Ставка на мертвого жокея (сборник рассказов) - Ирвин Шоу

-- Думаю, что нет. Точно -- нет.

-- Гарсон,-- обратился Джимми к официанту,-- ну-ка, разменяй мне вот эту бумажку на две по пять тысяч!

Когда Джимми говорил по-французски, даже американцы кривились. Аккуратно разлив вино по трем стаканам, поднял свой, чокнулся вначале с Барбером, потом с Морин. Жена глядела на него, не отрываясь ни на секунду, словно видела впервые и не надеялась больше никогда в жизни увидеть нечто такое же чудесное.

-- За преступность! -- провозгласил тост Джимми; хотел хитро подмигнуть, но у него ничего не вышло: все лицо исказилось, как у младенца, который еще не способен на такой тонкий жест и ему приходится использовать пол-лица и весь лобик.

Морин хихикнула. Выпили; шампанское оказалось очень хорошее, первый сорт.

-- Сегодня обедаем у нас,-- пригласил Джимми,-- все трое! Обед в честь одержанной победы! Красотка, ты и я, потому что если бы не ты...-- И, напустив на себя торжественный вид, положил руку Барберу на плечо.

-- Спасибо.-- Ноги у Барбера оледенели, промокшие отвороты брюк все время касались мокрых носков, и из носа текло.

-- Показала тебе Красотка кольцо? -- осведомился Джимми.

-- Да, показала.

-- Всего несколько часов носит -- с шести.

Морин, подняв руку, снова залюбовалась своим кольцом и захихикала.

-- Я знаю одно местечко, где можно заказать фазана, и самое лучшее вино в Париже, и...-- заговорил Джимми.

Подошел официант, принес две бумажки по пять тысяч франков. Не отдавая себе отчета, словно в тумане, Барбер вдруг подумал: "Интересно, сколько же весит каждая?"

-- Если окажешься в заднице,-- Джимми передал ему долг,-- знаешь теперь, к кому обратиться.

-- Да.-- Барбер спрятал купюру в карман и опять начал чихать.

Минут десять спустя извинился: не может он с такой сильной простудой досидеть с ними до конца. И Джимми, и Морин упрашивали его остаться, но ему-то сразу стало ясно, что без него они будут чувствовать себя гораздо более счастливыми. Выпив второй бокал шампанского, встал и, пообещав поддерживать с ними постоянную связь, удалился, ощущая, как чавкает в мокрых ботинках вода.

Хотелось есть, и, конечно, фазан пришелся бы сейчас весьма кстати, да и простуда не столь уж сильна, хоть нос и прохудился. Но он знал, что не вынесет такого испытания -- не просидит весь вечер в компании Джимми и Морин, которые только и глядят друг на друга, не замечая никого и ничего вокруг.

До отеля дошел пешком -- решил больше никогда не связываться с такси, поднялся к себе и сел на край кровати в темном, ненавистном номере, даже не сняв пальто; подумал, вытирая нос тыльной стороной руки: "Лучше убраться отсюда, да поскорее... Нет, этот континент не для меня".

СКВЕРНАЯ ИСТОРИЯ

Занавес опустился, и в зале раздались громкие аплодисменты. После трех длинных актов в театре стало тепло, и Роберт Харвей не очень старался, только похлопывал себя по запястьям -- зачем зря потеть? Крупный грузный, он давно заметил, что, стоит ему поддаться всеобщему восторженному энтузиазму сильно перегретой публики в Мидтауне, как с него хоть воду выжимай. Однажды в подобной ситуации он сильно простудился, выйдя на улицу, прямо под дождь с ураганом, после спектакля "Трамвай "Желание""1, и после этого научился усмирять свой темперамент и выражать актерам благодарность за игру вежливыми, почти неслышными хлопками.

Занавес снова пополз вверх, актеры вышли на поклоны -- все широко улыбались, весьма довольные: пьеса идет уже три месяца и будет еще идти, по крайней мере, год, а значит, им нечего беспокоиться об обеде. Роберт довольно холодно смотрел на артистов, думая: "Нет, конечно, их искусство явно не заслуживает такой высокой цены за билет -- четыре доллара восемьдесят центов! Что же происходит с пьесами -- ведь совсем не такие мне приходилось видеть молодым человеком?.."

Вирджиния рядом с ним громко хлопала в ладоши; глаза сияли, как всегда, когда она получала удовольствие. Роберт решил ничего не говорить ей о цене билета, когда они позже станут обсуждать пьесу. Теперь актеры выходят на поклоны по одному; на сцене появилась девушка, игравшая циничную подружку главной героини, и Роберт, позабыв о всех предосторожностях, изо всех сил забил в ладоши, рискуя сильно вспотеть,-- просто однажды он встретил эту девушку на вечеринке. К тому же она совсем недурна собой: длинные черные, необычно подстриженные волосы, большие голубые глаза... Правда, довольно крупна, наверняка в будущем растолстеет, но, пока она актриса, останется такой же еще несколько самых важных для нее лет. Роберт чувствовал, как на лбу у него выступают капельки пота, и искренне обрадовался, когда, продемонстрировав всем в глубоком поклоне верхнюю часть пышных грудей, она ушла за кулисы.

Зажегся свет, и чета Харвей медленно направилась по проходу к дверям, омываемая волнами ароматов: духи, пряный запах дорогих мехов...

-- Какая миленькая пьеска, не находишь? -- прошептала Вирджиния.

Роберт согласно кивнул, надеясь, что поблизости нет родственников драматурга и они не слышат эту реплику. В вестибюле, надевая пальто, он обратил внимание на молодого человека с желтым шарфом на шее: прижавшись спиной к закрытому окошечку кассы, нагло разглядывает Вирджинию... "В обществе, более склонном к реализму,-- подумал он, взяв Вирджинию за руку и выводя ее на улицу,-- дозволяется подойти к такому типу и заехать ему кулаком в нос, чтобы не глазел так бессовестно на твою жену".

Пересекли улицу, лавируя между такси. Вирджиния как-то ухитрялась не терять равновесия на своих каблучищах. Вышли на аллею, отделявшую служебные входы театров музыкальных комедий от весело размалеванных рекламных щитов. На этой, соседней улице играли три хита, и публика валом валила из театров,-- после спектакля все, по-видимому, очень благожелательны, прекрасно настроены, и все знают, что приподнятое настроение их не покинет, по крайней мере, в ближайшие полчаса. Роберту с Вирджинией было так приятно смешаться с ними этим безветренным, холодным вечером. Среди темных зданий из окон ресторана лился теплый, призывный свет; швейцар без особой экспансивности, но безукоризненно вежливо распахнул перед ними двери. Метрдотель проявил куда большую холодность, чем швейцар, и посадил их в самой глубине ресторана, хотя у входа пустовало несколько столиков. Роберт без звука принял его выбор, стараясь сохранять философскую точку зрения. Что ни говори, это театральный ресторан, у них здесь свои порядки.

Вирджиния устроилась на скамье, сделав сотню суетливых движений, пока не успокоилась, и, нацепив на нос очки, стала внимательно оглядывать зал. Через минуту-другую, положив очки на стол рядом с собой, повернулась к Роберту, недовольно осведомилась:

-- И что ты все улыбаешься, никак не пойму!

-- Это потому, что ты, кажется, сейчас всем очень довольна.

-- Откуда ты взял?

-- Ну как же,-- ты только что изучила окрестности и решила: "Разве не приятно? Я здесь явно красивее всех! А теперь можно и приниматься за вкусный ужин".

-- Ба, какая проницательность! -- улыбнулась Вирджиния.

Подошел официант: заказали спагетти и полбутылки кьянти. Молча наблюдали, как зал постепенно заполняется посетителями: в основном театральная публика, актеры со следами небрежно снятого грима и просто сногсшибательные девушки в норковых манто -- из музыкальных театров. Роберт жадно ел, ибо успел проголодаться, но пил не торопясь, согревая вино в бокале теплом ладоней.

-- Пьеса, которую мы сегодня посмотрели,-- начала Вирджиния, осторожно наматывая спагетти на вилку, помогая себе еще и ложкой,-- совсем неплохая. Мне она нравилась там, в зале, но, честно говоря, порядком я устала от всех этих ужасных женских персонажей. Ну буквально во всех пьесах в наши дни женщины или пьяницы, или нимфоманки, или сводят с ума своих сыновей, а то и губят две-три жизни в каждом акте. Будь я драматургом -- написала бы милую, старомодную пьеску: героиня наивна и чиста, делает своего мужа настоящим мужчиной, хоть он человек слабый, много пьет и время от времени обворовывает босса, чтобы делать ставки на скачках.

-- Будь ты драматургом -- твое место в Голливуде.

-- В любом случае, бьюсь об заклад, мне сопутствовал бы безумный успех. Спорю -- зрители умирают от желания увидеть такую пьесу: посмотрели, вышли из театра и сказали: "Да, точно такой была моя мать, когда отец попал в беду в своем банке и двое детективов в штатском приехали из Нью-Йорка, чтобы с ним разобраться".

-- Ну, если появится что-то в этом роде,-- заявил довольный Роберт,-так отправишься на утренний спектакль одна, без меня.

-- Ну а возьми наших сегодняшних актрис: играют уж так незамысловато -да их заменит любой прохожий с улицы, только он-то стесняется. Иногда просто диву даешься, как это у них хватает наглости требовать плату за билеты, чтобы поглазеть на их кривлянья. Когда я была девчонкой, актрисы на сцене так поражали своим искусством, что нисколько не жаль было денег, лишь бы пойти посмотреть: все знали -- такого больше в жизни не увидишь, хоть миллион лет пройдет.