«Если», 2001 № 04 - Журнал «Если»

Фицхью коротко мотнул головой.

— Сначала я тоже так думал. Только… ну вот, все началось с повторения этого сна. Всего лишь молчаливая прогулка по пустому дому, сопровождаемая чувством необъяснимой потери, вот и все. Однажды, перед тем как открыть глаза, я успел распахнуть дверь и выйти наружу. Обычный городской пейзаж, ничего особенного. Вот только я никогда не видел этого места. Дом стоял на небольшом пригорке — угол квартала. Не слишком оживленное место. Можно предположить, что это жилой район в захолустном городе, в стороне от оживленных магистралей. Я много путешествую, езжу на конференции и симпозиумы, но так и не узнал города.

Он сосредоточенно уставился в кружку с пивом. Мы терпеливо ждали.

— Что-то странное было в этом сне. Он больше походил на воспоминания. Может, все дело в грязной посуде или потертой мебели?

Очередная нервная улыбка.

— Если это волшебный мир, почему он такой унылый и обыденный?

Я отошел от компании, чтобы ответить на отчаянные призывы, несущиеся с другого конца стойки, где отсутствие пива грозило клиентам безнадежным обезвоживанием. Когда я вернулся, Фицхью отвечал на вопросы дока Муни.

— …Чем больше я раздумывал и недоумевал, тем более реальным все это становилось. Я припоминал вещи, которых не видел во сне. Мне казалось, что над раковиной должны быть отдельные краны для горячей и холодной воды. Что наверху располагаются кабинет, комната и еще одна спальня. Поэтому, как видите, подобные мелочи имеют текстуру воспоминаний. Как я мог запомнить все эти вещи, не будь они реальными?

Док, как всегда, скосил глаза, по-видимому, заподозрив очередную тонкую шутку на свой счет.

— Воображение может быть таким же детальным, как любое воспоминание. Ваш сон оставил пробелы, и вы невольно начали их заполнять.

Фицхью кивнул:

— Именно этой реакции я и ждал. Если бы только я мог с вами согласиться!

— И что случилось дальше? — полюбопытствовал Сэм. — Наверняка не только сон причина такой меланхолии.

Физик грустно развел руками.

— Как-то вечером, читая книгу, я вдруг остро осознал стоящую и комнате тишину. Нет, поверьте, я из тех, кто любит одиночество и покой, но на какой-то момент сама тишина вдруг показалась странной… неприятной… и я вдруг спросил себя: «Что оно затевает?»

— Оно? — переспросил Денни. — Скорее уж, «кто». Что затевает этот «кто-то»?

Фицхью покачал головой.

— Тогда я не знал. Но уставился в потолок, будто там все написано, хотя понимал, что наверху ничего нет, кроме перекрытий и чердака. И тут послышался женский голос.

— Женщина?! — воскликнул Сэм. — Я так и знал! И что она сказала?

— Понятия не имею. Не смог разобрать слов — только интонацию. Я сознавал, что обращаются ко мне, сердце неожиданно подпрыгнуло и упало одновременно. Иначе не могу объяснить. Словно я всю жизнь жаждал и страшился услышать этот голос.

Видите ли, ассоциативная память означает, что одно восстановленное воспоминание ведет к другим, и как только был найден фрагмент голограммы, в мозгу всплыли остальные. Стоило лишь закрыть глаза и представить воображаемый дом. С каждым возвращением воспоминания становились все реальнее, а с ними росло убеждение, что я когда-то жил там, причем не один. Голоса… теперь их было уже два… становились все отчетливее. Часто рассерженные, но не всегда. Однажды, как ни совестно это говорить, даже пригласили заняться сексом. И в один прекрасный день я ее увидел.

Фицхью поднес кружку к губам, но пить не стал. Долго пялился на темную блестящую поверхность.

— Я стоял в гостиной, шлифуя деревянную панель, чтобы потом как следует проморить. Именно такая механическая работа позволяет хорошенько отвлечься. Я унесся мыслями столь далеко, что вдруг почудилось, будто я оказался на кухне своего «второго дома» и вытираю посуду. Рядом высокая женщина с соломенными волосами мыла тарелки в раковине. Что-то в ее облике было неуловимо знакомое, словно я уже видел ее. Возможно, на студенческой вечеринке… но так и не набрался храбрости подойти и представиться. Или сумел познакомиться… не помню. Я понимал, что она злится, хотя бы потому, что буквально сует мне в руки посуду, этак молчаливо-агрессивно, как всякая разгневанная женщина. И вид у нее был измотанный, будто вся ее былая красота вдруг стала ненужным бременем. Никакой косметики. Самая простая, «практичная», короткая стрижка. Возможно, она винила в этом меня. Позже я припомнил уничтожающие реплики. Наверное, так и было, и всему причиной оказался наш брак. Не знаю, почему она так и сыпала оскорблениями.

Фицхью с сожалением улыбнулся.

— Но в тот раз она повернулась и произнесла очень отчетливо: «У тебя нет ни малейшего честолюбия, никаких стремлений». Я так растерялся, что мгновенно выпал назад, в реальность, и вновь очутился в собственной гостиной.

Он скривил губы и провел пальцем по запотевшему стеклу.

— Один.

— Вполне естественно, — решил док Муни, — что холостяк рано или поздно затоскует и примется воображать что-нибудь в этом роде. Картины супружеской жизни, которой у него никогда не было.

Фицхью невесело рассмеялся.

— Но почему такие неприятные картины?

— Пытаетесь понять, правильный ли был выбор.

— Так вы не патологоанатом, а психиатр? — ехидно осведомился Фицхью, и док залился краской. Физик припал к животворной влаге и устремил взгляд на противоположную стену. Остальные, предположив, что история пришла к печальному концу, занялись своими делами. Мы с О'Дохерти наполняли стаканы, остальные их осушали, так что подобное разделение труда в результате себя оправдало. Раза два я мельком взглянул на Фицхью, заметил его рассеянный взгляд… Интересно, какой невидимый остальным ландшафт ему представляется? В уголках его глаз стояли слезы. Когда он протянул мне кружку, я покосился на Сэма, и тот подал мне тайный знак, поэтому я налил Фицхью безалкогольного пива. Правда, он, по-моему, этого не заметил.

— У меня был сын, — признался он, когда я подал ему выпивку. Остальные промолчали. Док — из оскорбленной гордости, Денни — потому что я решительно качнул головой.

— Сын, вот как? — спросил Сэм. — Радость для каждого мужчины!

Фицхью наморщил нос.

— Ленни вряд ли можно назвать радостью. Капризный, угрюмый, скрытный. Редко приходил домой, даже к обеду. Лайза и в этом винила меня.

— А в чем же вас можно здесь винить?

Фицхью растерянно встрепенулся.

— Разве это нормальное поведение для подростка? Надеюсь, другим родителям не приходится терпеть ничего подобного. Припоминаю, как он постоянно бурчал себе под нос, а как-то я вроде бы даже расслышал грязные ругательства, которыми он так и сыпал. В одном из фрагментов воспоминаний передо мной вроде бы возникает полисмен, стоящий на пороге. Он держит Ленни за руку и читает мне мораль. Порой, поверите, больше всего на свете я жалел, что мы с Лайзой вообще встретились. Уж лучше бы я женился на другой женщине, от которой родились бы совершенно иные, более послушные дети, и все обернулось бы куда лучше…