Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2016 - Коллектив авторов

«Лети, моя вера тихая…»

Лети, моя вера тихая,спеши впереди душипо лезвию вдоха-выдоха,туда, где точат ножинад тоненькой пуповиною,где бьется мой бог внизуи сердце его воробьиное,похожее на слезу,по форме пули отлитое,завернутое в лоскут,с игрушечною молитвоюзарытое в талый грунт…И названное вселенною,где в горстке одной землиубийцы и убиенныеникак найти не смоглито место в своем отечестве,где каждый из них – дитя —хоронит в слезах младенческихнесчастного воробья.

«Прощенье… словно отраженье…»

Прощенье… словно отраженьеодной любви моей в другой…И непонятное решенье —взмахнуть рукой,

тебя как будто призывая…Смотри же, это я стою,уже седая, но живая,и душу слушаю твою,

что по стеклу дождем струится.Какой же, Боже, в этом стыд,коль сердце бедное, как птица,по-человечьи говорит?

А вот смешно, а вот нелепо —такой живой такое сметь.Я забываю слово «небо»и вспоминаю слово «смерть».

Оно мне кажется каким-топриотворенным, словно дверь.И нет ни боли, ни тоски там,где спят друзья мои теперь.

И в этой вечной колыбелиникто не плачет уж навзрыд,Но тихо-тихо… еле-елепо-человечьи говорит.

«Мама моя голодает…»

Мама моя голодаетв вольной своей Украйне.Ангелы к ней прилетают.Справа, который крайний,

крошки в ладонь собирает —голод на небе тоже.Слева, который, играетей на губной гармошке.

Вместе они толкуютвот на какую тему:как это там рифмуютгде-то о них поэму,

если на завтрак – крошки,да и на ужин – крошки,если дыханье божье —только в губной гармошке.

Справа и слева – крайний —глупым поэмам внемлют.И под цветком гераниих зарывают в землю.

Чужесть

Чужесть царит на свете.Чужесть страшней чумы!Эти чужие дети —Господи, это мы!Тот, о ком сердце болело,как же ты стал чужим?!Чужесть на свете беломстелется, словно дым.Дочиста прогорело —нечего поджигать!Чужесть меня пригрела,словно родная мать.Ей же сдались на милостьсела и города.Заново породнилисьЧужестью навсегда.Ночью в слезах проснуласьбабка в селе одна.Чужесть домой вернулась —плачется у окна:Матушка, обними меня,матушка, обогрей.И от чужого имениосвободи скорей!Мается Чужесть, стучится —плачет старуха во сне.Поезд товарный мчится —мимо в ее окне.Дверь распахнулась – Ну же!Доченька, ты моя —И обогрела Чужесть —и обняла себя!

«Малые мира сего…»

Малые мира сего,жить на отрубленной ветке —холодно и высоко…Падают к Богу монеткивсе сквозь дырявый картузу музыканта-калеки.Он же не дует и в ус —Струны, прижатые к деке,левою… левой одной…– Как он играет, о Боже! —то ужаснется порой,то восхитится прохожий.Нужно родиться в адуангелом и самородком,чтобы на третьем ладуструны зажав подбородком,левою… левой однойМоцарта, Шуберта, Баха…– Что это, Вольфганг, со мной? —Спросит Сальери, без страхавыпив свой собственный яд,губы платком вытирая.– Это, мой друг, музыкантгде-то в России играет.

«И глухие воскликнут: «Ответствуй!..»»

И глухие воскликнут: «Ответствуй!».И немые ответствовать станут.Эта белая ночь погорельцеви рубахи белей покаянной.Все она осветила дороги.все дороги к сгоревшему дому.Там стоит тишина на порогеи подобна Господнему грому.

Странница

И где я ни присяду – на облаке, в трамвае ли —а все со мною странница чудная заговаривает.Не про жизнь,не про смерть,а про алую ниточку,мол, повязаны мы —от запястья по щиколотку.Да про матушкин стонвспоминает, вздыхая,глядя в птичье гнездо:не она ли?.. Она ли!А, сколь матушка моя, говорит, ни умирала —все плакалась-жаловалась, что не полетала.Дай, говорит, смертушка, я да полетаю,А потом приходи, но с другого краю.Я случайно ведь в мире собой оказалась,Я случайно рождалась, случайно венчалась…Я случайно не зверь, и случайно не птица,Я случайно, не знаю, какая страницамолитвенника, что раскрыт при дороге,а там говорится о ласковом Боге,что любит и нежит, крыла расправляет,как будто, и вправду, страницы листает.Крыло и крыло – я молитвенник-птица,и вся я раскрыта на этой странице,где время лететь мне давно уж приспело, —Сказала та странница и… полетела…

Матрёшки

Когда бы небеса почаще разверзались!..Когда бы жизнь моя – один мгновенный шок!..Но что за тишина… И дремлет на вокзалестаруха, навалясь щекою на мешок.

Как в детство, в небеса впадая понемножкуи обретая вид затертой хохломы…И вот уже в нее, как в старшую матрешку,вошли и купола, и древние холмы.

Под теплою щекой – матрех нижегородскихполнехонек мешок на ярмарку зари.Мне кажется, что я, из крохотных и кроткихматрешек тех – одна, последняя внутри.

Что свет на мне свои владения смыкает,на плечи мне взвалив огромную вину.Но что за чудеса!.. Вот век меня ломает —а изнутри еще находит не одну!

Преображенное яблоко

Преображенное яблоко мамея подаю на таком расстоянье,что только сердцем и дотянутьсячерез безумства всех революций.Через руины, разрывы и пламяпреображенное яблоко маме —не на ладошке далекого детства,лишь на своем растревоженном сердце.Худенькая, в белый луч истончившись,в белом платочке – все выше и чищенад пепелищем родимым сияет,яблоко света в ответ посылает.Трубки коснувшись едва телефонной,яблоко света сжигает айфоны.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Древнерусские монеты: в одной гривне 25 кун, в одной куне – 6 векш.