Безопасность Родины храня - Глеб Кузовкин

Ехали молча. Каждый был занят своими мыслями…

В Здолбунов добрались на рассвете. На квартире у подпольщика Михаила Шмереги разгрузили взрывчатку, боеприпасы. Кузнецов помог мне снять рацию. Струтинский и Гнидюк сразу же разными дорогами отправились в Ровно, а Приходько и Шевчука Николай Иванович послал в соседнее село обменять сани на бричку.

На дворе — оттепель, по городу на санях не проехать. Пока партизаны доставали бричку, Кузнецов, побеседовав со здолбуновскими подпольщиками, составил радиограмму, которую я тут же передал в отряд.

Ночью на бричке выехали в Ровно. При въезде в город нас остановил жандармский патруль. Зиберт первым предъявил свой „зольдбух“, и мы благополучно проследовали дальше.

Под сиденьем в чемоданах у нас находилась рация, везли мы и оружие.

Остановились на улице Франко, у дома № 6. Мы с Николаем Приходько стали выгружать увесистые „офицерские“ чемоданы. Квартира находилась на втором этаже, и со двора к ней вела открытая крутая лестница с перилами с одной стороны. Поднимаясь по лестнице с чемоданами, я споткнулся о ступеньку и едва не упал. Зиберт набросился на меня с ругательствами. Потом в квартире, помогая мне разбирать чемоданы, словно извиняясь, Николай Иванович сказал: „Здорово я тебя там на лестнице отчитал? Но так надо было: во дворе стояли чужие люди“.

Я в шутку ответил, что за такое можно было бы дать и подзатыльник — ведь чуть не угробил радиостанцию. В тот же день связался с отрядом. Позднее провел еще несколько радиосеансов.

Вскоре обстановка в городе резко осложнилась. Начались облавы, проверка документов на улицах и по квартирам. Видимо, сработал немецкий пеленгатор. Чтобы спасти явку, Кузнецов приказал уходить из города. На той же бричке все шесть человек отправились на свой „маяк“. Дороги были уже перекрыты и контролировались жандармами, поэтому нам пришлось выбираться по оврагам и закоулкам, известным только двоим — Струтинскому и Приходько.

На „маяке“ был получен приказ: всем партизанам во главе с Кузнецовым возвратиться в лагерь.

Первого марта 1943 года наша группа покинула Кудринские хутора. Ехали весь день. К вечеру достигли реки Случь. На другом берегу, в селе Хотынь, на нас неожиданно напали националисты, завязался бой. Партизаны разгромили предателей. Рано утром второго марта мы прибыли в партизанский лагерь, приведя с собой пленных».

В начале 1943 года из села Виры Сарненского района в отряд Медведева пришла хрупкая, застенчивая девятнадцатилетняя девушка Валя Довгер, служившая счетоводом на мельнице. Ее отец, Константин Ефимович Довгер, по национальности белорус, был лесничим и поддерживал связь с партизанами.

В марте 1943 года он ехал в Сарны с очередным поручением отряда, по дороге его схватили украинские буржуазные националисты-бандеровцы. После трагической гибели отца Валя рвалась к активным действиям, требовала дать ей оружие.

Спустя несколько недель после прихода Вали в отряд Медведев познакомил ее с Кузнецовым. Встреча состоялась в штабной землянке. Тогда и решили, что Валя, свободно владевшая польским и несколько хуже немецким языками, будет направлена в Ровно помощницей Кузнецова. В начале апреля в сопровождении Николая Гнидюка она отправилась в город.

В Ровно юной разведчице надо было найти квартиру и, прописавшись, устроиться на какую-нибудь работу, чтобы Пауль Зиберт под видом ухаживания за молодой, интересной «немецкой» фрейлейн смог бы встречаться с ней.

В городе у Вали возникла трудность с устройством на службу. Чтобы получить работу, требовалось удостоверение фольксдойче, то есть местного жителя немецкой национальности, которые пользовались у оккупантов привилегиями, в том числе и при устройстве на работу. Согласно легенде Валя считалась дочерью немца, погибшего от рук партизан. Документы отца, естественно, не сохранились. Восстановить ее принадлежность к фольксдойче в Ровно мог только сам рейхскомиссар оккупированной Украины Эрих Кох, да и то лишь по свидетельским показаниям. Это обстоятельство решил использовать Кузнецов.

Дело в том, что советские разведчики, действовавшие в Ровно, в том числе и Кузнецов, кроме других заданий имели еще одно — ликвидировать Коха.

В своих воспоминаниях Валентина Константиновна Довгер рассказывает:

«20 апреля 1943 года, когда фашисты готовились к своему сборищу по случаю дня рождения фюрера, ровенская группа разведчиков намеревалась совершить акт возмездия над Кохом. В проведении этой операции мне предстояло вместе с Николаем Ивановичем, как офицером армии „великого рейха“, подойти как можно ближе к трибуне. Где-то рядом с нами, в толпе, будут находиться боевые друзья Михаил Шевчук, Николай Гнидюк, Жорж Струтинский и другие.

К сожалению, в этот день Кох не появился в Ровно. Мы возвращались с Николаем Ивановичем домой, шли по улицам города, и вдруг я почувствовала чей-то пристальный взгляд. Оглянувшись, увидела пожилую женщину. Я содрогнулась от ее взгляда, полного ненависти. Поравнявшись с нами, женщина продолжала с ненавистью смотреть на Николая Ивановича и на меня. Не думая о последствиях, она сказала: „И как вас только земля носит! Провалились бы вы здесь на месте!“

Затем она плюнула в нашу сторону и пошла дальше. Николай Иванович больно сжал мою руку. Он боялся, что я побегу и скажу ей: „Бабушка, милая, мы не те, за кого вы нас принимаете!“ Но уже дома, на конспиративной квартире, я не могла сдерживать себя, разрыдалась, и Николаю Ивановичу пришлось меня успокаивать.

Он говорил: „Не волнуйся, Валюша, не переживай. Это очень хорошо, что нас принимают за тех, за кого мы себя выдаем, значит, мы вне подозрения“.

Николай Иванович был человеком необычайного мужества, огромной силы воли. Как никто другой, он обладал драгоценным даром не теряться ни в какой ситуации, мгновенно принимать правильное решение. Вспоминается такой эпизод: однажды у нас в доме мы попали в облаву фельджандармерии. Эти „цепные псы“ с большими металлическими бляхами на груди наводили ужас на каждого. Тем более, что до этого Пауль Зиберт серьезной проверке еще не подвергался, и ему грозила опасность.

Впервые за время нашего знакомства я заметила, что он взволнован не на шутку. Но хладнокровие не изменило ему и на этот раз. Он снял френч и повесил его на стул так, чтобы от дверей были видны его регалии. Сам развалился на диване. Пистолет и гранату положил рядом с собой под подушку. Как только жандармы открыли дверь в нашу комнату, Пауль Зиберт вскочил на ноги и обрушил на них поток отборной солдатской брани за то, что они посмели ворваться в комнату, где отдыхает офицер-фронтовик. Это была настоящая, четко рассчитанная психологическая атака.