Из Лондона в Москву - Клэр Шеридан

Каменев ушёл на какую-то встречу. Было очень поздно, и я сильно устала в этой маленькой комнате, наполненной едой и табачным дымом. Закончив пить чай, Александр Каменев и красноармеец, который был приставлен к нам с момента приезда, проводили меня обратно. Я не знала, что делать, поскольку не могла ни с кем объясниться. В тускло освещённых коридорах бродили какие-то люди. Меня провели в тускло освещённую комнату, на стенах которой висели портреты Ленина и Троцкого, и здесь мне пришлось сидеть, не раскрывая рта, поскольку все вокруг говорили только по-русски. Спустя некоторое время, к моей радости пришёл Каменев.

В этом чуждом окружении Каменев казался единственным и самым надёжным другом во всём свете, и я кинулась к нему, как утопающий хватается за соломинку. Как оказалось, кто-то проникся ко мне сочувствием, видя мою беспомощность, когда я пыталась обратиться к окружавшим людям на трёх непонятных языках, и послал за Каменевым. Каменев спросил меня, что я здесь делаю, как будто я сама это знала! Каменев провёл меня в другое, более просторное, помещение. Там за круглым столом сидели люди с серьёзными лицами. Шло важное совещание, я присела в углу, подумав, что, понимай я русский язык, меня бы сюда вряд ли бы допустили. Наконец, мне надоело смотреть на них и ничего не понимать, я достала из сумки карандаш и листок бумаги и стала писать письмо Дику. Это была последняя возможность отправить письмо в Англию без всякой цензуры. Чувства переполнили меня, когда я представила его сейчас спящим розовощёким крепышом с разбросанными поверх одеяла ручонками. Дик и Маргарет знают, что когда я в отъезде, то являюсь к ним во сне. Они часто находят лепесток розы или целый розовый бутон, а иногда – лёгкое пёрышко, которые я оставила на их подушках, в качестве доказательства, что я была с ними. Никогда раньше, находясь в отъезде, мне не приходилось испытывать такого душевного единства с ними, как в эту ночь, когда я особенно чувствовала себя потерянной и одинокой. Позже я написала F.E., принося свои извинения за то, что не смогла приехать к нему в Charlton, чтобы выполнить работу над его бюстом. Я переживала по этому поводу, ведь мой поспешный отъезд из Англии, когда мне даже не удалось оповестить своих друзей и знакомых, мог быть расценен как проявление крайней бестактности. Забавно, что никто из этих людей, даже Каменев, никогда не слышал о F.E. или Smith, лорде Birkenhead или лорде Chancellor. Chancellor of Exchequer они ещё могут знать, но о других министрах у них нет ни малейшего понятия.

Когда собрание закончилось, меня представили послу Гуковскому, в комнате которого, как оказалось, мы все находились. Это невысокий, сгорбленный человек, повредивший спину в автомобильной катастрофе несколько лет назад. У него рыжие волосы и борода. Маленькие прищуренные глаза смотрят так пронзительно, что мурашки бегают по коже. Гуковский спросил, какова цель моей поездки в Россию, и, услышав ответ, поинтересовался: «Неужели вы думаете, что Ленин станет вам позировать?». Его глаза весело поблёскивали. «Вы глубоко заблуждаетесь, ничего у вас не получится», - заключил он и захихикал.

Каменев вышел, чтобы переговорить по телефону с Чичериным, который находился в Москве, и всё никак не возвращался. Я терпеливо ждала его. Гуковский начал собирать свой багаж. Несомненно, он поедет вместе с нами. Наблюдать за мужчиной, собирающегося в дорогу – занятие интересное и трогательное, но вскоре и это мне наскучило. Я почувствовала, что от нахлынувших переживаний и усталости, очень хотелось расплакаться и заснуть. Когда же, наконец, вернётся Каменев, и как долго мне его ждать? Спустя какое-то время, я обнаружила, что молодой секретарь Исидора Эммануиловича Гуковского по имени Гай (Gai), прекрасно говорит по-английски. От него я узнала, что наш поезд отправляется в Москву «около полуночи», и я могу ехать на вокзал и искать своё купе. Следовало бы сообщить об этом мне раньше, поскольку уже почти была полночь! Александру Каменеву и нашему красноармейцу я, как могла, объяснила, что мне срочно надо ехать на вокзал. Конечно, нужного нам поезда мы там не нашли, оказалось, он стоял на запасном пути. Я присела на каменную ступеньку в ожидании, наслаждаясь возможностью подышать свежим воздухом. Когда наш «wagon-de-luxe», наконец был подан, я опешила: ничего подобного раньше мне видеть не приходилось! Это был специальный состав, находящийся в личном распоряжении Комиссара Железных дорог, шикарно отделанный и очень удобный. Как только прибыли Каменев, Исидор Эммануилович Гуковский и его маленькая дочь, поезд отправился. В полночный ужин нам подали чай и чёрную икру.

19 сентября 1920 года. Воскресенье.

Мы ехали всю ночь и весь день. Сейчас вечер. Наш особый поезд уже три часа стоит на какой-то маленькой станции в ожидании поезда из Петрограда, к которому прицепят наш вагон, и мы поедем в Москву. Нам предстоит провести в дороге целую ночь. В Москву мы прибудем завтра утром.

Прошедший день был тёплым и солнечным. Я вышла в тамбур, откуда можно было любоваться проплывающими пейзажами. Мы пересекли две широкие реки по временно возведённым мостам, поскольку сами мосты лежали внизу в руинах: год назад их взорвал Юденич, отступая от Петрограда. Берега рек были изрыты окопами и блиндажами с колючей проволокой. В девять утра я выпила чашку чая с хлебом и чёрной икрой, то же самое у меня было на обед и на ужин. В поезде нет вагона – ресторана, и весь запас еды мы держим в ящике. Кроме чёрной икры имеются и другие продукты, только я не могу их есть. Сыр, странного вида ветчина, какие-то подозрительные сосиски и немного яблок.

Сопровождавший нас красноармеец по фамилии Маринаский, оказался шофёром. А я думала, он офицер. Он ест вместе с нами, курит с нами, вступает в разговоры и учтиво накрывает стол, а потом убирает. Всё это выглядело в порядке вещей, пока я не узнала, что он шофёр! Всё-таки моё буржуазное воспитание постоянно преподносит мне сюрпризы! У Маринаского приятное, чисто выбритое лицо и массивный квадратный подбородок как у американцев.

Днём, когда наш поезд три часа стоял на станции, мы имели возможность прогуляться вдоль путей. Рядом с железной дорогой тянулся лес, и мне хотелось туда пойти. В лесу было так замечательно! Приятно пружинил под ногами мягкий мох. Дети бросились собирать ягоды и ярко-красные мухоморы, которые они потом торжественно преподнесли мне.

На обратном пути Каменев, его сын и я нашли сухой участок земли, обильно засыпанный сосновыми иголками. Мы приятно растянулись на этой мягкой подстилке, и под негромкий разговор своих спутников я тихо заснула. Меня разбудили, когда солнце стало клониться к закату. В самом сердце России, в окружении большевиков, я провела такой идиллический час!

20 сентября 1920 года. Понедельник.

Вчера вечером, когда наш поезд тронулся в путь, Каменев ушёл переговорить с Зиновьевым, который прибыл в поезде из Петрограда и сейчас тоже направлялся в Москву. Зиновьев – Председатель Петроградского Совета. Каменев отсутствовал весь вечер, а в два часа ночи он постучался в моё купе. Принося извинения, что разбудил меня, Каменев пояснил, что у него есть новости, которые, как он надеялся, будут мне интересны. Зиновьев только что рассказал ему, что во время сегодняшнего заседания была получена телеграмма, сообщающая о нашем приезде. Это вызвало оживление, а Ленин заметил, как бы они не относились к визиту англичанки, она проделала долгий и трудный путь, поэтому надо будет уделить ей внимание и побывать у неё на сеансе. «Как видите, Ленин согласился вам позировать. Надеюсь, за такую новость вы на меня не в обиде, что я разбудил вас среди ночи?» - спросил довольный Каменев. Он пребывал в приподнятом настроении. Как выяснилось, Зиновьев заверил его, что никто не собирается обвинять Каменева по поводу провала его миссии в Англии.

В Москву мы прибыли в десять тридцать утра. Я не сразу вышла на перрон, а тактично дала возможность Каменеву встретиться с женой без моего присутствия. Я наблюдала за ними из окна: их взаимные приветствия после долгой разлуки выглядели весьма прохладными. Я ждала, пока они разговаривали, прохаживаясь по платформе. Наконец, госпожа Каменева зашла в моё купе и поздоровалась со мной за руку.

У Ольги Каменевой были маленькие карие глаза и тонкие губы. Каменева бросила взгляд на остатки завтрака на нашем столе и раздражённо заметила: «В Москве мы так шикарно не живём». О, Господи! А я-то думала, они живут совсем не так. Супруги не останавливаясь, всё время о чём-то говорили по-русски. С беспристрастным лицом я смотрела на них. Я смирилась с тем, что ничего не понимаю. Выходя из вагона, она сказала мне: «Лев Каменев отвык от России, здесь люди называют его буржуем!». Лев Каменев смачно сплюнул на платформу, вероятно, чтобы доказать обратное. Это так на него не похоже!

Мы сели в шикарный, с открытым верхом, Роллс-ройс. И машина на всей скорости, отчаянно сигналя, помчалась по улицам, как будто мы спешили на пожар. Госпожа Каменева обратилась ко мне: «В Москве довольно грязно, не правда ли?». Действительно, с этим трудно не согласиться. Мы въехали в Кремль: водитель предъявил специальное разрешение. Кремль располагается на высоком берегу реки и виден со всех сторон. На его территории находятся Большой Дворец, дворцовые постройки, соборы, монастыри и церкви. Весь этот комплекс обнесён массивной стеной с башнями. Ярко светило солнце, когда мы въезжали в Кремль, и ослепительно сверкали золотые купола соборов и церквей. Куда не посмотришь, кругом видишь только купола и башни.