Дина Верни: История моей жизни, рассказанная Алену Жоберу - Ален Жобер

позволило вермахту вторгнуться в Россию, все шло как по маслу. Две недели Сталин был в оцепенении перед захватчиком, прежде чем сумел осознать случившееся и начал действовать.

Один пример безумия сталинского времени. Повсюду в Советском Союзе почитали – особенно в школах, где его ставили в пример, – мальчика по имени Павлик Морозов. Он выдал своих родителей, которые тайно владели несколькими земельными участками, и те были казнены. Павлик Морозов рассматривался в Советском Союзе как герой.

(АЖ) Правду очень долго не слышали…

(ДВ) После распада Советского Союза исследователям были открыты архивы. Один американец, Саймон Себаг Монтефиоре, опубликовал книгу о Сталине, «Двор красного царя». Написанную по архивным документам, прекрасно документированную. Мы узнали, что Сталин был своего рода людоедом. До самой его смерти ему требовалось какое-то количество человеческой плоти, какое-то количество жизней. Неважно, кем были эти люди и откуда они брались, – необходимо было убивать некое число людей, устанавливаемое диктатором. Здесь мы далеки от великих идей, под знаменами которых мы сражались.

Все меняется, все исчезает. Великие идеи обанкротились, все великие идеи. Остается лишь их видимость, но с философской точки зрения, если все идет по кругу и все меняется, возникнут другие идеи, чтобы защищать человеческие жизни – жизни и права самых обездоленных, незаметных, слабых, людей вообще.

Пьер Жаме: Народный хор Парижа поет для забастовщиков на заводе SIF в Монруже, июнь 1936 г. Дина – первая справа от хормейстера.

(АЖ) Стало быть, СФИО[25] вашей молодости – это действительно был антисталинизм в чистом виде?

(ДВ) СФИО не был монолитным блоком. Отнюдь! В левом крыле СФИО было течение Марсо Пивера. Пивер – бывший учитель, избранный руководителем Федерации Сены. Будучи марксистом в традиции Жюля Геда, он критиковал союз социалистов с капиталистами. Подвергал резким нападкам Леона Блюма, которого считал слишком умеренным. Существовало еще течение Давида Руссе, который был близок к троцкизму, и большинство из нас примкнули к нему, поскольку то, что говорил Троцкий, казалось нам разумным по сравнению с кровавым безумием Сталина. Давид Руссе был исключен из СФИО в 1935 году. Однако, понимая политическую позицию Троцкого в отношении Сталина и Советского Союза, все мы были и остались членами «Социалистической молодежи Франции». Никто из нас – насколько я знаю – не вышел из Социал-демократической партии, чтобы стать коммунистом. Мы примыкали к тому или иному течению, но для того, чтобы сблизиться с Коммунистической партией, – никогда.

Я помню, когда мы входили в зал, где собирались члены СФИО, нас встречало тепло, чувства мы испытывали дружеские, там все были на ты и оказывали друг другу услуги. Можно было быть на ты с министрами! Мы были на другой планете. Там царила терпимость, потому что почти вся молодежь следовала идеям Давида Руссе и соглашалась с его позицией в отношении троцкизма перед лицом сталинских ужасов в Советском Союзе. Старшие ничего не говорили. Редко когда кто-то критиковал молодежь. «Сохраним наших детей», – любил повторять Леон Блюм. Мы нашли прибежище под надежным крылом СФИО. Сегодня ее уже нет!

Я часто говорю о дружбе, вы уж меня простите. Дружба и материнство – это то, что мне удалось лучше всего в жизни. Я ценю дружбу, как другие люди любовь. Настоящую дружбу, мужскую, когда ты даешь, ничего не ожидая взамен. У меня были друзья, с которыми я дружила всю жизнь. Это слово вызывает в моей памяти лица – тех, с кем мы вместе боролись, и тех, с кем нам выпало счастье разделять общие идеи.

(4)

Решающая встреча

(АЖ) А как жилось вашей семье?

(ДВ) Как только позволили финансы, мы переехали из крошечной квартирки на улице Монж в жилье попросторнее. Отца привлекал Тополиный сквер около площади Италии, в то время заросший буйной растительностью. Но в итоге он избрал местом жительства XII округ, на улице Доктора Гужона, около площади Домениль.

Отец был пианистом. Он тут же взял в аренду пианино и исполнил свое горячее желание: принимать в просторной квартире друзей из числа русских эмигрантов, а также – и даже в первую очередь – французских писателей, архитекторов и музыкантов. Ему нужна была публика. Он играл для своих друзей и успешно организовывал концерты камерной музыки. То есть у нас было такое место встреч, где царила веселая простота. Отец не был богат, но умел хорошо принять гостей.

Самым постоянным гостем был Сент-Экзюпери, которого сегодня можно и не представлять. Самым внимательным – русский писатель Иван Бунин. Это был человек изумительно приветливый. Он сохранил обходительность салонов прошлых лет, где умели вести интеллектуальную беседу. И это был большой писатель, сегодня незаслуженно забытый, хотя его рассказы не менее удивительны, чем чеховские. А его романы совершенно выходят за рамки обычной русской литературы с ее мужиками, степями и березовыми рощами. Напротив, он показывает неистовость старого времени, породившую жестокость революции. В 30-е годы Бунин получил Нобелевскую премию по литературе. Противник Сталина, а затем и нацистов, он был мощной личностью и очень притягательным человеком.

Почти сразу к нам стал приходить архитектор Жан-Клод Дондель. Он регулярно присутствовал на вечерах камерной музыки…

(АЖ) Вы упоминали случайности в вашей жизни. Одна была особенно значимой: благодаря Донделю вы встретили Аристида Майоля.

(ДВ) Дондель был одним из десяти архитекторов, построивших в 1930-е годы Музей современного искусства города Парижа. Он приходил к отцу, видел меня и совсем ребенком, и пятнадцатилетней девушкой. И он рассказал обо мне Майолю, отметив, что я была похожа и на все, что делал он, и на моделей Ренуара. Майоль написал мне письмо: «Мадмуазель, мне сказали, что вы похожи на произведения Майоля и Ренуара. Мне было бы достаточно Ренуара». Дондель сказал мне: «Поезжайте туда. Увидите, по воскресеньям в этом саду в Марли собираются лучшие люди. Вы встретите там художников и музыкантов. Все туда приезжают». Так оно и было. Я совсем не рвалась туда ехать. Но Дондель настаивал, а я хотела сделать ему приятное. В мой первый приезд у Майоля действительно было много народа. Мне сказали: «Идите к тому, кто покажется вам самым пожилым». И я пошла к тому, кто мне показался самым старым, чтобы поздороваться с ним, – к человеку с красивой седой бородой. Но это был не Майоль, а ван Донген! Все засмеялись – лед был сломан.

(АЖ) В то время вы уже знали, кем был Майоль?

(ДВ) Да, я же была образованной девушкой. Я знала, о ком и о чем шла речь: о крупнейшем французском скульпторе современности.

Аристид Майоль и Анри Матисс в саду в Марли-ле-Руа, 1930-е гг.

(АЖ) И как все складывалось у вас с ним? Он понял, что вы –