Девушки и единорог - Рене Баржавель

— Хорошо, хорошо! — крикнул Джонатан. — Вы прекрасно играете, только держитесь подальше друг от друга. Но кто отвезет меня на Сент-Альбан?

Вода прилива стояла очень высоко. С десяток лодок перемещались по проливу, одни к острову, другие к материку. Первые были заполнены готовыми к схватке бойцами, на вторых оставался только один гребец. Когда одна из них приткнулась к берегу, Джонатан запрыгнул в нее, сопровождаемый мужчиной-католиком, хотя гребец на лодке был протестантом.

Весь в белом, Джонатан, стоявший на носу лодки, смог, наконец, взглянуть на приближавшийся остров. У него внезапно прервалось дыхание. Ему почудилось, что увиденное им было создано в этом пространстве и этом времени только сейчас и только для того, чтобы он увидел созданное, и что только ему было дозволено видеть это, хотя то же самое должны были видеть и все остальные. Остров открылся для него, представ перед ним в своей совершенной истине, и только ему повезло увидеть его и понять.

Дар красоты не мог просуществовать дольше, чем длился его взгляд. Небо над ним было безупречно синим, каким никогда не бывает в Ирландии. Застывшая поверхность моря сверкала, словно зеркало. Все вокруг замерло, застыв в неподвижности. Для взгляда человека, стоявшего на носу лодки, весь пейзаж представлял собой сочетание идеальных изогнутых линий. Если бы лодка продвинулась вперед всего на один метр, все мгновенно изменилось бы. Поняв это, Джонатан увидел все сразу: под куполом девственно чистого неба в протянутом ему кубке моря лежал изумрудный остров, изысканный, словно грудь юной девушки, и на его вершине виден был сосок, образованный руинами аббатства с их приземистой башней. У далекой линии горизонта темно-синее море соединялось с более светлым небом, и между морем и небом лежал остров.

Волшебное зрелище продолжалось одно мгновение, но Джонатан успел увидеть его. Затем поднялся ветер, по небу помчались тучи, океан заволновался, остров лишился своей идеальной формы. Лодка обогнула край острова. Со стороны океана берег плавно спускался к воде. На этом склоне, точно посередине между руинами монастыря и кромкой прибрежной пены, возвышались шесть каменных призм высотой с взрослого мужчину. Шесть камней образовали круг с промежутком на месте седьмого; находившийся на этом месте камень упал внутрь круга и походил теперь на стрелку каменных часов. За тысячи лет дыхание океана оставило на камнях неизгладимые следы; лишайники, питающиеся веществом камней, а также светом и ветром, обволокли камни живым покрывалом. Такие же древние, как сами камни, лишайники собирались просуществовать на камнях до конца времен. На самом высоком из камней монахи обители установили когда-то железный крест, но сейчас от него сохранилось только углубление цвета ржавчины.

Когда Джонатан спрыгнул на берег с лодки, он уже почти не думал о двух фермерах, готовых к драке. Заметив его появление, они стояли, повернувшись к нему, по-прежнему готовые к схватке. Обнаженные до пояса, они опирались на лопаты, вертикально воткнув их в землю. За каждым из них плотной группой держались их сторонники. Десятки глаз неотрывно следили за подходившим Джонатаном. Джонатан остановился и посмотрел на них. Он уже знал, каким будет его решение, которое одновременно разрешит конфликт.

— У вас нет причины драться из-за острова, — сказал он. — Остров будет моим. Я собираюсь жить здесь. И я построю здесь свой дом.

Он приказал, чтобы принесли веревку, и сразу же, не сходя с места, обозначил с помощью какого-то мальчишки контуры здания. Он уже видел его внутренним взором, он помнил его, как будто увидел с лодки в тот миг, когда остановились время и пространство. Строение возвышалось на гребне возвышенности, там, где сохранились руины монастыря, здание, сверкавшее белизной между зеленым и синим.

Первой проблемой оказалось отсутствие поблизости карьера с белым камнем. Но он видел свой дом белым, поэтому ему требовался только белый камень.

И камня ему нужно было много, потому что план он набросал грандиозный, не обращая внимания на крестьян, уже забывших о конфликте и с улыбкой следивших за своим лендлордом, охваченным типично ирландским безумием.

Дом должен стоять вплотную к сохранившимся развалинам монастыря, фасадом к материку. Таким образом, развалины будут защищать его от океанских ветров.

Разумеется, Джонатан хотел увидеть дом, как и дорогу, как можно быстрее. И он нашел, где взять камень. Его подвозили небольшими партиями на повозках или на вьючных лошадях по построенной им дороге, которую протянули до берега. По распространившимся слухам, его добывали на другом краю Ирландии. Некоторые говорили, что сэр Джонатан был способен привозить его даже из Америки. Когда любопытные пытались уточнить происхождение камня у сопровождавших груз людей, то те отвечали, что получили его от предыдущих поставщиков, которые, в свою очередь, получили его еще у кого-то. Таким образом, никто не мог выяснить, где начиналась эта цепочка.

Камень выглядел великолепно, прочный и в то же время достаточно мягкий, чтобы приехавшие из Франции каменотесы могли обрабатывать его пилой. Такого в Ирландии еще не видели.

Вторая проблема была связана с морем. Во время прилива можно было добираться до острова только на лодках, тогда как во время отлива на остров можно было проехать верхом или на повозках, так как оставшаяся вода была не глубже, чем по колено человеку. Тем не менее, северный ветер часто создавал между материком и островом сильное течение, делавшее путь через пролив опасным мероприятием. Поэтому Джонатан решил построить через пролив дамбу, чтобы дорога подходила с суши прямо к дому. Он начал строительство дамбы одновременно с двух концов, с острова и суши. Однако соединить два отрезка дамбы никак не удавалось, так как каждый раз прилив создавал в проливе бурный поток, разрушавший недостроенное сооружение.

Строительство дома шло более успешно. Белоснежный фасад с полутора десятками окон освещал своим сиянием темно-зеленую лужайку. Остатки монастырской башни оказались встроенными в северо-западный угол дома. Для равновесия Джонатан построил еще одну башню на югозападном углу; здесь здание продолжалось на уровне первого этажа библиотекой, над которой помещалась спальня Элизабет. Изогнутые контуры в плане здания явно преобладали над прямолинейными, так что широкие окна спальни выходили на восток, на юг и на запад. Джонатан пояснил Элизабет, что, таким образом, в ее комнате солнце будет с утренней зари до вечерних сумерек.

С задней стороны дома остатки монастырских стен сровняли с землей и на этом фундаменте возвели строение для прислуги.

Элизабет часто появлялась на острове. Она с восхищением и улыбкой наблюдала за хлопотами мужа. Она все еще кашляла, хотя и немного. Но быстро уставала. В начале 1829 года она сообщила Джонатану, что тот скоро станет отцом.

Именно в это время строительство дома столкнулось с третьей проблемой. И виновником оказался Клок Канаклок.

От монастырской башни сохранились только две круглые комнаты на первом и втором этажах. Джонатан восстановил их и привел в жилой вид. Войти в них можно было только сверху, через дверь, расположенную на уровне второго этажа нового здания. Комнату на первом этаже башни, темную и прохладную, Джонатан решил использовать как кладовую. Таким образом, получалось, что когда кухарке требовался горшок муки или мешочек соли, она была вынуждена подняться из кухни на второй этаж, войти в башню, спуститься на первый этаж в кладовую, снова подняться на второй этаж и, наконец, спуститься к себе на кухню. Большинство хозяев в этом случае вряд ли стали проявлять заботу о кухарке, однако Джонатан не только обладал способностью ставить себя на место другого человека, но и предвидел ожидающие его трудности. Он представил, как этот путь то и дело придется проделывать старой Кайтилин, кухарке Гринхолла, задыхающейся, с больными ногами, и решил пробить в стене башни вход в кладовку на уровне земли, прямо из находившейся рядом кухни.

Работа оказалась нелегкой. На третий день мастер, каменщик-протестант Джошуа Крамби из Тиллибрука, наткнулся в толще стены на узкую вертикальную полость, в которой стоял скелет с длинными волосами, спадавшими ниже пояса. На руках скелет держал, прижимая к груди, то, что оставалось от скелетика ребенка. Об этом все смогли узнать только из рассказа Джошуа Крамби, потому что он, выйдя из ступора, заорал на всю округу; оба скелета, большой и маленький, рассыпались от крика, и прибежавшие свидетели увидели лишь кучу пыли с обломками костей и груду спутанных волос.

Протестанты торжествовали. Какие свиньи эти католические монахи! Все, что о них рассказывают, — правда, и далеко не вся правда! Католики отвечали: все, что можно было увидеть, — это косточки для отбивных котлет, судя по всему, из баранины. Все прочее — это выдумки, связанные с вечной недоброжелательностью протестантов. А то, что у овцы была черная шерсть, объясняется просто: это была овца английской породы. Правда, не очень понятно, что она делала в ирландском монастыре.