Хроники мертвых - Гленн Купер

— Поэтому вы обратились ко мне? Из-за янки?

Бевину вдруг стало жарко, и он снял пальто.

— Буду с вами предельно откровенен. Премьер-министр хочет, чтобы вы повлияли на Трумэна. Отношения, прямо скажем, натянутые. Правительство собирается поручить ведение переговоров вам. С сегодняшнего дня мы формально отходим от дела. Американцы предложили передать им все материалы целиком. После жарких дискуссий мы согласились. На самом деле они нам не нужны. У американцев наверняка полным-полно идей по этому поводу, но, честно признаться, мы даже слышать о них не хотим. Сейчас нужно всерьез заняться восстановлением страны. Мы не имеем права отвлекаться на другое. Вы сами понимаете, потребуются непредвиденные расходы и сохранение секретности. А если утечка информации, что тогда? Думаю, ситуация ясна. Но есть один момент. Надо как-то решить вопрос с профессором Этвудом и остальными. Мы просим вас взять этот вопрос под контроль не как руководителя оппозиции, не как политического деятеля, а как нравственного лидера!

Черчилль все это время кивал.

— Умно. Очень умно! Вероятно, ваша личная идея, Бевин. Думаю, я поступил бы так же. А вы даете гарантию, что впоследствии это не будет использовано против меня? Я собираюсь на следующих выборах разбить вас в пух и прах, и было бы нечестно с вашей стороны торпедировать меня ниже ватерлинии!

— Гарантирую, такого не будет, — ответил Бевин. — Решение проблемы важнее политики.

Черчилль, поднявшись, потер ладони.

— Тогда я согласен. Я позвоню Гарри утром, если вы все подготовите, а затем займусь профессором Этвудом.

Бевин прочистил горло.

— Надеюсь, с профессором вы встретитесь раньше. Он ждет в коридоре.

— Профессор здесь? Хотите, чтобы мы пообщались прямо сейчас? — недоверчиво уточнил Черчилль.

Бевин кивнул и быстро встал, как будто собирался сбежать.

— Оставляю вас с ним, а сам лично отчитаюсь перед премьер-министром. Генерал-майор Стюарт будет вашим помощником. Он прикреплен к вам до окончания дела. Все материалы собраны на территории Великобритании. У вас есть еще вопросы?

— Пока нет.

— Спасибо! Благодарю вас от лица правительства.

— О, ну конечно! Все будут мне благодарны, кроме жены. Если опоздаю к ужину, мне несдобровать, — сказал Черчилль. — Где там ваш Этвуд?

— Хотите с ним встретиться сейчас? В принципе я не настаиваю…

— Что значит, хотите — не хотите? Думаю, у меня нет выбора.

Джеффри Этвуд в растерянности сидел перед самым известным человеком на Земле. Благодаря полевым исследованиям профессор Этвуд оставался поджарым, однако землистый цвет лица говорил о нездоровье. В свои пятьдесят два года он выглядел по меньшей мере на шестьдесят. Этвуд поднес ко рту кружку чая с молоком, и Черчилль заметил, что у него дрожат руки.

— Меня насильственно держали взаперти почти две недели, — сказал Этвуд. — Жена, наверное, с ума сходит. Пятерых моих коллег также задержали. Среди них есть женщина. При всем уважении, премьер-министр, это переходит всякие границы! Один из моих сотрудников — Реджинальд Сондерс — погиб. Мы получили тяжелые психологические травмы…

— Да-да, — согласился Черчилль, — все это очень неприятно… Мне сообщили о мистере Сондерсе. Однако, думаю, вы понимаете, профессор, что дело необычное.

— Да, но…

— Чем вы занимались во время войны?

— Мои знания были направлены на пользу государства. Наш полк занимался каталогизацией предметов искусства, вывезенных нацистами из европейских музеев.

— Хорошо, очень хорошо, — ответил Черчилль. — А потом вы вернулись к научной работе?

— Да. Я профессор именной кафедры Баттеруорта в Кембриджском университете.

— Раскопки на острове Уайт — ваше первое полевое исследование после войны?

— Да. Правда, я бывал там до войны, но раскопки, о которых идет речь, проводились на новом участке.

— Понятно. — Черчилль взял портсигар: — Не желаете? Нет? Надеюсь, вы не против, если я закурю. — Он чиркнул спичкой и запыхтел, пока вся комната не наполнилась дымом. — Вы знаете, где мы с вами сейчас находимся, профессор?

Этвуд безучастно кивнул.

— Немногим непосвященным случалось побывать в этом кабинете. Я сам не думал, что вновь окажусь здесь, однако меня вызвали, чтобы разобраться с вашей проблемой.

— Я понимаю, к чему может привести мое открытие, — отчаянно запротестовал Этвуд. — Но свободу действий, как мою, так и моих коллег, нельзя ограничивать! Если это и проблема, то она надуманная.

— Не все с вами согласятся, — резко заявил Черчилль. Профессора испугала такая холодность. — Многое поставлено на карту. Приходится считаться со сложившимися обстоятельствами. Мы не можем допустить, чтобы вы опубликовали результаты в каком-нибудь журнале.

Этвуд закашлялся от сигарного дыма.

— Я только об этом и думал, после того как попал под арест. Не забывайте, что я сам сообщил правительству о находке. И я не собираюсь никуда сбегать или обращаться к газетчикам. Я готов подписать любые документы о неразглашении. Мои коллеги, конечно же, поступят так же. Таким образом все затруднения разрешатся.

— Очень правильное предложение, сэр, я его обдумаю. Видите ли, во время войны я принял в этом самом кабинете множество сложных решений. Решений о жизни и смерти… — Черчилль вспомнил, как ему пришлось сделать ужасный выбор — не эвакуировать Ковентри перед немецкой бомбежкой, потому что иначе нацисты узнали бы, что союзники взломали их шифры. Погибли сотни людей. — У вас есть дети, профессор?

— Две дочки и сын. Старшей сейчас пятнадцать.

— И они с нетерпением ждут отца домой.

Этвуд вскочил.

— Вы вдохновляли всех нас! Были героем для каждого, а сегодня стали героем лично для меня, — проговорил он с жаром. — Искренне благодарю вас за участие.

Профессор зарыдал.

Черчилль стиснул зубы. Как легко превратить человека в тряпку!

— Не стоит. Все хорошо, что хорошо кончается.

Черчилль еще долго сидел один. Сигара истлела наполовину. Он будто слышал отголоски войны, напряженные голоса, помехи беспроводных передач, отдаленные взрывы самолетов-снарядов. Перистые облачка голубого сигарного дыма медленно плыли, словно полупрозрачные призраки в подземной темнице.

Вошел генерал-майор Стюарт — Черчилль был шапочно знаком с ним еще с войны — и, остановившись в дверях, отдал честь бывшему премьер-министру.

— Вольно, генерал-майор. Вам рассказали, какая радость свалилась на меня нежданно-негаданно?

— Меня проинструктировали, сэр.

Черчилль положил сигару в старую пепельницу.

— Вы содержите Этвуда с коллегами в Олдершоте?

— Так точно. Но профессор считает, что его освободили.

— Освободили? О нет. Отведите его к остальным. Я с вами свяжусь. Это очень деликатный вопрос. Торопиться нельзя.

Генерал-майор щелкнул каблуками и приложил руку к козырьку, а Черчилль взял пальто, шляпу и, не оглядываясь, медленно вышел из кабинета. В последний раз…

10 ИЮЛЯ 1947 ГОДА

Вашингтон, округ Колумбия

Худощавый Гарри Трумэн терялся за огромным столом в Овальном кабинете Белого дома. Президент был одет с иголочки. Галстук в сине-белую полоску завязан аккуратным узлом. Дымчато-серый костюм застегнут на все пуговицы. Черные ботинки отполированы до блеска. Редеющие волосы тщательно причесаны.

Прошла половина первого президентского срока. Война пережита. Со времен Линкольна ни один президент не проходил таких испытаний огнем! Благодаря капризам истории Трумэн неожиданно оказался у власти. Никто, включая его самого, не мог предположить, что довольно заурядный человек вдруг возглавит Белый дом. Думал ли он о таком, когда двадцать пять лет назад продавал шелковые рубашки в магазине «Трумэн и Джекобсон» в центре Канзас-Сити? Или когда служил местным судьей в округе Джексон и был, по сути, мелким винтиком в политической машине Томаса Пендергаста — лидера Демократической партии? Или когда стал сенатором от штата Миссури, все еще играя роль марионетки в руках Пендергаста? Даже когда Франклин Делано Рузвельт выбрал его вице-президентом (компромисс, достигнутый после долгих споров в кулуарах чикагского съезда 1944 года)?

Однако через восемьдесят два дня пребывания в должности вице-президента Трумэна вызвали в Белый дом и сообщили о смерти Рузвельта. Он был обязан перенять правление от человека, с которым в первые три месяца службы практически не общался. Трумэна считали персоной нон грата в кругу Рузвельта. Его держали в стороне от планирования военных действий. Он ничего не знал о проекте «Манхэттен». «Ребята, помолитесь за меня!» — сказал Трумэн в обращении к столпившимся у порога Белого дома журналистам. И он не шутил.

Тогда еще никто не знал, что уже через четыре месяца бывший галантерейщик отдаст приказ сбросить атомные бомбы на японские города Хиросиму и Нагасаки.