Город у моста (Репортажи из Англии) - Всеволод Овчинников

Протесты общественности против экзамена "одиннадцать плюс" привели к тому, что был взят курс на их постепенную отмену.

Сейчас лишь четверть английских детей поступают в грамматические школы на основе отбора в одиннадцатилетнем возрасте, а остальные три четверти учатся в общеобразовательных школах, где их лишь перемещают в соответствующий поток. Дело в том, что в отличие от других стран английская общеобразовательная школа не учит всех детей по общей программе и не ставит своей целью дать им одинаковый объем знаний. Она общеобразовательна лишь в том смысле, что объединяет под общей крышей разные типы средних школ. Одни ее классы занимаются порасширенней программе, открывающей дорогу в вуз, другие по упрощенной программе, не дающей право на это. Новое состоит лишь в том, что общеобразовательная школа теоретически оставляет возможность переходить из потока в поток и после одиннадцати лет. Система сортировки детей в середине срока обучения, стало быть, сохранилась, но лишь в завуалированной форме.

Поборники демократизации английского просвещения добиваются того, чтобы переход к системе общеобразовательных школ сопровождался ломкой внутренних перегородок в самих этих школах - только это покончило бы с судным днем для одиннадцатилетних не по форме, а по существу.

Пока кипят страсти по поводу экзаменов "одиннадцать плюс", "публичные школы" как бы остаются в стороне от этих споров. Хотя ежегодная плата за обучение в Итоне и Харроу перевалила за две тысячи фунтов стерлингов, пробиться туда стало еще труднее, чем прежде.

Готовность родителей идти на все, лишь бы их отпрыск стал обладателем "старого школьного галстука", а затем непременно попал в Оксфорд или Кембридж, порождается не одним лишь снобизмом. Вопреки разглагольствованиям о равенстве возможностей в Англии сохранила силу истина, что чем дороже образование, тем оно лучше. Из года в год Оксфорд и Кембридж снимают сливки с "публичных школ", а те, в свою очередь, с частных подготовительных школ. Обладая престижем и к тому же располагая средствами, старые университеты в состоянии привлекать лучших профессоров, а "публичные школы" нанимать лучших учителей. Можно ли ожидать после этого, что уровень преподавания, а главное, уровень подготовки выпускников во всех учебных заведениях будет одинаков?

На долю "публичных школ" приходится лишь четыре процента учащихся. Но обладатель "старого школьного галстука" имеет в 22 раза больше шансов попасть в Оксфорд или Кембридж, чем учащихся общеобразовательной школы, констатирует доклад "Неравенство в современной Британии". На долю старых университетов приходится лишь четыре процента студентов. Зато в парламенте их выпускники составляют почти вдесятеро большую прослойку.

Формируя характер и мировоззрение будущих правителей страны, "фабрики джентльменов" используют те же методы, что и "публичные школы". Здесь подобным же образом насаждается корпоративный дух, инстинктивная манера делить людей на своих и чужих. Здесь продолжается воспитание классовой верности. Основы ее закладываются как верность своему школьному классу в Итоне или Винчестере, закрепляются как верность своему колледжу в Оксфорде или Кембридже, чтобы перерасти затем в верность своему клубу, своему полку, своему концерну, своей парламентской фракции, а в конечном счете - в верность своему классу, классу власть имущих.

Диплом Оксфорда или Кембриджа - это не столько свидетельство определенных специальных знаний, сколько клеймо "фабрики джентльменов". Пройдя этот социальный фильтр, человек на всю жизнь приобщается к избранной касте.

Нарушив непреложное правило о том, что в доме повешенного не говорят о веревке, я дерзнул однажды завести речь об элитарности английского образования в одном из лондонских клубов. Утопая в глубоких кожаных креслах и окутывая себя облаками сигарного дыма, мои собеседники со "старыми школьными галстуками" развили в ответ целую теорию, основанную чуть ли не на дарвинизме.

Да, признавали они, Оксфорд и Кембридж все чаще критикуют за то, что эти университеты не уделяют должного внимания естественным наукам; что они копаются в мертвом прошлом вместо того, чтобы заниматься живым настоящим; что они мало готовят человека к практической работе по конкретной специальности; что они переоценивают роль спорта; что, наконец, они не демократичны.

Но можно ли винить скаковую лошадь за то, что она отличается от ломовой? Она просто принадлежит к другой породе, доказывали мне рассудительные джентльмены, потягивая из хрустальных бокалов старый шерри. Англичане, продолжали они, по природе своей селекционеры. Во всем - будь то розы, гончие или скакуны - они прежде всего ценят сорт, породу и стремятся к выведению призовых образцов. А каждый селекционер знает, что особо выдающихся качеств можно достичь лишь путем отбора, то есть стремясь к качеству за счет количества. Вырастить из всех лошадей породистых скакунов нет возможности, да и нет нужды. Точно так же нет необходимости делать все вузы похожими на Оксфорд и Кембридж. "Публичные школы" и старые университеты заняты выведением особой человеческой породы, людей, способных управлять страной. Цель эта уже сама по себе предполагает отбор, а как же можно совместить избранное меньшинство с разговорами о равенстве для всех?

На берегах Темзы любят говорить, что перемещение людей из "низов" в "верхи" общества происходит в Британии главным образом через систему образования. Правящая элита готова пополнять свои ряды теми выходцами из других классов, кто сумел преобразить себя по ее образу и подобию, пройдя перековку на "фабриках джентльменов". Но говорить, утверждать это - значит признавать, что английская система образования в гораздо большей степени остается каналом классовой сегрегации, воспроизводя и увековечивая сословную разобщенность.

Торговля смертью

Святой Мартин-на-полях. Как странно звучит древнее название этой некогда сельской церкви, оказавшейся теперь в самом центре гигантского Лондона! Прямо перед ее порталом обтекает колонну Нельсона непрерывный, неумолчный водоворот двухэтажных красных автобусов и громоздких черных такси. Отсюда видно как на ладони все то, что спешит посмотреть человек, впервые оказавшийся в британской столице: бронзовые львы и струи фонтанов, стаи голубей и толпы туристов; фронтон Национальной галереи и пролеты Триумфальной арки, сквозь которые в отдалении виднеется Букингемский дворец.

Все на Трафальгарской площади выглядит именно так, как описано в путеводителях. Единственное исключение - бородатый юноша с мегафоном, обращающийся к прохожим со ступеней церкви святого Мартина-на-полях:

- Люди должны знать правду о торговле смертью. Пора задуматься над тем, как положить ей конец. Посетите нашу выставку на церковном дворе - она поможет вам в этом!

Девушки у входа раздают листовки. Пробегаю глазами убористый текст. "Стали бы вы продавать ручную гранату или пулемет тому, кто замышляет убийство? Если нет, почему мы позволяем правительству продавать оружие за рубеж, совершенно невзирая на последствия? Британская военная техника одновременно поставлялась арабским государствам и Израилю, Индии и Пакистану; она поступала в Южную Африку и Чили. Во многих странах британское оружие используется диктаторскими режимами для репрессий, оно увеличивает угрозу войны в очагах потенциальных и уже возникших конфликтов. Допустимо ли, чтобы Британия наживалась на этом бизнесе убийств?"

Как и все экспонаты выставки на церковном дворе в центре Лондона, листовка призывает посетителей вступать в ряды кампании против торговли оружием.

- Британия - первая из западных стран, где возникло подобное движение общественности, - рассказывают его руководители в тесной комнатке, похожей на склад плакатов, листовок, конвертов, коробок со значками. - Кампания против торговли оружием видит свою задачу в том, чтобы предать гласности малоизвестные общественности факты, привлечь к ним внимание, заставить людей задуматься над тем, как положить конец преступной торговле смертью.

Участники кампании проводят параллель между современным экспортом оружия и работорговлей прошлых веков. Ведь аргументы противников прекращения такого позорного, но доходного бизнеса в обоих случаях поразительно совпадают. Когда английские парусники доставляли на плантации Нового Света чернокожих африканских рабов, либеральные джентльмены лишь разводили руками: "Гуманность гуманностью, а без таких доходов казна не свела бы концы с концами; притом откажись Англия от участия в столь прибыльном деле, ее долю тут же перехватили бы конкуренты..." А разве "неделя Олдершота", происходящая в наши дни, не является свидетельством острейшей конкурентной борьбы между торговцами смертью?

Английский календарь вдоволь испещрен традициями. Из года в год в определенную пору проходит неделя королевских скачек в Эскоте, неделя теннисных матчей в Уимблдоне, неделя демонстрации новых моделей автомашин в Эрлз-Корт. И вот заговорили о "неделе Олдершота". Что же привлекает в этот городок, лежащий юго-западнее Лондона, сотни специально приглашенных гостей из десятков зарубежных стран? И как находят общий язык с этим разноязычным сборищем английские хозяева - представители дюжины государственных предприятий и более ста частных компаний?