Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873–1920 - Екатерина Брешко-Брешковская

Мы тщетно возражали, что штундисты не пьют водки, не устраивают пиры по случаю свадеб и крестин, не тратят денег на церковные службы и очень усердно трудятся. Когда Стефанович расспрашивал об обычаях штундистов, его с подозрением спрашивали, не хочет ли он уйти к ним. Невежественные люди никогда не доверяют новому и усматривают тайну в том, что находится вне пределов их повседневного опыта. Богослужения в домах у штундистов, проповеди «старших братьев», коллективное распевание псалмов, похороны и крещения без священников, свадьбы без пирушек – все это мешало православным людям, привыкшим уважать внешнюю обрядовость церкви, питать какие-либо дружеские чувства к штундистам, которые, по их мнению, поменяли Бога на дьявола. На всем пути из Черкасс в Елизаветград, который мы проделали отчасти на поезде, а отчасти пешком, мы слышали клевету на штундистов.

Мы двигались в сторону Любомирки. Это село появилось перед нашими глазами в жаркий летний день. Жатва уже окончилась. Мы видели большие курганы, но нигде ни дерева, ни кустика. В воздухе сильно пахло кизячным дымом, характерным для южных губерний и столь отравляющим их красоту. На голом склоне стояли белые хаты, выстроившись неправильными рядами. Они были очень непрочны на вид, покрыты соломенными крышами, которые не давали надежной защиты ни от дождя, ни от ветра, и со всех сторон окружены штабелями кизяка. Чтобы избежать подозрений, мы вошли в хату православного крестьянина и попросили приютить нас. Заявление о том, что мы – красильщики и ищем работу, служило хорошей рекомендацией, а кроме того, хозяина соблазнили 50 копеек, которые мы обещали платить ежемесячно; поэтому он отвел нам амбар.

В тот же вечер, когда хозяин вернулся домой с работы, семья уселась вокруг скатерти, которую расстелили прямо на земле под открытым небом, и пригласила нас присоединяться. На ужин нам дали клейкую саламату. Ее резали нитью, а тонкие ломтики окунали в топленое масло.

Мы стали осторожно расспрашивать о людях, перешедших в новую веру, – как нам говорили, такие жили в Любомирке. Наш хозяин пришел в возбуждение:

– Вот именно! У них тут гнездо. Их вожак, Рябошапка, живет в нашем селе. Он – хитрый лис. Он довел множество людей до беды, но сам избежал тюрьмы, потому что знаком с исправником. И он до сих пор продолжает вводить людей в заблуждение. Половина жителей Любомирки стала штундистами, и он постоянно рассылает своих подручных в дальние края, чтобы там проповедовать!

Мы спросили, далеко ли живут штундисты. Наш хозяин резким, злобным жестом указал на соседний дом:

– Вон один. Слышите, как он обмолачивает зерно? Это их самый закоренелый пророк, Степан Долбня. Он готов на все, чтобы проповедовать свою веру. Не бойтесь, рано или поздно его схватят.

– Многие из них пострадали? – спросили мы.

– Полиция приезжала много раз, – ответил хозяин. – Их безжалостно секут и бросают в тюрьмы. И хоть их постоянно разыскивают, они никак не успокоятся. Их охраняет сам дьявол.

– Если они распространяют ложное учение, может быть, лучше сделать вид, что веришь им, и смешаться с ними?

– Нет, – ответил он. – Их не исправить. Они никогда не говорят своими словами, а всегда повторяют Библию.

Я взяла его слова на заметку и решила, что Стефанович должен немедленно приняться за изучение Нового Завета и Посланий и что завтра нужно встретиться со Степаном.

На следующее утро я взяла свою вышивку, чтобы не выходить из образа, перелезла через толстую стену и оказалась лицом к лицу с высоким крестьянином с цепом в руке. Рядом с ним лежала куча соломы. Я знала, как штундисты здороваются друг с другом, и сказала:

– Доброе утро, брат.

– Доброе утро, сестра, – ответил он.

– Трудись дальше, брат. Я не буду тебе мешать.

Я пристроилась чуть поодаль на куче соломы и взялась за работу. Степан сделал вид, что продолжает молотьбу. Спустя некоторое время он остановился и подошел ближе.

– В чем дело, сестра? – спросил он.

– Я хочу узнать о вашей вере. Слышала, что ты хорошо ее объясняешь.

Он поднял взор к небесам:

– Он помогает мне. Он вкладывает пламя мне в сердце. Что бы я ни делал, я постоянно думаю о Нем и всегда стремлюсь передать свою веру другим. Дома и на работе, во дворе и в поле – мое сердце всегда и везде в огне. Я всегда ищу людей, которым могу рассказать слова Евангелия, чтобы приблизить их к Христу. Ты будешь слушать, сестра?

– Да, я буду слушать, брат. Я для этого и пришла.

Степан был, несомненно, человеком увлеченным. Он говорил очень красиво, особенно когда описывал чистую и мирную жизнь штундистов и сравнивал ее с грешной жизнью своих православных соседей. Он исступленно рассказывал о мучениях сестер и братьев в руках православных властей и о тех опасностях, с которыми были сопряжены их богослужения и собрания. Его рассказ помог мне представить условия жизни в государстве в общем и понять, почему позорную несправедливость властей не только терпели, но даже поощряли. Я увидела всю недостойность правящего режима, начиная с самых нижних ступеней административной лестницы вплоть до трона, и тот непосредственный вред, который он нес России. Я сказала Степану, что штундисты зря признают власть монарха в качестве законного помазанника Божия, раз защиту от нее могут получить только в сфере религии. Долбня слушал меня с явным интересом. Я сидела на соломе, а он стоял передо мной.

– Пойдем в дом, сестра, и там обо всем поговорим.

В доме было пусто – вся семья хозяина работала в поле. В хате не висело ни одной иконы, только цветы, сделанные из бумаги.

– Зачем они нужны? – спросила я.

– Для красоты.

Рядом с окном висел кнут.

– А это?

– Это – мудрость. Иногда бывает, что надо кое-кого поучить. Понимаешь, я женился во второй раз, а от первого брака у меня осталась дочь. Две эти женщины время от времени ссорятся. Слов они не слушают, а я хочу жить в покое. Нередко приходится усмирять их силой.

– В Евангелии говорится иначе, – заметила я.

– Что мне делать, если люди не понимают Евангелия? – спросил он.

Я долго пробыла у Степана. Обрисовала ему условия жизни людей в стране и рассказала о тех, кто ест хлеб с травой, о семьях на Волге и в северной России, о безземельных крестьянах, о непосильных налогах и о безразличии царей к страданиям народа, а затем снова упрекнула штундистов за то, что они думают исключительно о спасении собственной души.

Степана очень сильно потрясло то, что я ему рассказала о нищете на севере.

– Как нам повезло, – сказал он, – что мы не знаем голода. У нас есть скот и все, что нам нужно.

Никто нас не прерывал. Степан забыл о своей работе. Я была очень рада встретить человека с таким отзывчивым сердцем и искренне стремящегося к истине. Мы решили, что я приду вечером со своим «племянником» и что на следующий день он пригласит сестер и братьев на богослужение и для разговора.

Вечером вся семья была дома. Пока Стефанович разговаривал с хозяином, я познакомилась с молодой женой Степана. Она держала на руках ребенка. Лицо у нее было печальным и вялым. Говорила она тихо, с жалобной интонацией:

– Они постоянно повторяют слова Евангелия, но сами по ним не живут. Его дети меня не уважают, и он обвиняет в этом меня.

И она, и тринадцатилетняя девочка, которая прибиралась в хате, часто вздыхали. Было ясно, что фанатичный Степан слишком бескомпромиссен, что он не понимает сложную психологию женской души и требует слепого повиновния в ситуациях, в которых любовь и дружеский разговор были бы куда более действенны.

Стефановичу наш новый друг очень понравился, и он весь следующий день изучал Новый Завет. Вечером в доме у Степана собралось множество «нововеров». Молодые и старые, дети и женщины с младенцами на руках, столпившиеся как в церкви, расступились перед нами и вежливо поздоровались. Нас усадили на скамью в «красном углу». Вероятно, Степан успел расхвалить нас единоверцам, и благодаря этому мы ощущали их благожелательство. Собрание началось с пения псалмов, в чем участвовали все присутствовавшие. Затем были произнесены импровизированные молитвы. После этого начался разговор. Моя душа, полная жалости к страдающему народу, вдохновляла меня, когда я раскрывала слушателям причины этих страданий и говорила о возможности добиться облегчения, выразив согласованный и энергичный протест. Я ощущала сочувствие аудитории и поэтому осмелилась предложить, чтобы они немедленно создали в селе революционную организацию. Степан согласился, но в толпе раздавались и такие голоса:

– Не лучше ли подождать возвращения старшего брата?

– Да, мы должны подождать, пока вернется брат Иван.

– Конечно, мы все этого хотим.

– Он вернется через день-два. Брата Петра тоже нет, он вернется завтра.

Похоже, люди были уверены, что эти двое отсутствующих братьев разделяют общее настроение и примут мое предложение, но не осмеливались давать никаких определенных обещаний без их санкции. Народ разошелся поздно вечером – скрытно, как обычно поступали мы, революционеры, покидая дома маленькими группами или поодиночке, через разные промежутки времени. Мы с Яковом остались после того, как все ушли. Степан обратился ко мне с такими словами: