Хаидэ - Елена Блонди

Хватит, величественно решила вторая вечность и остановила время, на миг, в который, вдруг приподнявшись, Хаидэ схватила локти Техути и, открывая безмолвный рот, выкинула на руки Ахатте живой мокрый комок, еле слышно шлепнувший кожей о кожу ладоней. Упала на спину, задыхаясь от облегчения, судорожно дергая разведенными коленями, но продолжая цепляться за локти мужчины пальцами, скрюченными, как птичьи когти. А он, упав сверху, повернул лицо, вслушиваясь в тихую возню позади себя.

«Он закричит. Ребенок сейчас закричит»…

Отцепляя от себя руки княгини, Техути сел, обернувшись к невидимой Ахатте, протянул к ней руку, вцепился в мокрые волосы, подтягивая ее скулу к своему рту.

— Грудь. Дай ему грудь.

Шепот быстрый и злой настиг ее, она закивала, откидывая кинжал, которым только что отсекла пуповину. Прищемив пуповину пальцами, выпростала тяжелую грудь из рубахи и сунула в маленький рот, как только он раскрылся для первого сердитого крика.

Вдохнув, расправляя легкие, младенец сдавленно мяукнул, как проснувшийся в гнезде совеныш, закричал, и Ахатта ухнув ночной совой, спрятала детский крик под степным звуком. Дергая ножками, ребенок чмокнул, присосавшись к соску, текущему темным дурманным ядом.

Техути перевел дыхание, отпустил волосы женщины и без сил привалился к Хаидэ. Нашел губами ее ухо.

— Все. Все, Хаи. Лежи.

— Молоко, — прошелестела та, пытаясь поднять руку к груди, — где…

— Подожди. Чуть-чуть.

— Нету… — ее затрясло. Техути, испугавшись, что рыдания вырвутся наружу, накрыл рот рукой.

— Лежи тихо. Он жив. Поверь нам.

И княгиня, уронив руку от сухой груди, смолкла, потеряв сознание.

Ночь протекала лунным серебром на склоны курганов, баюкала утомившихся мужчин у догорающего костра. Они спали, разложив шкуры, и каждую окружив веревочным кольцом, чтоб не проползла змея-гремучка. Храпел Магри, раскидав толстые ноги и свалив набок поросший черным волосом живот. Тихо спал Горта, и под закрытыми веками беспокойно бегали глаза, следя за сном, в котором Царь-отец вдруг поднимал земляную голову, увенчанную кривой короной, а с подбородка сыпались комья глины, убивая кричащих спутников. Последним заснул Агарра, тот, что отдавал приказы: проследив, чтоб Ках оторвался, наконец, от забав с полонянкой, и не забыл взять свой лук и меч, уходя на край макушки, где торчал небольшой валун.

Не спала девушка, которую долго везли на запасном коне, крепко привязанную к седлу, а потом кинули за подстеленные шкуры, да там и оставили, забыв дать ей поесть. Она хотела пить и, лежа на боку, со связанными перед грудью запястьями, водила глазами, собираясь с духом, чтоб обернуться и посмотреть, не задремал ли дозорный. Тогда можно проползти поближе к спящим и украсть фляжку, что валяется рядом с Гортой.

Наконец, повернулась и, наткнувшись на жадный взгляд Каха, что смотрел на нее блестящими в лунном свете глазами, тихо заплакала.

Ках ухмыльнулся.

Это была вторая его женщина в жизни. Первую брал неумело и быстро, в маленьком домике, пока снаружи топали воины, разоряя и поджигая поселок, да толком не успел ничего, в домик ворвался старший брат, отшвырнул от лежащей женщины и взгромоздился на нее сам. Ках ждал, но закончив, брат убил потаскуху и пинками выгнал его наружу.

А с этой было хорошо. Только все равно казалось Каху — мало досталось ему, слишком сильно старались Магри и Горта, хоть и каждый в свою очередь.

Увидев, как она зашевелилась, Ках быстро оглядел спящую степь и прислушался. Погоня не возвращается. Верно, заночуют в степи, а пленных пригонят после рассвета, куда торопиться, отсюда уже откочевали мелкие лагеря, а бабу и ее свиту хватятся не сразу, уж больно самостоятельна. Потому сейчас наступает время Каха, его молодой силы, пока спят старые кабаны, обожравшиеся мяса. Он же не будет спать, он просто встанет с камня, и даже не снимая меча, возьмет девку еще разика два. Может быть, три. Утро еще далеко.

Надо сейчас, решил Ках, еще раз внимательно оглядев темную степь, политую лунным светом, а то после начнут ворочаться и просыпаться. Старичье, напились вина, под утро каждый вскочит, побежит поливать старые камни. Надо — сейчас.

Встал и, увидев, что девушка снова повернула к нему лицо, осклабился, приближаясь и на ходу расстегивая ремень.

Он шел, а почти под его ногами, в темноте душного земляного мешка сидела Ахатта, скрестив ноги и держа у груди теплое маленькое тельце. Трогала пальцами животик и ножки, — мальчик. И снова чуть покачивала ребенка, который прилежно сосал грудь, будто время повернулось вспять, будто не было этого года и она держит на руках своего новорожденного сына. Который даже имени не получил, первого имени, что должны были подарить ему мать и отец, напутствуя в детскую жизнь.

Касаясь ее согнутых колен носками вытянутых ног, спал жрец, обнимая за шею лежащую в забытьи Хаидэ. И никто не мешал Ахатте сидеть с мальчиком, таким же безымянным и уже породнившимся с ней навечно.

Даже те, наверху, угомонились. Она подняла грязное лицо. Рука бережно касалась маленького тельца, что почти все помещалось в другой ее руке, пальцы трогали узелок пуповины, тонкие волосики на мягком темени, касались круглой надутой щечки. Но одновременно слух ее был там, наверху, и мысли ощупывали темное пространство, будто прокапываясь в разные стороны в сухой глине. У них пленница, издевались над ней, долго, пока не устали. И еще… тут внизу, когда, наконец, роды кончились, и все стихло, замерло, — остался тонкий сквозняк, откуда-то сбоку, из-за плеча.

Ахатта опустила лицо и поцеловала ребенка в крошечный носик. Она не хотела, но теперь в мальчике есть ее яд. Он не умрет, ее сердце говорит так, но теперь будет и ее сыном тоже. Вторым сыном. Ну что ж, женщинам нужно иметь много детей, так велят боги, и все делается под их неусыпным взором. И хорошо, что у мальчика две матери, он всегда будет под присмотром. Особенно, когда одной из его матерей нужно отвлечься на важные дела. Другие дела, связанные с другими людьми. С тех пор как Ахатта сделала свой шаг в сторону от середины мира, она стала думать о других людях, и сердце ее полнилось спокойствием и заботой.

Мальчик выпустил ее грудь и, еле слышно пискнув, заснул. Маленький воин, думала Ахатта, слушая детское дыхание, какой молодец — поел и спит, набирается сил. Сын двух матерей, внук Торзы непобедимого и Царя-отца, что простер над беглецами свою древнюю милость, да разве есть еще где такой юный князь? Только брат его, плененный Паучьей горой…

Она вытянула ногу, толкнула Техути. Тот сбил сонное дыхание, замер и вдруг сел, все так же молча. Ахатта толкнула еще раз. Жрец прополз вдоль стенки, потянулся к ее лицу и, радуясь его бесшумности, она прошептала в ухо: