Вернер фон Сименс. Личные воспоминания. Как изобретения создают бизнес - Валерий Чумаков

Производство таких автоматических телеграфных аппаратов я доверил своему хорошему знакомому по Физическому обществу, молодому механику Гальске, работавшему тогда в небольшой механической мастерской «Беттхер и Гальске». Сперва Гальске сомневался в том, что мой аппарат будет работать. Тогда я специально для него соорудил из сигарного ящика, нескольких кусков железа, жести и покрытой изоляцией медной проволоки два действующих аппарата. Успешные испытания построенной из таких скудных материалов телеграфной сети привели молодого механика в настоящий восторг, он с энтузиазмом взялся за изготовление первой партии аппаратов и даже заявил, что готов покинуть свою фирму и вместе со мной посвятить жизнь телеграфному делу.

Наш успех вместе с лежавшей на мне заботой о будущем моих братьев и сестер подвел меня к решению полностью оставить военное дело и заняться телеграфией, большое будущее которой я уже тогда ясно чувствовал. Это новое дело должно было дать мне достаточно средств к существованию и обеспечить нормальную жизнь для младших братьев. Я с усердием принялся за изготовление нового аппарата, который должен был стать стартом новой жизни, но неожиданное событие чуть было не разрушило все мои планы.

Политический просчет и пироксилин

Это было время, когда всю Европу сотрясали сильнейшие религиозные и политические волнения. В Германии они вылились главным образом в религиозное движение свободомыслящих людей, критиковавших как католицизм, так и крайний протестантизм. Прибывший тогда в Берлин Йоханес Ронге[47] произнес несколько речей в зале Тиволи, и эти речи имели в народе большой успех. Особенно ему удалось увлечь молодых офицеров и чиновников, которые почти все без исключения были предрасположены к либеральному мышлению.

В период самого разгара народного увлечения идеями Ронге я вместе с девятью другими офицерами из артиллерийских мастерских прогуливался по Тиргартену[48]. В части парка, носившей имя «В палатке», мы обнаружили множество людей, слушавших красноречивого оратора. Он призывал всех, кто согласен с проповедником, смело присоединиться к движению против мракобесов и реакционеров. Речь его была образной, увлекательной и казалась нам весьма убедительной, тем более что ранее мы таких публичных выступлений в Пруссии не слышали. Когда я собирался уходить, мне вручили подписной лист, на котором уже значилось много хорошо знакомых мне фамилий. Не колеблясь, я поставил в нем свою подпись. Моему примеру последовали и другие офицеры, причем некоторые из них были старше меня по званию. Тогда мы не видели в этом ничего дурного. Нам казалось правильным то, что мы открыто и честно подтвердили свои убеждения.

Но уже на следующее утро за чашкой кофе я испытал настоящее потрясение, когда в газете Vossische Zeitung увидел передовицу «Движение против реакции и лицемерия», в конце которой приводились наши, во главе с моей, подписи. Для меня это был шок.

Придя за полчаса до начала занятий во двор наших мастерских, я обнаружил там всех своих девятерых товарищей в состоянии сильнейшего волнения. Мы не без оснований полагали, что вчерашний поступок может быть расценен как тяжкое военное преступление. Наши опасения вскоре подтвердились. Подошедший начальник мастерских, весьма смелый и милый человек, объявил, что своим легкомыслием мы погубили не только себя, но и его.

Несколько дней мы провели в тревожных ожиданиях. Наконец нам передали предписание явиться к инспектору мастерских, генералу фон Дженишену, для того, чтобы выслушать именной указ. В нем нам строго выговорили за неразумное поведение, но наказание оказалось мягче, чем мы опасались. В своей длинной речи генерал подробно объяснил, насколько некорректным оказался наш поступок. Речь его меня несколько смутила. Я был хорошо знаком с генералом, ранее мы с ним вместе провели месяц в Киссингене. Это был высокообразованный, гуманный человек, и я прекрасно знал, что его взгляды большей частью совпадают с тем, что было нами подписано. «Вы знаете, – сказал он в завершение, глядя при этом на меня, – я придерживаюсь того мнения, что каждый человек, каждый гражданин и каждый офицер должен открыто выражать свое мнение. Но вы же не станете спорить, что открытость и публичность – совершенно разные вещи».

Вскоре мы узнали, что в наказание за проступок всех отправляют обратно в нашу провинциальную бригаду. Для меня это был особенно сильный удар. Он разрушал все мои жизненные планы и делал невозможной дальнейшую заботу о судьбе младших братьев. Поэтому мне было необходимо срочно придумать способ обойти приказ об обратном переводе. Для этого я решил изобрести в военном отношении что-то настолько важное, что требовало бы моего личного присутствия в Берлине. Телеграфное дело, которым я тогда усиленно занимался, помочь не могло. Тогда мало кто верил в его будущее величие, да и проекты мои находились еще на начальном этапе.

К счастью, я вспомнил о полученном совсем недавно профессором Шёнбейном[49] из Базеля и не получившем еще практического применения пироксилине[50]. Мне казалось несомненным, что его можно улучшить так, что он станет полезен в военном деле. Для опытов с пироксилином требовалось хорошее оборудование, поэтому я сразу отправился к своему старому учителю, профессору химии Королевского ветеринарного колледжа Эрдману, рассказал ему о своей беде и попросил разрешения поработать в его лаборатории. Милый профессор дал мне разрешение, и я сразу приступил к опытам.

Моя главная идея состояла в том, что если взять более концентрированную азотную кислоту, которую потом более тщательно нейтрализовать, а полученный продукт более тщательно промыть, то он станет более стойким и долгоживущим. Но все мои эксперименты в этом направлении неизменно заканчивались провалом. Хотя я брал дымящуюся азотную кислоту самой высокой концентрации, на выходе все равно получался грязный и быстроразлагающийся продукт. После того как мои запасы концентрированной кислоты дошли до критического уровня, я попробовал с целью укрепления разбавить ее серной кислотой и, к своему глубокому изумлению, получил вещество с совершенно новыми свойствами. После тщательной промывки получался белый плотный состав, внешне довольно похожий на пироксилин, но взрывавшийся с гораздо большей силой. Открытие привело меня в восторг. Я проработал в лаборатории до поздней ночи, приготовил довольно большое количество нового пироксилина и оставил его в сушильной печи.

Прибежав после короткого отдыха снова в колледж, я застал там сильно опечаленного профессора. Он стоял в центре помещения, окруженный руинами того, что еще несколько часов назад было химическим оборудованием. Оказалось, что когда утром затопили печь, сушившийся в ней пироксилин взорвался и уничтожил лабораторию. Это означало, что мои эксперименты привели к успеху. Я был этому так рад, что начал танцевать, пытаясь увлечь за собой и профессора, однако он моей радости не разделял и явно решил, что его ученик повредился разумом. Мне стоило больших трудов успокоить его и убедить в том, что опыты следует продолжать. Уже к одиннадцати часам я приготовил новую солидную порцию улучшенного пироксилина, тщательно ее упаковал и отправил вместе с пояснительным письмом к военному министру.

Успех был полным. Военный министр лично испытал состав в своем большом саду и, получив блестящие результаты, немедленно распорядился провести при посредстве нового вещества пробные стрельбы из пистолетов. В тот же день я получил официальный приказ из министерства немедленно отправляться на пороховой завод в Шпандау, где приступить к опытам в больших масштабах. Начальству завода было предписано предоставить мне для работы все необходимые материалы и оборудование. Я не думаю, что когда-то еще военное министерство реагировало на предложения столь же быстро! Теперь о моем возвращении в бригаду речи уже не шло. Я был единственным из десяти провинившихся, кому удалось остаться в Берлине.

Однако мои крупномасштабные эксперименты на пороховом заводе не привели к ожидавшимся после такого удачного начала положительным результатам. Пироксилин не смог заменить собой порох в пистолетах. Правда, опыты со стрельбой из ружей и пушек были более успешными, но вскоре выяснилось, что мой пироксилин при хранении менял свои свойства. В высушенном состоянии он быстро разлагался, а при определенных обстоятельствах мог и самовоспламениться. Кроме того, сила выстрела при его применении сильно зависела от степени сжатия и способа воспламенения заряда. Поэтому в своем докладе я написал, что приготовленный по моему методу с помощью смеси азотной и серной кислоты пироксилин обладает привлекательными свойствами как взрывчатое вещество, в каковом качестве, как начинка для взрывных устройств, может быть весьма полезен для военного дела. Вместе с тем им нельзя заменить пистолетный и ружейный порох, поскольку он не является стабильным химическим соединением и действие его со временем меняется.