Город у моста (Репортажи из Англии) - Всеволод Овчинников

Как поразительно они оказались похожи - традиционные шахтерские районы севера Великобритании и юга Японии! Естественно, что у горняков сходен труд, сходен быт. Но до чего сходной явилась и их судьба!

Обе островные страны живут прежде всего переработкой привозного сырья. Для каждой из них добыча угля была главной, если не сказать единственной, отраслью их собственной добывающей промышленности. Обе они пострадали от искусственного свертывания угледобычи под нажимом международных нефтяных монополий. И в обоих случаях присущая капитализму близорукая погоня за сиюминутной прибылью встретила противодействие шахтерских профсоюзов.

Вскоре же после войны угольная промышленность Великобритании была национализирована. Переход шахт в собственность государства горняки восприняли с воодушевлением, с чувством высокой ответственности и пониманием своего долга перед страной. Правящие круги не скупились тогда на похвалы в адрес патриотизма шахтеров. И немудрено: в самые трудные для Англии годы они своим самоотверженным трудом внесли решающий вклад в послевоенное восстановление, помогли оживить экономику, рассосать безработицу.

К середине 50-х годов 700 с лишним тысяч британских шахтеров довели годовую добычу угля до 220 миллионов тонн, обеспечивая ее ежегодный прирост в 4 миллиона тонн. Нетрудно видеть, что если бы угольной промышленности Великобритании позволили нормально развиваться и дальше (для чего имелись и разведанные запасы и квалифицированная рабочая сила), то энергетические потребности страны по-прежнему могли бы в основном покрываться за счет отечественных ресурсов. И вздорожание нефти з середине 70-х годов отнюдь не нанесло бы по британской экономике столь болезненного удара.

Но прежде чем вести речь об этом, нужно отметить еще и другое: английский капитал сумел использовать к своей выгоде и национализацию и патриотический порыв горняков в первые послевоенные годы. Владельцы шахт получили завышенную компенсацию и охотно переложили на государственный бюджет бремя неизбежных расходов по модернизации угледобычи. Государство же обеспечило снабжение частных предприятий в самое трудное для них время углем по заниженным цепам.

Все это, однако, не помешало власть имущим приговорить английскую угольную промышленность к принудительному умерщвлению, как только против нее ополчились международные нефтяные концерны.

В 1950 году доля нефти в топливном балансе Великобритании составляла 10 процентов. В 1960-м она увеличилась до 25, а в 1970-м - до 45 процентов. Причем рост потребления нефти шел, разумеется, за счет угля.

В то время как нефтеперегонные мощности страны выросли с начала 60-х годов почти втрое, добыча угля упала в два раза (до 105 - 110 миллионов тонн). Были закрыты две трети шахт, и почти в три раза сократилось число горняков. Около полумиллиона шахтерских семей лишились средств к существованию. Целые промышленные районы были обречены на вымирание, как во время средневековой эпидемии чумы.

Как много во всем этом схожего с тем, что мне довелось воочию видеть на Японских островах! После войны именно горняки начали поднимать японскую экономику из разрухи. А с начала 60-х годов шахтерские районы юга острова Кюсю, где когда-то зародилась японская угольная промышленность, стали с горечью называть "страной заходящего солнца". Примерно в ту же пору и в той же пропорции, что и в Великобритании, было сокращено в Японии число горняков, упал уровень угледобычи.

А официальные круги Токио лишь сокрушенно разводили руками: ничего не поделаешь! Угольная промышленность оказалась, мол, жертвой научно-технического прогресса. Уголь больше не выдерживает конкуренции с нефтью. А раз жидкое топливо, даже привезенное издалека, обходится дешевле отечественного твердого, надо якобы принудительно свертывать угольную промышленность и переводить предприятия на нефть.

Всеяпонский профсоюз горняков вел самоотверженную борьбу против закрытия шахт и массовых увольнений. Шахтеры предостерегали правительство и предпринимателей, что Япония не так уж богата природными ресурсами, чтобы сплеча расправляться со своей единственной отраслью добывающей промышленности. Рост потребления нефти, разумеется, неизбежен, но при этом вовсе не обязательно губить угольную промышленность. Однако в начале 60-х годов японские капиталисты вкладывали в модное тогда выражение "энергетическая революция" столько же надежд, сколько тревог принесло им впоследствии понятие "энергетический кризис".

Когда съехавшиеся в столицу горняки вели в знак протеста массовую голодовку перед зданием министерства промышленности, комментарии токийских газет и телевидения сводились примерно к следующему: "Противясь энергетической революции, навязывая стране топливо вчерашнего дня, японские шахтеры поступают так же эгоистично и неразумно, как английские луддиты, которые ломали станки, чтобы помешать промышленной революции..."

Эти рассуждения вспомнились потом, когда мне довелось увидеть Токио в разгар "энергетического кризиса". Разом померкло не только рекламное сияние Гинзы. Уязвимость японской экономики вдруг проявила себя неожиданной и грозной силой.

Страна с тревогой ощутила, что жизнеспособность ее бурно разросшейся индустрии, словно от тонкой пуповины, зависит от морского пути из бассейна Персидского залива.

При огромном потреблении нефти запасать ее стало возможно лишь на считанные дни. И токийская печать обсуждала проекты чрезвычайных правительственных мер на случай внезапного прекращения подвоза. В числе их предлагалось, в частности, использовать воинские части для разработки заброшенных шахт, чтобы снабжать отечественным углем хотя бы аварийные электростанции.

Так опьянение "энергетической революцией" обернулось для Японии горьким похмельем "энергетического кризиса".

Ощутить последствия такого кризиса пришлось и Великобритании.

Хотя, может быть, и не в столь крайних формах.

Избавить отечественную энергетику от произвола международных нефтяных концернов, от их спекулятивных махинаций оказалось куда труднее, чем попасть в их кабалу. Жертвами однобокой ориентации на привозное жидкое топливо стали не только вымершие угольные бассейны, не только полмиллиона уволенных горняков. От этого пострадала экономика страны в целом и каждая британская семья в частности. Непомерно взвинченные цены на импортное топливо резко подхлестнули общий рост дороговизны.

Правда, с середины 70-х годов доля нефти в энергетическом балансе Великобритании пошла на убыль, а спрос на отечественный уголь соответственно возрос, почти сравнявшись со спросом на нефть. Однако за четкую перспективу развития своей отрасли английским горнякам по-прежнему приходится вести борьбу.

Близорукая политика принудительного свертывания угольной промышленности слишком дорого обошлась стране, говорят в профсоюзе шахтеров. Выступая против закрытия шахт и массовых увольнений, британские горняки отстаивают не только свое право на труд, но и общенациональные интересы. Вот уже много лет они добиваются энергетической политики, в которой делался бы упор на отечественные топливные ресурсы. Эти ресурсы - самое ценное богатство индустриальной страны. Топливно-энергетические отрасли промышленности слишком важны, чтобы их можно было отдавать на произвол рыночной стихии.

Открытие нефтяных месторождений в Северном море не умаляет роли угля как одного из важнейших для Великобритании источников энергии. К тому же в отличие от добычи нефти, где доминирует иностранный капитал, угольная промышленность целиком находится под контролем британского правительства, использует отечественное оборудование и технологию.

Важно, однако, подчеркнуть и другое. В отличие от нефти снабжение углем нельзя прекращать и возобновлять поворотом крана. Мало иметь разведанные запасы, нужна еще и кадровая армия горняков, которая регулярно пополняла бы свои ряды молодежью. Даже при нынешнем уровне механизации угледобычи работа в забоях в решающей степени зависит от людей, от их профессиональной спайки, которая обретается годами.

Чтобы привлечь на шахты молодое пополнение, перед британской угольной промышленностью должна быть открыта четкая гарантированная перспектива развития - нелегкий труд горняков должен оплачиваться с учетом его важности для страны.

Именно в этом национальный профсоюз шахтеров и видит главные цели своей борьбы, которая ознаменовалась самыми крупными сражениями на стачечном фронте Великобритании.

Да, сходен труд, сходен быт британских и японских горняков.

Сходны цели их борьбы, сходны даже нападки их классовых противников, обвиняющих шахтеров в попытках остановить научно-технический прогресс.

Но судьба угольной промышленности в двух островных странах красноречиво свидетельствует как раз об обратном: о том, что капиталистическая "рационализация" может быть вопиюще нерациональна, то есть неразумна в силу самой природы капитализма, которому свойственно предпочитать сиюминутную спекулятивную выгоду долговременным национальным интересам.