Вернер фон Сименс. Личные воспоминания. Как изобретения создают бизнес - Валерий Чумаков

Крестьяне упорно стояли на своем, что вызывало неизменное одобрение их жен, а меня искренне раздражало. На нижненемецком наречии, знакомом мне еще с детства, я объявил им, что все они упрямые и тупые ослы и трусы и что во всей Германии женщины храбрее, чем здешние мужчины. Чтобы не остаться голословным, я показал им статью в газете, где рассказывалось о том, что в Баварии для защиты от датчан был создан женский боевой отряд, поскольку у мужчин не хватило мужества сделать это. «Мне остается, – добавил я от себя, – дождаться этих женщин, чтобы они помогли мне защитить крепость».

Как ни странно, это заявление подействовало. Когда я вместе со своим маленьким отрядом уже собрался покинуть селение, ко мне подошла делегация от крестьян, которая попросила меня чуть-чуть подождать. Обсудив вопрос еще раз, они заявили, что им не нравится идея, что их родину должны защищать женщины. Я согласился с ними и заявил, что в таком случае они должны выставить не менее 50 мужчин, а иначе мне с ними и связываться не стоит. Нас хорошенько накормили, а через час передо мной уже стояло 50 собранных и готовых к походу молодых людей. Следом за нами крестьяне отправили несколько телег с провиантом, как сказала мне жена сельского старосты, «чтобы мальчики в крепости не голодали». Так мы переходили из деревни в деревню, повсюду встречая понимание и добиваясь успеха. К ночи я привел в крепость отряд из полутора сотен крепких парней, за которыми следовал целый обоз со съестными припасами.

На следующий день я отпустил милицию, оставив лишь нескольких добровольцев, пожелавших помочь мне в обучении молодых крестьян военному делу. К моему удовольствию, обучение пошло быстро и уже через несколько дней у меня образовался неплохой боевой отряд. Амуницией и вооружением нас обеспечил всегда помогавший нам комендант Киля (к большому сожалению, я забыл его имя). Временное правительство признало мой добровольный отряд официальным, и его бойцам начали выписывать государственное жалованье. Больше всего в обучении солдат мне помогал денщик Хемп, которого я назначил начальником крепостной артиллерии. Пушки форта были старыми и уже никуда не годились, вполне рабочими можно было считать лишь одно 24-фунтовое орудие и одну гаубицу. Тем не менее они помогали в борьбе с датским судном, постоянно стоявшим в гавани. Оно достаточно уважительно относилось к раскаленным ядрам, которые мы отправляли в его сторону всякий раз, когда корабль подходил к нам на расстояние выстрела.

Но вот как-то утром мне сообщили, что на рейде перед бухтой стоят три больших датских военных корабля. По всему казалось, что они намереваются напасть на крепость, плохое состояние и слабая защита которой делали это предположение вполне вероятным. Самым уязвимым ее местом были ворота со стороны порта. Подъемный мост был почти разрушен, ров был сух, а глядя на равелин[62], нельзя было с уверенностью сказать, есть он или его нет. К тому времени мой шурин Гимли успел заменить несколько бочковых мин на привезенные из Берлина более надежные и мощные мины в прорезиненных мешках, и я решил использовать освободившиеся устройства для минирования подходов к воротам. За день до тревоги я приказал вырыть в равелине глубокую яму, чтобы поместить в нее бочку с порохом. До вечера моим солдатам не удалось закончить работу, и я оставил яму открытой, выставив у нее караул. Утром следующего дня, после того как прозвучал сигнал тревоги, я попросил своего брата Фридриха, который вместе с Вильгельмом и Карлом приехал вслед за мной сначала в Киль, а потом во Фридрихшорт, подготовить провода, чтобы в случае атаки со стороны вала взорвать мину.

Между тем корабли подошли к форту на расстояние пушечного выстрела. Исправные орудия были подготовлены к стрельбе, печь по выплавке пуль работала на полную мощность. Я запретил стрелять до тех пор, пока корабли не проявят явные признаки агрессии и не постараются занять вход в гавань. Незанятых солдат я собрал во дворе, для того чтобы распределить между ними обязанности, а заодно заразить их духом храбрости и бодрости. Неожиданно у самых ворот прогремел взрыв и столб пламени взметнулся в воздух. Меня как будто что-то ударило в грудь. Вокруг стоял звон бьющихся стекол и грохот падающей с крыши черепицы.

Конечно, все это могло быть только результатом взрыва мины. Я тут же подумал о том, что могло случиться с моим несчастным Фрицем, и бросился к воротам. К счастью, он встретил меня за ними живым и невредимым. По его объяснениям, после того как мина была подготовлена, он установил гальваническую батарею на валу, один провод подключил к одному из ее полюсов, а другой провод привязал к ветке, дабы он всегда был под рукой. Но только он собрался доложить мне о том, что задание выполнено, как раздался взрыв и его столкнуло с вала вовнутрь крепости. Сильный порыв ветра обломил сухую ветку, к которой был привязан второй провод, и он упал прямо на батарею, что и привело взрывное устройство в действие.

Более сурово досталось от взрыва часовому, стоявшему на бруствере равелина. Я нашел его лежащим довольно далеко от воронки и не подающим признаков жизни. Рядом валялось наполовину засыпанное землей ружье с примкнутым штыком. Мощный поток воздуха, вызванный взрывом, перекинул солдата через кратер и отбросил на несколько метров. К счастью, ему удалось, выставив вперед ружье, смягчить последствия падения. Уже через час он очнулся, и хотя у него из носа и из ушей шла кровь, а все тело было покрыто синяками, в целом он был невредим и уже через несколько дней полностью вернулся в строй. Значительно серьезнее пострадал кильский врач, который, получив известие о возможном бое с датской эскадрой, поспешил во Фридрихшорт. Во время взрыва он как раз проезжал по мосту. Вместе со своей повозкой он упал в ров и получил множество серьезных ушибов. Сильные ожоги получил повар, несший миску с горячим супом: в результате взрыва он упал с лестницы и опрокинул миску на себя.

Механическое воздействие этого взрыва, который, в сущности, был вертикальным выстрелом из земли 500-килограммового порохового заряда, было весьма интересно и распространилось на значительное расстояние. Во всем форте не осталось ни одного неповрежденного помещения. Огромное воздушное давление повредило двери и стены, многие из которых покрылись трещинами. Оконные стекла вылетели даже в деревнях Лабоэ и Хольтенау. Судя по разрушениям, произведенным на таких расстояниях, перепад давления со стороны крепости составлял не менее одной атмосферы.

Когда я вернулся во двор, то нашел его опустевшим. Сначала я огорчился, подумав, что солдаты мои в испуге разбежались и попрятались кто куда, но, к моей радости, вскоре обнаружилось, что они просто разошлись по назначенным местам. Они восприняли взрыв как начало штурма, думая, что это рванула пущенная с корабля датская бомба.

Тем временем датские суда отказались от начала военных действий, развернулись и, оставив один корабль для блокады, вышли из бухты. В копенгагенских газетах позже было напечатано, что в кильской бухте взорвалась одна из мощных подводных мин, которыми там усеяно все дно, и в результате взрыва была полностью разрушена крепость Фридрихшорт. Наверное, с кораблей форт после взрыва и впрямь выглядел не очень солидно. До него возвышавшиеся над стенами красные черепичные крыши придавали крепости веселый пестрый вид. Теперь же черепица была снесена, и с кораблей создавалось впечатление, что домов внутри уже просто нет.

Датчане явно боялись мин. Это доказывает уже тот факт, что, несмотря на то что слабость артиллерийской обороны Киля была им известна, ни одно вражеское судно за время боевых действий так и не посмело зайти в его гавань. И хотя ни одна из этих мин не сработала, надо признать, что в военном смысле они себя проявили. Тем обиднее мне сознавать, что военные писатели впоследствии совершенно забыли эту происшедшую на глазах у всего мира и так бурно обсуждавшуюся историю обороны кильской гавани именно с помощью подводных мин. Даже немецкие историки приписывают их изобретение санкт-петербургскому профессору Якоби, хотя он испытал свои мины под Кронштадтом лишь спустя много лет. К тому же и сам профессор никогда не оспаривал мой приоритет на это изобретение и на первое его практическое применение. Когда после заключения мира мины извлекли из воды, оказалось, что порох в них совершенно сух, несмотря на то что он пробыл под водой в прорезиненных мешках два года. Это означает, что все они пребывали в рабочем состоянии и непременно сработали бы, если бы в этом возникла необходимость.

Комендант

Вскоре после того, как произошел этот взрыв, основные части прусской армии под командованием Врангеля вступили на землю Шлезвиг-Гольштейна. Я получил из Генерального штаба депешу, в которой мне объявляли благодарность за защиту Киля посредством подводных мин и за захват и оборону крепости Фридрихшорт. В той же депеше сообщалось, что в дальнейшем задача обороны крепости возлагается на недавно образованный шлезвиг-гольштейнский батальон под командованием лейтенанта Крона. Мне же с моим добровольческим отрядом предписывалось отправляться к устью бухты Шлей[63], перейти ее в удобном месте и склонить местное население к поимке датских беглецов, которые могли там появиться после намеченного сражения под Шлезвигом[64]. После сдачи крепости батальону Крона я отправился в Миссунд[65], на рассвете перешел Шлей и весело повел свой отряд по направлению к Фленсбургу[66]. Ранним утром до нас донеслись звуки пушечных выстрелов под Шлезвигом. Люди вокруг были совершенно спокойны, и казалось, что такие близкие бои их абсолютно не беспокоят. Датчан мы так и не увидели и только вечером от местных жителей узнали, что датская армия потерпела сокрушительное поражение и сейчас, преследуемая прусскими войсками, отступает к Фленсбургу. Слухи эти подтвердились, когда прусский авангард вошел в город и занял его.