Там, за зорями - Хващевская Оксана

Глаза их встретились.

— Здорово! — улыбнулась девушка и без слов приняла букетик. — Ты же здесь еще ничего и не видел! Ты был на старом кладбище? Нет? Обязательно сходим, тем более, нам все равно нужно сходить туда, чтобы убрать к Радунице могилы. А на торфяной завод ты ходил? А памятники видел? Лешка, да что это все я да я говорю? А ты молчишь. Ты ж мне так и не рассказал, чем в Минске занимаешься, — всполошилась девушка, легко вскочив на ноги и поднеся к лицу букетик.

— Сейчас я просто бездельничаю и нахожусь в активном поиске, так сказать. Ищу себя и собственное призвание в жизни. Конечно, на родительской шее не сижу, ты не думай. Периодически занимаюсь программированием для различных фирм и имею при этом неплохие деньги. По крайней мере, мне одному их хватает. Я окончил университет, специализируюсь на программном обеспечении, но, отработав положенные два года, понял, что это в общем не совсем то, чем мне хотелось бы заниматься!

— А чем бы ты хотел заниматься? — полюбопытствовала Злата.

— Я сейчас пытаюсь пробиться на одну радиостанцию диджеем.

Девушка вопросительно вскинула брови.

— Хочешь работать диджеем?

— Не только. Я хочу работать в эфире.

— Вот это да! — восторженно воскликнула Злата. — А на какую радиостанцию ты устраиваешься? Она ловит у нас? Представляешь, ты уедешь, а я здесь радио настрою и буду тебя слушать! А ты мне будешь приветы передавать?

Блотский кивнул.

— Только все это еще «вилами по воде писано», как говорится. Не факт, что меня возьмут!

Девушка махнула рукой.

— Ну, а почему бы им тебя не взять? Ты ведь и в компьютерах разбираешься, и высшее образование у тебя есть, и говорить ты правильно умеешь, а уж что болтать для слушателей, придумаешь! Ты значит, Лешечка, тоже творческая личность?

— Получается, да! — засмеялся парень.

— Ты любишь музыку?

— Я не могу ее не любить, иногда мне кажется, я с ней родился. По крайней мере, мои первые сознательные воспоминания из детства связаны с музыкой. У меня мама творческий, тонко чувствующий человек. Она играет на фортепиано. И работает в школе-интернате художественным руководителем.

— Я тоже играю на фортепиано. Вернее, играла, когда училась в музыкальной школе, после ее окончания я так ни разу и не села за него. Ух, как же люто я ненавидела этот инструмент в свое время, а как чудно все начиналось…

— Расскажи! — с улыбкой попросил парень.

— В детстве нас с Анькой родители все время отправляли в деревню. А так как у меня и тогда с воображением все было в порядке, к тому же я была просто неугомонным ребенком, мне надо было куда-то свою энергию девать. Все деревенские забавы быстро наскучивали. Мы и в магазин играли, и в парикмахерскую. Васька, брат Анин, до сих пор вспоминает, как мы его «подстригли» один раз. Мы и врачами были, и родителями, потом решили быть артистками. Придумали устраивать концерты. Сначала мы приглашали бабушку, прабабушку и деда, потом нам стало этого мало, мы вошли в азарт и, чтобы не бегать по дворам и не приглашать всех по одному, писали объявления, расклеивали их на колодцах и приглашали на концерт в свой двор. Конечно, заводилой была я. Пела песни, танцевала, мы устраивали какие-то сценки, пантомимы… Представляешь, бабульки приходили. И это меня увлекало.

Однажды приехала моя мамуля, умилилась дитяти, такому творческому, голосистому, и, размечтавшись о будущем великой дочери-артистки, устроила меня в музыкальную школу по классу фортепиано. В ту пору вообще было жутко престижно играть на этом инструменте. Поначалу я тоже мечтала о том же и усердно занималась, но надолго меня не хватило. Я никогда не была усидчивым ребенком, а тут надо было играть часами. Отучившись год, я заявила, что больше не пойду, но маменька настаивала… Чем она меня только не прельщала… Чего только не обещала… И я бренчала, скрипя зубами, но самое интересное, педагоги в музыкальной школе уверяли, что у меня замечательный музыкальный слух. Я с отличием окончила музыкальную школу и могла бы поступить в музыкальный колледж, но последипломного выступления, закрыв крышку инструмента, наотрез отказалась заниматься дальше музыкой.

— Я тоже учился в музыкальной школе по классу фортепиано, а гитару освоил во дворе. Крышку фортепиано я редко открываю сейчас, а вот гитара — мой любимый инструмент! Эх, как вспомню, сколько песен во дворе на лавочке под нее было перепето… Кстати, вот как-то так сложилось, со времен музыкальной школы у меня зародилась крепкая дружба с несколькими ребятами, которые, окончив ее, пошли учиться дальше и сейчас уже на последнем курсе Института культуры. Они всерьез занимаются музыкой. У них что-то вроде своей группы, и иногда они приглашают и меня подыграть и что-нибудь спеть. Это, конечно, все несерьезно, однако мне нравится. Сейчас я даже удивляюсь, почему не пошел в Институт культуры!

— Почему не пошел? — в свою очередь спросила Злата.

— Честно говоря, после окончания школы я недолго колебался с выбором профессии. И родители, и бабушка с дедом настаивали на чем-то основательном. И я, собственно, согласился с ними. Работать программистом в наше время престижно и высокооплачиваемо, а где-нибудь художественным руководителем… или пробиваться в наш шоу-бизнес казалось бессмысленным. Там и без меня хватало. Все годы студенчества я активно принимал участие во всех художественных мероприятиях и капустниках, а, окончив университет, пошел работать и только там понял: на самом деле все это не мое. Вот и решил я пробиться на радио.

— Будем надеяться, у тебя получится! — с улыбкой сказала девушка.

Они постояли еще немного у воды и, выйдя на проселочную дорогу, пошли к трассе. Проходя мимо сложенных бревен, Злата отвернулась. А Блотский, наоборот, внимательно к ним присмотрелся.

— Кажется, бревен стало меньше!

— Вывезли, наверное, — быстро сказала Полянская.

— Или своровали, — задумчиво изрек парень и больше ничего не добавил. И Злата сочла за благо не комментировать это предположение.

Она покосилась в сторону парня. Лицо его стало непроницаемым, и это ей не понравилось. «А вдруг Леша тоже видел той ночью что-то? Или лес здесь воруют с завидным постоянством? Ладно, лучше не думать об этом! И не вмешиваться! Ей жить здесь, а неприятности ей вовсе ни к чему! Достаточно и того, что уже произошло!»

— Леш, а ты уже был возле памятника нашего? — спросила девушка, сменив тему, когда они вышли на асфальт.

— Нет, — с улыбкой покачал головой парень. — Стыдно признаться, но к памятнику я не подходил, да и не интересовался им. Но я обратил внимание, он здесь не единственный.

— Ты прав, не единственный. Но это главный памятник нашего района, если можно так сказать! Пойдем, посмотрим, — совершенно привычным, естественным жестом Полянская взяла его за руку и повела за собой. Впрочем, Алексей Блотский был не против.

Они перешли дорогу и оказались у массивного серого постамента, огороженного цепями. Вокруг все было выложено плитами, а на памятнике висела мемориальная доска, на которой значилось, что установлен он был в честь освобождения района от немецко-фашистских захватчиков. Рядом с памятником росла ель и старая раскидистая береза, а чуть поодаль еще одна, у которой кто-то поставил пеньки, соорудив что-то вроде стола и стульев.

Подойдя ближе, Злата отпустила Лешину руку и, перебравшись через цепи, стала собирать на плитке сухие ветки, оставленные здесь после зимы.

— Ты, наверное, и не знаешь, когда район был захвачен, в Горновке стояла немецкая кухня. А мирные жители прятались в лесу у партизан! В этих лесах много полегло горновцев, здесь же болота были вокруг, это потом уже их осушили. Вот в этих болотах они и сгинули… Когда немцы уходили, они деревню подожгли. Знаешь, когда читаешь в книгах и смотришь кино о геройских подвигах партизан, пионеров, комсомолок, это кажется просто невероятным, а меж тем у нас через дорогу, видел, памятник небольшой такой стоит? Это ведь партизанам, погибшим здесь, в Горновке, застреленным фашистами. А дальше, за деревней, в лесу у дороги, есть еще один — мальчику, пионеру, который, забравшись на дуб, стрелял в немецких солдат. И был убит. Да и на кладбище только недавно установили новые памятники двум девчонкам-подпольщицам, которые тоже погибли… — рассказывала она.