Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2016 - Коллектив авторов

Конь на крыше

Так не люблю, когда тревожат всуе,Зима притихла – нет с утра пурги,Сижу в сенях, медведя дрессирую,Учу, как надевают сапоги.

Медведь ворчит. Как вдруг вбегает дьякон,И, сунув косолапому изюм,Он начинает нервно полуплакать,Что на деревне булгатня и шум.

– Чужак какой-то, верно, малохольный,Палит из пистолета, всех кляня,И конь хрипит на крыше колокольни —К кресту привязан. Очень жаль коня.

Неловко получается, однако,По колокольне странный тип палит.Считает дед Михей, что князь Монако.А если из Саксонии бандит?!

С ним ребятня, наверно, пошутила,У нас за нею вечно недогляд.И бабы – в плач, а мужики – за вилы,Но ждут, что делать, кто же виноват.

– Я, видишь, занят? Только вышел в сени!Ну ладно, отче дьякон, зря раскис.Сейчас топтыгин сапоги наденет —И разберемся, что там за киргиз.

Кого к нам только не заносит лешим!И каждого от всей души прошу:– Оставь в покое Русь! И хватит вешатьКоней на колокольнях и лапшу.

Придешь с любовью – встретим караваем,Придешь с мечом, с обидой – видит Бог,Медведь и тот скорее понимает,Уже почти надел один сапог.

«Друзья мои протрезвели…»

Друзья мои протрезвелиКто ради семьи и цели.

Кто ради скуфьи монаха,Кто из-за болезни паха.

И кто-то завис в астрале…И кто-то убит в Цхвинвали…

…С обидой ушел к обеду —И в душу зашил «торпеду»…

…Как Бунин, купил собаку……Как Маркес, умер от рака…

Так сердце у них устало,Что выпить мне не с кем стало.

И некому, выпив малость,Сказать: – Друзей не осталось…

Хитон Христа

Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части и хитон…

Земную ось сорвет снаряд фугасный,И белый стронций упадет дождем,И станет океан моторным маслом…Нам надо оставаться со Христом.

Держаться за края Его хитонаПоследней верой в полноте времен,Когда планета делит раздраженноИ океан, и масло, и хитон.

«Содрогнулся душой…»

Содрогнулся душой – и обдал меня искренний ужас.Для чего я живу? О последнем не думая дне.Для чего я живу?! Хуже скряги. Мошенника хуже.И губительный ветер в сердечной таю глубине.И шагнул в глубину, отпирая запретные двери,В ночь отчаянных мыслей и в гордых стихов суховей…Содрогнулся душой так, что даже не сразу поверил,Что ещё я могу содрогнуться от жизни моей.

«Поколение рыбьего жира…»

Поколение рыбьего жираПостепенно уходит из мира.Пили вязкую жидкость для роста.Подросли…Доросли до погоста.Для чего?! И кому было надо?Воспитателям детского сада!Им хотелось, чтоб мы без печалиПосле жира, как рыбы, молчали.Мы шумели и спать не хотели.Просто так. Без особенной цели.А сегодня без всякого гулаПоловина навеки уснуло.

Жертва вечерняя

… ибо на мгновение гнев Его, на всю жизнь благоволение Его: вечером водворяется плач, а на утро радость.

Вечером плач – а на утроРадость от искренних слез.Это прощает слабостьСердцам сокрушенным Христос.

А в чём поэзии милость?!Держит сочувственный вид,Жертвы вечерней не просит,Жалкой судьбы не простит.

Сонет о русском Ниле

Томится праздный дух, что надо жить по вере —Желаю я порой, как голубь легкокрыл,В пустыню улететь. Там понимать, что звериВерней людей. Но нет пока на это сил.А там бы в тишине – в пустынной атмосфере —Свет к свету собирал и бороду не брил,И с ангелами пел молитвы я в пещере,И на пески смотрел, и на зелёный Нил.Я в городе живу. Не ем сухие травы.И на камнях не сплю. Не приручаю льва.Но все-таки и я, поверь, имею правоНа непреложные и кроткие слова:Не стоят ничего богатство, власть и слава, —Надежнее стихи и неба синева.

«Не помню, погода какая…»

Не помню, погода какаяСтояла, родился когда я.

И вряд ли я вспомню погоду,Когда, обретая свободу,

Душа моя выйдет из тела.Тепло было? Буря шумела?

Не вспомню.На небе прохожийВдруг спросит: – Денёк был погожий?

Денёк, да и век, был короткий.Всю жизнь слушал метеосводки.

Зачем?! Я ответить не в силах —Лил дождь или солнце светило,

Стояла погода какая,Родился и умер когда я.

Инна Домрачева

Мужчинам тоже знакомы чувства

Родилась 24.12.1978 в Свердловске. Выпускница факультета журналистики УрГУ (ныне – УрФУ). Участница товарищества поэтов «Сибирский тракт». Публикации в региональных альманахах «Крушение барьеров» (Екатеринбург, 2000), в сборниках «Дни творения» (Екатеринбург, 2002), «Шахматы» (Екатеринбург, 2003), «Мегаполис провинциальный» (Екатеринбург, 2005), в журналах «Урал», «Волга», «Сибирские огни», «День и ночь», «Новая реальность», «Белый ворон», в изданиях «Лучшие стихи 2011 года. Антология» и «Антология современной уральской поэзии». Вышли две книги стихотворений: «Обечайка» (серия «Только для своих» портала «Мегабит») и «Лёгкие» (серия «Срез» товарищества «Сибирский тракт»).

«Мотылек говорит второму: смотри, смотри!..»

Мотылек говорит второму: смотри, смотри!Или нет, догоняй скорее, лети за мной,Мы уснём поиграть в людей, у кого внутриОсыпается звон хрустальный и медвяной.

Мы не знали – мелодию глушит любая дрянь,И того, что твердеет воздух, произнесён,И всё жальче к рассвету людьми оставаться впрямь,Хорошо бы уснуть и увидеть, что это сон.

Всё, что пело, летало, бегало и рослоНе забудь, и вот этот камень ещё возьми,Ты досадливо говоришь: потянул крыло,Но ещё минуту мы снимся себе людьми.

«Душ выключи. Забудь о феврале…»

Душ выключи. Забудь о феврале.Взгляни в окно расслабленно и бегло:Там зной решился в паспортном столеПеременить фамилию на пекло.

Река мелела, погибал ручей,Бежала прочь вечерняя прохлада,И небо становилось горячейСковороды обещанного ада.

Безветрие играло в города,Жара крошила скулы истукана,И высыхала горькая водаВ глазницах мирового океана.

«Неба не было, было пятно…»

Неба не было, было пятноОт луны среди хмари и веток,Лето длилось и было пьяно,Как на лавочке в сквере подлеток.

И слова заскреблись изнутри,Незаметно и робко сначала,Говори что-нибудь, говори,Чтобы я, цепенея, молчала.

И в ушах раскатился прибой,Без амнистий и даже кассаций,Я казалась довольной собой,А потом я устала казаться

И стояла, держась молодцом,Лишь на скулах горячие пятна,С беззащитным и глупым лицом,По которому сразу понятно.

«Из реальности, словно из класса…»

Из реальности, словно из класса,Изгоняемый думает – стоп!Со вчерашним совпали цвет глаз иПапиллярные линии стоп.

У берёзы, растущей из крышиНа ослепшем бараке под сносБеззащитно и даже бесстыже,Кровь светлей и прозрачнее слёз.

Станет слух осязанием звука,В полночь бездны суфлируют псу,Можно прятать в прощанья разлуку,Если дерево прячут в лесу.

Разлучаемый, бесцеремонный,Без ребра остающийся куб,Он оттиснет печать СоломонаНа шершавом пергаменте губ.

«Четыре часа утра. На дороге пусто…»

Четыре часа утра. На дороге пусто.На зеркале – птичка, за зеркалом – Пугачёва.Конечно, мужчинам тоже знакомы чувства,Вот чувство голода – очень сильное, к слову.

Кафе на обочине. Может быть, даже вкусно.До города – двести, всего ничего осталось.Конечно, мужчинам тоже знакомы чувства —Внезапная, неотменяемая усталость.

Как в восемьдесят седьмом самолётик Руста,Спикировать к ней на двор сквозь дожди и зимы,Конечно, мужчинам тоже знакомы чувства —Невыносимо же, право, невыносимо…

Погнали к Петру, если будет проезд к воротам,А если не выпустят – на проходную ада,Но крест в неоновой краске за поворотом,Раскинув ладони, машет – браток, не надо.

Внезапно из рации голос, притворно строгий,Как будто подслушал ненужное, даже слишком:«На двадцать втором километре – ремонт дороги».Спасибо, братишка.Спаси тебя бог, братишка.

«змей был тестировщиком, а яблоко – баг-репортом…»