Горькие лимоны - Лоренс Даррел

Клито, с видом человека, обеспокоенного тем, чтобы мы ненароком не причинили себе вреда, а на самом деле просто желая досмотреть спектакль до самого финала, с ласковым участием взял меня под руку.

— Ты просто обязан выпить со мной еще по одной, по последней, — сказал он. Мудрее было бы отказаться, поскольку час был поздний, но он принялся упрашивать меня составить ему компанию, как мальчик, который боится, что его оставят одного в темноте.

— Ради твоего брата, — сказал он наконец, в полной уверенности, что после этого аргумента крыть мне уже будет нечем, и повел меня, шаг за шагом, обратно в таверну. Несколько кранов так и остались открытыми или полуоткрытыми, и изъеденный жучками-древоточцами пол был в буквальном смысле слова залит деревенским столовым вином. Он зажег свечу, ругая дурацкую привычку отключать свет в самый неподходящий момент, из-за чего Кирения в тот вечер погрузилась во тьму. При тусклом свете свечи я еще раз оглядел помещение. Беспорядок здесь царил неописуемый; в каждом углу, возле каждой стены были нагромождены кучи пустых ящиков, бутылок и бочек. По сути дела, никакая это была не таверна, а просто оптовый винный магазин, с несколькими стульями д ля тех клиентов, которым очень уж хотелось поговорить, или которые были слишком пьяны, чтобы сразу уйти: само собой разумелось, что прежде чем купить литр вина, покупатель имеет полное право снять пробу с каждой из выстроившихся вдоль дальней стены погребка больших винных бочек. Таким образом незаметно оптовые покупатели превращались в завсегдатаев таверны, поскольку принимать поспешные решения противно человеческой природе, и иногда необходимо приложиться к бочке не по одному и не по два раза, прежде чем окончательно удостовериться в том, что принято единственно верное решение. Для такого рода нерешительных клиентов и появились в погребке столы и стулья. Клито завернул все краны, которые находились в пределах непосредственной видимости, мастерски точно пнул пару других, до которых едва мог дотянуться, достал бутылку коньяка и два стакана и, облегченно вздохнув, уселся на стул.

— Слава богу, Франгос наконец уехал, — сказал он. — Теперь мы спокойно сможем выпить за твоего брата. Дай ему бог здоровья!

Судя по всему, он не обратил внимания на некоторую двусмысленность этого тоста. Подумав, что так оно и лучше, я с серьезной миной повторил за ним тост и поднял стакан.

Войдя в погребок, Клито крепко-накрепко запер за собой дощатую дверь; мы посидели с ним немного, а потом снаружи кто-то начал стучать. К этому времени мы с головой погрузились в дискуссию о способах выращивания грибов — только не спрашивайте меня, как образом мы вышли на эту тему, тем более что грибов на Кипре вообще почти нет. Клито как раз закончил излагать какой-то совершенно непреложный закон и даже хлопнул ладонью по столу, чтобы усилить свой последний довод, когда с улицы донесся голос его жены.

— В чем дело, дорогая? — еле слышно спросил он — голосом комара, на которого напали ночные болотные призраки.

— Что ты там делаешь? Открой дверь, я хочу войти.

Клито прижал палец к губам и сказал:

— Составляю опись товара, любовь моя.

Последовала зловещая пауза, во время которой мы оба опорожнили стаканы и подмигнули друг другу. Ответ прозвучал неубедительно — потому что и таверна, и сам ее владелец были отмечены недвусмысленной печатью того идеального мира, в котором вовеки и слыхом не слыхивали о таких вещах, как подоходный налог или опись товара. К немалому моему удивлению, жена отреагировала на эту реплику вполне добродушным смешком.

— Да ты, никак, большим бизнесменом заделался, а? — спросила она, и Клито ответил:

— Да, дорогая, — и в голосе его одновременно слышались смирение и задетое чувство собственного достоинства.

— А почему это мне, спрашивается, нельзя войти? — снова задала вопрос жена тоном, полным дружеского участия к великому виноторговцу.

— Потому, — в голосе у Клито появились суровые нотки (здесь он чувствовал, что никак не грешит против истины), — что в магазине у нас беспорядок.

Это было более чем мягко сказано.

Над стойкой висела викторианская гравюра. Подобно византийской иконе, она состояла из двух частей. Одна ее часть изображала цветущего, хотя и в возрасте джентльмена в элегантных нанковых брюках, при золотых часах с невообразимо длинной цепочкой. Образ довершали буйные кудри, аккуратные бачки котлетками и безупречно накрахмаленные манжеты. С небрежным изяществом он сидел перед письменным столом с откидной крышкой, где из каждого ящичка ручьем текли потоки пятифунтовых банкнот, уже успевших засыпать его едва не по колено. На лице джентльмена сияла улыбка, большой палец он сунул за борт твидового жилета. Внизу шла надпись готическим шрифтом: «Я продавал только за Наличные».

В другой части гравюры сидел человек настолько иссохший и желтый, что, казалось, последняя стадия чахотки настигла его не вчера; его выгоревший, побитый молью деловой костюм и мятая манишка свидетельствовали о крайней и совершенно безысходной нужде. Обветшалые манжеты и желтые зубы, лысая голова и покрасневшие глаза весьма и весьма убедительно показывали, до чего может довести человека отказ принять как должное элементарные истины, известные каждому ребенку. Он тоже сидел за столом с откидной крышкой — но из каждого ящика сыпались кошмарные, ничем не обеспеченные долговые расписки. Внизу готическими ярко-алыми буквами было написано: «Я продавал в Кредит».

Я изучал эти две столь поучительные картинки, а Клито между тем пустился со своей добродушной женой в дальнейшие объяснения, которые, на мой взгляд, никого и ни в чем не должны были убедить. Но она, судя по всему, была женщина еще и крайне терпеливая, поскольку в конечном счете ушла и предоставила нас самим себе, предварительно вытянув из него обещание, что домой он придет не слишком поздно.

— Вообще-то женщина она очень хорошая, — не слишком уверенно пояснил мой гостеприимец. — Вот только много от нее проблем, много суеты, а с мозгами — финиш.

Время от времени, проявляя ответную вежливость, он переходил на телеграфный английский. А потом добавил по-гречески:

— Мы ведь тут едва с голоду не померли. И магазин тоже пока особого дохода не приносит. А работы — невпроворот.

Коньяку в бутылке осталось на донышке, и я вдруг опознал в нем — несмотря на всю его почти бесцветность и невинность — коварного и опасного врага, который, если отнестись к нему без должного почтения, рано или поздно вышибет меня из седла; я решил, что следующая бутылка препроводит нас, со всеми удобствами, прямиком в больницу, а потому когда хозяин вознамерился свинтить ей голову, я схватил его за руку и предложил перейти на вино.

— Вино, — сказал он, и в голосе звякнула профессиональная нежность. — Такого вина, как у Клито, ты больше нигде на Кипре не найдешь. Такое вино.

Он проворно, как фавн, вскочил на ноги и принялся стучать ладонью в бочки, пока они не начали отзываться гулким зычным эхом, как если бы откуда-то издалека, из оливковых рощ, донеслась могучая отрыжка Франгоса.

— Вино из Пафоса (бумм). Вино изЛефки (бумм). Вино из Лимасола (бумм).

Он ходил вдоль выстроившихся вдоль стены бочек так, словно играл арпеджио на огромном ксилофоне.

— И все это — свежее домашнее вино, его мне присылают родственники, никаких тебе бутылок, никакой химии, — потом он сел и сказал неожиданно тихим, упавшим голосом. — И такое дешевое, но все равно никто его не покупает.

Во мне взыграло любопытство, и я не стал возражать, когда он выставил передо мной в рядок с дюжину пробных стаканов, предварительно наполнив их из кранов, также выстроившихся ровной линией. У него было, кажется, восемь разных видов вина и коньяка, и мы, никуда не торопясь, принялись пробовать их и обсуждать и сравнивать достоинства каждого сорта; Клито любовно и многословно останавливался на качествах каждой отдельной лозы, почвы, особенностей местности и личности изготовителя. Его изыскания были столь поэтичны, что в некоторых случаях напиток начинал казаться на вкус много лучше, чем был на самом деле; впрочем, мне было не до мелочных придирок.

Еще он извлек на свет несколько маринованных bесса-fico [24]: мне доводилось о них читать, но пробовать их не доводилось; мы сели и принялись хрустеть птичьими косточками, дегустируя вина Кипра и мудро оценивая их сильные и слабые стороны. Кто знает, сколько длился бы этот весьма эмоциональный и не слишком связный разговор, если бы нас не прервали — на сей раз одна из дочерей Клито, которая, прижав губы к дверной щели, громко крикнула:

— Мама сказала, что если ты сейчас же не придешь домой, она позовет бабушку!

Эта угроза подействовала на моего друга, как электрошок. Он, мигом пробежавшись вдоль бочек, прикрутил подтекающие краны, задул свечи и выудил откуда-то связку ключей.