Когда приближаются дали… - Владимир Немцов

Но это еще не все. К завтрашнему дню был подготовлен раствор лидарита, и если его не использовать сразу же, то он загустеет и станет негодным. Сделать новый раствор невозможно — не хватит растворителя. Целые тонны его буквально вылетели в трубу, лопнувшую вчера.

Даже на обыкновенном строительстве могут случиться две аварии подряд. Здесь же, где приходится иметь дело с новой технологией, пока еще практически не изученными, но лишь лабораторно испытанными материалами, — тем более. И все же эти аварии могли озадачить Васильева и насторожить Багрецова.

В смятении Вадим прибежал домой. Искать сейчас Васильева? Зачем? Об аварии он знает — люди уже бегают с фонарями. Предупредить, что видел подозрительного человека? Но если он здесь и мило беседует с Надей, — значит, тут и работает. Его проверяли, прежде чем допустить к опытному строительству. Надо бы послушать, о чем он говорил с Надей, но это Вадиму показалось подлым, тем более что ей-то он верит. В школе еще вместе учились.

Вадим сидел на кровати, медленно раздеваясь, и думал, как поступить. А что, если пойти сейчас туда, к Наде? Неудобно, получится вроде слежки из ревности. Лучше поговорить с ней утром. Он развязал галстук, повесил его на спинку кровати и, боясь передумать, быстро разделся и забрался под одеяло.

Луна светила прямо в глаза. Издалека прилетела девичья песня. Он закрылся с головой, приказал себе уснуть, но сон не приходил. Считал до ста, потом в обратном порядке, стал было подремывать, но за дверью послышались шаги. Видно, сосед по комнате. Придется знакомиться, начнутся разговоры… Лучше всего притвориться спящим.

Кто-то вошел, скрипнула дверь, потом щелкнул замок — ясно, что вошедший был здесь хозяином. Чиркнула спичка, запел выдвигаемый ящик стола. Вероятно, сосед достал свечку и зажег, потому что у Вадима засветилась тонкая полоска между одеялом и простыней. Любопытно, конечно, как выглядит твой сосед, с которым придется видеться каждый день, разговаривать, а возможно, и подружиться. Вадим легко сходился с людьми, особенно с теми, кто постарше. Он чуточку выглянул из-под одеяла. Человек стоял вытянув руки вверх — снимая не спеша рубашку. Обнажился впалый живот, выпирающие ребра. Рубашка поползла на голову, — открылась шея, тонкая, худая, с левой стороны пересеченная красноватой полосой, возможно — шов после операции. Вадим поморщился, вспомнив, как ему недавно удаляли гланды.

Сосед разделся, взял со стола ножницы, наклонился над свечой. Вадим чуть не вскрикнул. Так вот с кем он собирался дружить! Сосед, видимо, нервничал, ножницы дрожали в руке. Пламя свечи заметалось и погасло. Прежде чем вновь ее зажечь, он сломал несколько спичек. Потом подпоясался полотенцем, долго искал мыльницу, хотя она лежала перед глазами на тумбочке, и, не найдя ее, вышел за дверь. Через минуту вернулся с мокрым лицом, приблизился к столу и, глядя на огонь остановившимися голубыми глазами, стал рассеянно вытирать шею. С лица катились капли, а он водил полотенцем по сухому месту.

Показалось ли ему что-то, он вдруг в испуге сделал шаг назад, уронил стул. Стул упал с таким грохотом, будто в комнате выстрелили. Багрецов сбросил с головы одеяло.

— …прощения, — услышал он глуховатый голос. — Разбудил? Это нехорошо.

При других обстоятельствах Багрецов не придал бы значения акценту. В национальных республиках не все хорошо говорят по-русски, и очень часто бывает, что человек всю жизнь живет в Москве, а родной язык все же дает себя знать. Но тут совсем другое.

И все же он пробормотал вежливо что-то необязательное, вроде «ничего, ничего, пожалуйста», привстал на постели и протянул руку:

— Будем знакомы. Вадим… — он несколько замялся и, решив, что в данном случае панибратство ни к чему, прибавил: — Сергеевич Багрецов. Инженер.

— Я — Алеша, — сосед пожал руку и поставил стул на место. — Монтер, помощник.

Фамилию свою он не назвал. Багрецов спросил:

— Вы только с работы? Товарищ… — он помедлил нарочно.

— Алеша, — подсказал сосед и, накинув на плечи полотенце, как женский платок, сел спиною к свету. — Работы нет. Авария.

Вадим поднял глаза к потолку, где висела лампочка без абажура:

— Свет?

Новый его знакомый сидел устало согнувшись, опустив руки на колени; ответил не сразу.

— Свет? — переспросил он и тут же добавил равнодушно: — Да, конечно. Трансформатор немножко испортить. Это он. Я знаю.

— Кто «он»?

— Чужой человек.

«Сумасшедший, — подумал Вадим, искоса поглядывая на коротко стриженную, низко опущенную голову. — Или притворяется? Интересно, что он еще скажет?»

Но тот молчал; наконец, будто очнувшись, поднялся, откинул одеяло на своей постели и загасил свечу.

— Спокойной ночи, — сказал он, закутываясь потеплее.

«Гуд найт», — хотел было ответить Димка, но вовремя спохватился. Нельзя же допустить всерьез, будто столь наивного чудака заслали к нам для диверсии, успокаивал он себя. Да ведь от него так и несет иностранщиной. Не хватало табличку на грудь повесить: «Я есть диверсант». Ерунда абсолютная! Уж те, кого к нам засылают, знают русский язык. Возможно, «Алеша» политэмигрант? Завтра надо поговорить с Надей, — вероятно, она его знает чуточку побольше.

Вадимом овладела скучная жалость к самому себе, она убаюкивала, а заснуть не давала. И присутствие соседа тревожило: спал тот беспокойно, тяжело, стонал, вскрикивал, бредил. Русские слова мешались с английскими. Так всю ночь до утра.

Невыспавшийся, злой Багрецов с самого раннего утра бродил по строительству. Вошел в «мертвый сад».

Вот словно обледеневший столб. А это колодец, сквозь который проходила труба с прозрачным патрубком. Остатки патрубка увезли для исследования. От столба спускаются два провода. Не здесь ли произошло короткое замыкание?

Но что это? Среди колючей травы валяется блестящая ленточка провода, совсем не похожего на тот, что обычно употребляется в нагревательных приборах, в электроплитках — например. Такой провод Вадим видел, когда чинил лабораторный термостат. Сразу же мелькнула мысль: а что, если таким проводом обмотать прозрачный патрубок и подключить к сети? Вполне вероятно, что он лопнет. Именно таким способом, давно, еще в детстве, Вадим обрезал бутылки, чтобы получать из них стаканчики для гальванических элементов. Можно предположить, что кто-то подобным методом нагревал пластмассовую трубку. Сначала появилась трещина, а через некоторое время, под давлением лидарита, пластмасса лопнула. Так возник «мертвый сад». Кому это было нужно? Зачем?

Вадим сунул провод в карман и пошел к стройкомбайну. Там, опершись на раму, стояла Надя. На этом же самом месте вчера ее видел Вадим с «Алешей». Это имя он мысленно ставил в кавычки, иначе не мог. Помощник монтера надел его как защитную маску, а Надя этого не замечает. Надо бы предостеречь.

Небрежно поздоровавшись, Вадим тут же огорошил Надю вопросом:

— Вы сколько лет знаете некоего «Алешу»?

Надя удивленно вскинула брови. Этого она не потерпит. Возмутительно!

— А в чем дело? Вы-то знаете меня давно, — она тоже подчеркнуто обратилась к Димке на «вы». — Но это не дает вам права меня контролировать.

— Какой там контроль? Просто предупреждение.

— Может быть, объяснитесь? — на губах Нади застыла надменная улыбка. — Чем я так провинилась перед вами?

— Если бы только передо мной, — сказал Вадим и вдруг осекся. — А хотя бы и так. Не успели познакомиться с человеком. Кто он? Откуда? Никому не известно. А уже друг-приятель…

Надя звонко расхохоталась. Ей было весело смотреть на Димкину злость. «Бедный, не умеет он прятать свои чувства. Распетушился. Смешно! Лучше забыл бы все обиды — такой дружбой нельзя пренебрегать, — мог бы тогда и понять меня. Ведь я ни в чем ни капельки не виновата. Ты, конечно, очень хороший, давно-давно это знаю. А того, о ком спрашиваешь, я даже боюсь. Он для меня загадка».

Вчера, лишь завидев Алексея, Надя хотела бежать, но словно оцепенела, как тот щегленок красноголовый с поднятыми крыльями, застывший, молчаливый. Ждала, облокотившись на раму.

Алексей подошел и стал рядом. Может быть, искал слова, а Надя не хотела их, боялась. Лишь потом немного успокоилась и, чтобы скрыть тревогу, стала о чем-то рассказывать, весело и беззаботно. Однако все время чувствовала, что чужой он человек, непонятный. Всего лишь три дня его знает. Правда, видела в Москве, когда была у Васильева. Зашла в кабинет, а он молчаливо сидит у окна. С тех пор вспоминала о нем часто, наконец стала уже позабывать, и вдруг он встречает ее на станции! А потом… потом, неизвестно почему, каждый вечер вместе. Этот не Димка, рассказывать не умеет, красноречием не отличается, ни веселости в нем, ничего. Угрюмый, болезненный, о себе говорит скупо, больше о технике, о работе. И, как ни странно, Надю это интересует, хотя в электротехнике она понимает, во всяком случае, не меньше, чем помощник монтера. Неудобно было спрашивать, почему он так мало учился. Зачем напоминать о прошлом? — видно, Алексею это неприятно. Вся жизнь его здесь, на строительстве. Вот и все, что Надя о нем знала. Глупенький Димка! О чем он может предупреждать? Что ему известно?