестил меня, я все понял и, поклонившись, вышел в холл. За мной последовал отец Муассак. Я думал, там и останется, однако он пошел рядом. В конце анфилады залов монахи распахнули перед нами обе створки ворот, будто нас прет дюжина в ряд.

Пахнуло холодным воздухом, отец Муассак повел носом.

— Весна...

— Это весна? — усомнился я.

Монахи побежали в конюшню за моим арбогастром, отец Муассак проводил их задумчивым взглядом.

— Отправитесь на коне?

— А что, — спросил я сердито, — он поедет на мне? Отец Муассак, что-то я вас не совсем понимаю.

Он ответил туманно:

— Да тут у некоторых, особенно внимательных и чутких, возникли предположения... Знаете ли, есть люди вроде нас с вами, которым хоть кол на голове теши, а есть чуткие тонкие натуры...

— Меня чуйства не волнуют, — отрезал я. — Будучи прагматиком, я должон выполнять свой долг сюзерена. Что вы хотели сказать своим тонко-чутким заявлением?

Он пробормотал:

— Простолюдины всегда либо ходят, либо ездят на телегах, благородные люди — верхом, а всякие там маги... гм... даже непонятно как.

— Вот-вот, — сказал я. — Темно и непонятно, как история мидян.

— Конечно, — добавил он, не обращая внимания на мою реплику, — им потом держать ответ перед Иисусом на Страшном суде, но в этой жизни у них явные преимущества, не находите?

Я гордо вскинул голову и выпятил нижнюю челюсть.

— Не знаю, мне маги неинтересны. Мои задачи, отец Муассак, хоть и неловко такое говорить, будто весь обуян гордыней, но все же помасштабнее!

— Вот этого я и боюсь, — сказал он мягко. — Ох, какой у вас конь... Признаюсь, я пару раз заходил в конюшню только для того, чтобы полюбоваться на такого красавца!

Я молча подошел к арбогастру, попытался отпихнуть Бобика, но если тот упрется, проще сдвинуть с места вросшую в землю скалу, арбогастр фыркнул, сделал шаг вперед, и я вставил ногу в стремя.

На крыльцо вышли приор, деканы, елемонизарий, келарь, многочисленные бейлифы и прочие из руководящей верхушки, выказывая мне знаки внимания и подчеркивая, что не просто отпускают меня из Храма, а возлагают серьезную миссию.

Я вскинул руку в прощании.

— Святые отцы...

Приор перекрестил меня, за ним задвигали руками и остальные, так что я ощутил себя укутанным паутиной, что сплелась в сплошной кокон.

Бобик в нетерпении подпрыгнул и ринулся к воротам, ему что замок, что монастырь, везде хорошо, все кормят и чешут, но еще лучше, когда навещаешь старых друзей, тем самым как бы расширяя нашу непобедимую стаю.

Глава 6

Отец Муассак прав, у меня была мысль промчаться с милю-другую, чтобы скрыться с глаз, потом остановиться и попытаться через Зеркало Горных Эльфов сократить время и расстояние, потом вспомнил, что у меня запланировано множество остановок по дороге, вздохнул и сказал Зайчику:

— Теперь можешь... вовсю. Тут везде пусто...

Ветер взревел, перешел в ураган, я пригнулся,

укрываясь под роскошным навесом гривы.

Мы долго неслись с такой скоростью, что даже Бобик не пытался ловить дичь, иначе безнадежно отстал бы, а я иногда выглядывал из-под защитного навеса, видел, как пошли пологие холмы Меции, промелькнула накатанная дорога до столицы.

Я покосился в ее сторону, сердце слегка защемило от сладостной неловкости. Стыдно и приятно.

Фараон, которому Авраам сказал, что Сара не жена ему, а сестра, взял ее к себе и сделал наложницей, а Авраам благодаря жене в постели фараона имел «...мелкий и крупный скот, и ослы, и рабы и рабыни, и лошаки, и верблюды...»

У меня же еще хуже, я знал, что Елизавета Тернельдская не сестра королю Вольфгангу, а жена, но спал с нею при молчаливом согласии ее мужа. Хотя король и сам не промах, за такое мое свинское поведение получил намного больше, чем лошаки и верблюды. Так что это еще та парочка, можно сказать, сообщники, и нечего мне стыдом исходить, как мукой сладкой. Все мы показали себя не самым лучшим образом, если исходить из высоких требований, но вполне по-земному: каждый поимел от такой сделки вполне конкретные блага и удовольствия, хотя о таком нельзя рассказывать даже друзьям, все-таки они до жути чистые души, хоть и не сигизмунды, конечно.

И на будущее надо держаться. Чем выше власть, тем чаще будут такие вот сладкие подводные камешки, о которые самому захочется запнуться. Не хорошо думать о людях плохо, но все равно найдутся честолюбивые и беспринципные, которые жену и дочь готовы уложить в постель лорда, только бы продвинуться, получить, иметь доступ, влиять...

Впереди появилась и стремительно приблизилась еще одна дорога в сторону столицы Меции, хорошо накатанная и прямая. Бобик даже остановился, видя, как я придержал арбогастра, оглянулся с вопросом в больших детских глазах.