Деловые письма. Великий русский физик о насущном - Пётр Леонидович Капица

дает объяснение целому ряду опытов и явлений. До сих пор, кому я ни говорил, все находили мои предположения чересчур смелыми и относились очень скептически. Крокодил со свойственной ему молниеносностью схватил сущность моей идеи и, представь себе, одобрил ее. Он человек прямой, и если ему чего не нравится, он так выругается, что не знаешь, куда деваться. А тут он очень хвалил мысль и советовал скорее приняться за те опыты, которые из нее вытекают.

У него чутье чертовское. Эренфест в последнем письме ко мне называет его просто богом. И меня его положительное мнение ободрило очень. И тут очень забавно: как только проф. с тобой мил, это сразу сказывается на всех остальных в лаборатории – они тоже сразу делаются внимательнее. Да, мамочка, Крокодил действительно уникум, и мне бы очень хотелось, чтобы ты как-нибудь взглянула на его морду. Я не робкий, а перед ним робею.

Опыты мои идут ничего. По-видимому, все идет к благополучному концу. Я взял много препятствий, и осталось совсем мало. Но сейчас почему-то голова пустая, и совсем не могу работать теоретически.

Подбородок мой очень некрасив. Последнее время на мотоциклетке не катался <…>

Твой сын Петр

Кембридж, 6 марта 1922 г.

Дорогая моя Мама!

После долгого перерыва получил твое и Лёнькино письма. Меня всегда беспокоит ваша жизнь, и мне кажется, что я мало делаю, чтобы подсобить вам. Потом меня очень беспокоит твое здоровье. Что ты так много работаешь и с таким успехом, меня радует очень, и я очень люблю читать те места в твоих письмах, где ты описываешь свою работу.

Дорогая моя, ты часто упрекаешь меня, что я мало пишу о себе, но ты знаешь, если начнешь описывать свои душевные переживания, то рискуешь сам погрязнуть в этом гнусном занятии – копании в самом себе. Уж если мне очень не по себе, я пишу тебе об этом.

Моя работа по-прежнему идет удовлетворительно, но, судя по вашим письмам, вы сильно преувеличиваете мои успехи, до сих пор ничего особенного не сделано. И, дорогая моя, пожалуйста, не рассказывайте другим о моих успехах, а то у меня неспокойно на душе: люди бог знает что подумают. Я тут теперь рядовой работник, и все, что я сделал за это время, это просто стал из нуля рядовым работником, который не хуже, не лучше других 30 человек, работающих в Кавендишской лаборатории…

Твой сын Петр

Кембридж, 28 марта 1922 г.

Дорогая Мама!

Ты, должно быть, мною недовольна за короткие и редкие письма. Но всему виной работа.

Но могу тебе сказать, что дела мои сильно подвинулись вперед и почти окончательные результаты получены, так что Крокодил доволен, и уже у нас с ним идут разговоры о дальнейших работах. Сегодня было очень забавно. Как я тебе писал, моя работа была несколько лет назад начата самим Крокодилом и потом немецким ученым Гейгером, но оба из-за нечувствительности методов не могли изучить явление до конца, что удалось теперь мне. Но [когда я] сравнивал свои результаты с их результатами, оказалось, что мои данные ближе согласуются с данными Гейгера, а не Резерфорда (Крокодила). Когда я ему это изложил, то он спокойно мне сказал: «Так и должно быть. Работа Гейгера произведена позже, и он работал в более благоприятных условиях». Это было очень мило с его стороны. Вообще он относится ко мне теперь хорошо. Я доволен…

Через три дня ровно год, как я покинул вас, мои дорогие. Год скитаний, год одинокой жизни, год интенсивной работы, год с большим количеством новых впечатлений и, по-видимому, год не без результатов.

Итак, дорогая моя, я здесь, затерянный среди чужих людей, часто-часто думаю о вас, и мне бесконечно хочется, чтобы вы были счастливы, сыты и были в тепле…

Твой сын Петр

Кембридж, 7 апреля 1922 г.

Дорогая Мама!

Десять дней вам не писал, но работал, как вол. Сегодня кончил работу в лаборатории и завтра еду в Лондон, на праздники… Последнее время я работал так: приходил в лабораторию в 10 часов, подготовлялся к опыту до 3, между 3 и 4 [шел] поспать. Потом между 6 и 9 – опыт (работал после урочного времени по специальному разрешению Крокодила), после приходил домой и подсчитывал результаты до 4–5 часов ночи, чтобы на следующий день начать опять с утра. Немного устал. Но зато у меня есть уже окончательные результаты, и теперь с уверенностью можно сказать, что опыт мой увенчался успехом.

За это время имел три долгих разговора с Крокодилом (по часу). Мне кажется, что теперь он ко мне хорошо относится. Но мне даже немного страшно, как-то уж очень мне говорит комплименты. Зовет меня пить чай к себе в комнату вдвоем. Мне страшно, так как это человек большого и необузданного темперамента. А у этих людей всегда возможны резкие переходы. Но голова его, мамочка, действительно поразительная. Лишен он всякого скептицизма, смел и увлекается страстно. Это человек с таким темпераментом, [что] не мудрено, [что он] может заставлять работать 30 человек.

Ты бы его видела, когда он ругается! Образчик его разговора: «Это когда же вы получите результаты?», «Долго вы будете без толку возиться?», «Я хочу от вас результатов и результатов, а не вашей болтовни» и пр.

По силе ума его ставят на один уровень с Фарадеем. Некоторые даже выше: Эренфест пишет мне, что Бор, Эйнштейн и Резерфорд занимают первое место среди физиков и ниспосланы им богом.

Отдохну немного, и надо работать дальше, у меня столько сейчас тем – и своих и Крокодиловых, – что не знаю, право, как со всем справиться. Ну, пока! Всего доброго, дорогая моя, крепко-прекрепко целую.

Твой сын Петр

Маргет, 14 апреля 1922 г.

Дорогая Мамочка!

Вот наконец есть время писать тебе длинное письмо. Покончив в прошлую пятницу с работой в лаборатории, я в субботу поехал в Лондон на мотоциклетке. Воскресенье, понедельник и вторник провозился по делам, а в среду уехал на берег моря, где предполагаю отдохнуть, что весьма мне не мешает. Сейчас сижу в гостиной пансиона у камина и пишу. Федор Ипполитович Щербатской, с которым я здесь, сидит у рояля и наигрывает «Фауста». Он подвирает довольно часто, а еще чаще запинается, но я с удовольствием слушаю его бренчание. Тут, в Англии, мало хорошей музыки, и я доволен всякой.

Приехал я сюда вчера на мотоциклетке (150 верст), должны были ехать вместе с Щербатским, но он из-за дождя сдрейфил, и я уехал один. Здорово промок и сегодня