Убийственно тихая жизнь - Луиза Пенни

– Пожалуйста, мистер Хадли, попытайтесь вспомнить. Если вы обычно ходите, опустив голову, то что же сегодня заставило вас поднять ее?

– Странно, правда? Не могу вспомнить. Но, как я уже сказал, я, к сожалению, всегда погружен в свои мысли. Ничего глубокого или важного. Моя мать посмеивалась надо мной, говорила, что некоторые пытаются быть в двух местах одновременно, я же – вообще неизвестно где.

Бен рассмеялся, но Николь подумала, что не подобает матери говорить такие вещи в адрес сына.

– Она, конечно, была права. Вот возьмите сегодняшнее утро. Прекрасный восход. Я иду по великолепному лесу. Он как на картинке, но я ничего не замечаю, ничем не восхищаюсь, разве что уже потом, когда я где-то в другом месте вдруг вспомню об этой прогулке. Мой мозг, кажется, всегда на один шаг отстает от тела.

– Почему вы подняли голову, сэр? – напомнил ему Бовуар.

– Даже не представляю, почему я это сделал. Но это было очень кстати, иначе я бы споткнулся о нее. Странно, но мне и в голову не пришло, что она мертва. Мне не хотелось ее тревожить. Я подошел к ней, стараясь не шуметь, и позвал по имени. И тут я отметил эту ее неподвижность, и мой мозг как будто взорвался. Я решил, что у нее удар. Или инфаркт.

Он покачал головой, до сих пор не в силах поверить в случившееся.

– А к ране вы не прикасались? – спросил Бовуар.

– Может, и прикоснулся. Я помню, что вскочил и отер руки о штанины. Я запаниковал и, словно… не знаю, как лучше сказать… словно истерический ребенок, принялся бегать кругами. Идиот! Как бы там ни было, но я взял себя в руки и по сотовому вызвал полицию.

– Любопытно, – сказал Гамаш, – зачем вы берете сотовый на прогулку в лес?

– Этот лес принадлежит моей семье, но каждый год охотники нарушают мое право собственности. К сожалению, я не храбрец, но я не выношу убийства. Все имеет право жить. У меня дома у каждого паука свое имя. Утром, отправляясь на прогулку, я беру с собой телефон. Отчасти из страха, что меня подстрелит какой-нибудь пьяный охотник и нужно будет вызвать помощь, отчасти для того, чтобы позвонить в департамент природных ресурсов и попросить прислать инспектора, если я встречу здесь кого-нибудь.

– И какой у них телефон? – дружелюбно спросил старший инспектор Гамаш.

– Не знаю. Он у меня в быстром наборе. У меня руки дрожат, когда я нервничаю, так что я его запрограммировал туда.

Бен выглядел встревоженным – впервые с начала разговора. Гамаш взял его под руку и повел дальше по тропинке:

– Вы меня извините за эти вопросы. Вы – важный свидетель, и, откровенно говоря, человек, обнаруживший тело, всегда оказывается в числе основных подозреваемых.

Бен остановился как вкопанный и с недоумением посмотрел на инспектора:

– Подозреваемых в чем? Вы что хотите сказать? – Он повернулся и взглянул в ту сторону, откуда они пришли и где лежало тело Джейн. – Там лежит Джейн Нил. Учительница на пенсии. Она выращивала розы и была главой Общества женщин англиканского вероисповедания. Это может быть только несчастный случай. Вы не понимаете. Никто не стал бы убивать ее намеренно.

Николь слушала их разговор и теперь с удовлетворением ждала, что старший инспектор осадит этого глупца.

– Вы абсолютно правы, мистер Хадли. Это самая вероятная гипотеза.

Иветт Николь не поверила своим ушам. Почему Гамаш не шуганет этого Хадли с его импровизированной трибуны, чтобы они могли поскорее заняться делом? Этот идиот переместил тело, а потом бегал тут кругами, уничтожая следы. Вряд ли такой тип имеет право читать лекции человеку столь высокопоставленному и уважаемому, как Гамаш.

– За те несколько часов, что вы здесь находились, вы не заметили ничего странного касательно этого места или самой мисс Нил?

Гамашу понравилось, что Бен, прежде чем ответить, ненадолго задумался, видимо не желая говорить очевидные вещи.

– Да. Люси. Ее собачка. Не припомню, чтобы Джейн выходила на прогулку без Люси. В особенности утром.

– Вы больше никому не звонили по сотовому?

Бен встрепенулся, будто ему предложили какую-то новую блестящую идею:

– Господи, какой же я идиот! Невероятно. Мне и в голову не пришло позвонить Питеру, Кларе или кому-то еще. Торчал здесь один – не хотел оставлять Джейн, да и полиции нужно было дождаться. Я даже не догадался попросить помощи у кого-то еще, кроме службы «девять-один-один». Наверное, я был настолько потрясен, что у меня голова не работала.

«А может быть, – подумала Николь, – ты и в самом деле идиот». Судя по всему, трудно было бы найти человеческое существо, более неприспособленное к жизни, чем Бен Хадли.

– Кто такие Питер и Клара?

– Питер и Клара Морроу. Мои лучшие друзья. Они живут рядом с Джейн. Джейн и Клара – они как мать и дочь. Бедняжка Клара. Как вы думаете, они уже знают?

– Давайте выясним, – сказал вдруг Гамаш и на удивление быстро зашагал назад по тропе к телу, а там остановился и сказал Бовуару: – Ты остаешься за старшего. Ты знаешь, что искать. Агент, вы остаетесь с инспектором и будете ему помогать. Который теперь час?

– Одиннадцать тридцать, сэр.

– Так. Мистер Хадли, в деревне есть ресторан или бистро?

– Да, есть бистро у Оливье.

– Собери всю команду у Оливье в час тридцать, – сказал Гамаш Бовуару. – Время ланча уже закончится, и все помещение будет в нашем распоряжении. Я правильно говорю, мистер Хадли?

– Вообще-то, сказать трудно. Когда деревня узнает, они все там соберутся. Бистро Оливье в Трех Соснах – это как Центральный вокзал в Монреале. Но у него есть еще комната, которую он открывает только на обед. Она выходит на реку. Он, наверное, откроет ее для вас и вашей команды.

Гамаш с любопытством посмотрел на Бена:

– Неплохая мысль. Инспектор Бовуар, я загляну туда и поговорю с месье Оливье…

– Оливье Брюле, так его зовут, – вставил Бен. – У него и его партнера Габриэля Дюбо есть это бистро и еще гостиничка.

– Я с ним поговорю и попрошу открыть для нас отдельную комнату на ланч. Вы не проводите меня в деревню, мистер Хадли? Я там еще не был.

– Да, конечно.

Бен чуть было не добавил «С удовольствием», но вовремя остановился. Этот полицейский излучал вежливость и некоторую долю официозности, и ты поневоле отвечал ему тем же. Хотя они были приблизительно одного возраста, у Бена возникло такое ощущение, будто он разговаривает со своим дедушкой.

– А вот и Питер Морроу.

Бен ткнул пальцем в толпу, которая, как по взмаху дирижерской палочки, повернулась в их сторону, когда они вдвоем вышли из леса. Бен указывал на высокого человека с встревоженным лицом – Гамаш уже разговаривал с ним немного ранее.

– Я сейчас расскажу вам то, что могу, – обратился Гамаш к толпе приблизительно человек в тридцать. Он заметил, что Бен подошел к Питеру Морроу и встал рядом с ним. – Имя покойной – Джейн Нил. – Гамаш знал, что не следует смягчать такие удары фальшивыми словесными прокладками.

Кое-кто из собравшихся начал плакать. Некоторые закрыли рты руками, словно это были зияющие раны. Большинство поникло головой, как будто это знание было для них слишком тяжело. Питер Морроу посмотрел на Гамаша, потом на Бена.

Гамаш ничего не упустил. Мистер Морроу не был удивлен. И горя не продемонстрировал. Тревогу – да. Озабоченность – несомненно. Но вот была ли скорбь в выражении его лица?

– Но как? – спросил кто-то.

– Мы пока не знаем. Однако смерть была насильственной.

По толпе пронесся стон, непроизвольный и скорбный. Только Питер Морроу не издал ни звука.

– А где Клара? – Бен огляделся вокруг. Необычно было видеть их порознь.

Питер мотнул головой в сторону деревни:

– В Святом Томасе.

Трое мужчин нашли Клару в часовне – она сидела с закрытыми глазами, опустив голову. Питер остановился в распахнутых дверях, глядя на ее сгорбленную спину: она словно приготовилась к удару, который должен был обрушиться на нее. Он тихонько прошел по узкому проходу между скамьями с таким ощущением, будто плывет над своим телом и наблюдает за собственными движениями со стороны.

Немногим ранее священник принес новость, что в лесу за зданием прежней школы работает полиция. Беспокойство прихожан нарастало по мере того, как шла служба Дня благодарения. Вскоре крохотная церковь наполнилась шепотками, передающими тревожные слухи о несчастном случае на охоте. Женщина. Ранена? Убита. Ужасно. Ужасно. И в глубине души Клара уже знала, насколько это ужасно. Каждый раз, когда открывалась дверь и внутрь проникали солнечные лучи, она молилась о появлении Джейн: вот она войдет, опоздавшая, и рассыплется в извинениях. «Понимаешь, проспала. Как это глупо. Бедняжка Люси разбудила меня своим визгом – ей давно было пора прогуляться. Извини». Священник либо забыл о случившемся, либо не чувствовал трагедийности ситуации – и продолжал бубнить свое.

Солнце проникало сквозь витражные окна с изображением мальчиков в форме Первой мировой войны, и на сосновом полу и дубовых скамьях играли синие и багряные лучи. В часовне стоял тот же запах, что и в любой другой маленькой церкви, где бывала Клара. Запах обетов, сосны и старых пыльных книг. Когда хор приступил к пению следующего церковного гимна, Клара повернулась к Питеру: