Возвращение в будущее - Сигрид Унсет

Уличное освещение было обычным, реклама светилась неоновыми огнями, так, как это было всегда. Молодые люди и девушки, которые стояли у входа, на мой вопрос покачали головами: они не знали, что означает этот вой сирены; постепенно вниз стали спускаться и другие постояльцы отеля. Ключ от бомбоубежища полагалось хранить привратнику, а само оно, естественно, должно было находиться в подвале. Но привратника никак не могли найти; наконец, один из служащих отеля провел нас через подвал в подвал другого здания — театра, который находился неподалеку. И вот здесь, в этом подвале, стояли мы все бок о бок, в кромешной тьме, мерзли, курили сигареты и шутили по поводу воздушной тревоги — означала ли она лишь маневры или это было нечто более серьезное? Прошел слух, что норвежское воздушное пространство было нарушено каким-то самолетом, а может быть, воздушная тревога связана с морским боем у Фердера[6]. Стоящий рядом со мной совсем юный лейтенант в летной форме авторитетно заявил, что, судя по всему, это именно так, и большинство согласилось с ним. Никто из нас не мог себе представить, что немцы высадятся в Норвегии.

Прошел час или два, прозвучал сигнал отбоя. Мы все вернулись в отель и снова легли спать. Но потом сигнал тревоги послышался вновь. На этот раз никто из нас в подвал не пошел. Мы сидели в вестибюле отеля, управляющий принес нам еду и напитки. Одновременно с этим мальчик — служащий отеля — притащил нам целый ворох листовок, в которых говорилось о том, что сброшены бомбы на два аэродрома вблизи Осло — Форнебю и Кьеллер, и что был бой в районе береговых укреплений Осло-фиорда, они были обстреляны немецким военным кораблем. На рассвете нам также довелось увидеть первый немецкий бомбардировщик. Он пролетел совсем низко над городом и над отелем, так что мы смогли даже рассмотреть его опознавательный знак — черную на белом фоне свастику и самих летчиков внутри самолета. Потом пролетело еще несколько самолетов, стены отеля содрогались, буквально ходили ходуном. Немецкие самолеты открыли пулеметный огонь, и все орудия противовоздушной обороны Осло ответили оккупантам. К сожалению, не причинив им ни малейшего вреда.

К восьми часам я отправилась на раннюю мессу в церковь Святого Улава. Я шла по улице в сторону церкви, в то время как немецкие самолеты вовсю бороздили небо над городом. Люди, как обычно, шли на работу, они выглядели растерянными, было совершенно очевидно, что никто вообще не представляет, что такое бомбежка. Самолеты буквально летали над нашими головами, и люди смотрели на них, стоя на пороге своих домов или магазинов. В церкви, от сестер-монахинь, я узнала, что детей на службу не приведут, школу эвакуировали. Таким образом, во время мессы Монсеньёр стоял у алтаря один, хора мальчиков не было. На мессе присутствовало всего пять пожилых дам. Служба проходила под аккомпанемент стрельбы и рева моторов.

Мне удалось раздобыть автомобиль, и я поехала на предприятие, где в это время работал мой старший сын Андерс. Сотрудники сказали, что не знают, где он. Тогда я направилась на квартиру, которую он снимал. Звонила, звонила, но никто мне не открыл. Я вернулась в отель и тут только почувствовала, что проголодалась. В коридоре отеля я встретила своего младшего сына Ханса, он жил за городом и рассказал, что они там спали всю ночь спокойно и даже не знали ни о какой воздушной тревоге, ни о немецком вторжении. Решительным тоном я заявила ему, что он должен ехать со мной к нам домой, в Лиллехаммер, если поезда еще ходят.

У меня было еще одно важное дело в Осло. Подвезти нас согласился автомобилист, у которого на рукаве была белая повязка, что означало, что он состоит в отряде добровольцев, оказывающих помощь гражданскому населению. В то время как мы ехали на машине, мы имели возможность слушать по радио импровизированное богослужение. Исполняли «Господь наш тверд, скале подобен». После этого шла строка: «Усилия наши тщетны». Тут Ханс не удержался от реплики: «Нет уж, с этим я не могу согласиться, и пусть Всевышний знает это». Тут я с ним согласилась. Ведь мы сражались упорно и продержались в борьбе с немецкими захватчиками дольше, чем все остальные страны Западной Европы, за исключением Англии.

У меня было дело в английском посольстве, но там нужных мне людей не оказалось. Тем не менее именно там мы узнали, что наш король и правительство покинули Осло и что английский посланник не оставил правительства, при котором был аккредитован, и отправился вместе с ним. Теперь я уже могу открыто сказать, что это была миссис Флоренс Борден Гарриман, это она в роковой для Норвегии час заняла позицию, соответствующую закону и правопорядку, действующим в Норвегии, за что все честные норвежцы хранят в своих сердцах чувство благодарности по отношению к ней за ее действия 9 апреля.

И вот я снова в отеле. Я предложила сыну отправиться на Восточный вокзал и сесть на поезд в Лиллехаммер. Отчасти в связи с тем, что там, у нас дома в Бьёркебеке[7], жили трое финских ребятишек, эвакуированных из одного из районов Финляндии, который подвергся особенно сильным бомбежкам.

В то самое время, когда мы собирались садиться в автомобиль, к нам подошел и Андерс, он шел, сгибаясь под тяжестью рюкзака, винтовки и прочей амуниции. Андерс только что записался в мотострелковую часть, но ему стало известно, что в настоящее время мобилизация военных подразделений в Осло не будет проводиться. Он сказал, что тем не менее не сможет ехать с нами, так как ему необходимо помочь нескольким молодым парням добраться до места расположения их воинских частей; сам же он в течение ночи надеялся добраться до Лиллехаммера, чтобы присоединиться к частям, которые находятся недалеко от города, в районе Йёрстадмуена[8]. Вся наша молодежь устремилась в армию, все они были готовы сражаться. Не все они были официально мобилизованы, у них было плохое снаряжение, недостаточная подготовка, но гнев в связи с преступлениями, совершенными немцами, настолько переполнял их, что они были готовы на все, чтобы противостоять разбойничьему вторжению на нашу землю.

На Восточном вокзале люди тесно столпились на перроне, как сельди в бочке. Правда, паники не было. Те иностранные корреспонденты, которые в таких случаях любят находиться рядом с так называемыми простыми людьми, могли бы заметить, что норвежцы, которые считают бурное выражение чувств по меньшей мере неприличным, вели себя ровно и спокойно, как обычно, как это принято в нашей стране. Многие юноши тоном более бесстрастным, нежели они привыкли обсуждать вчерашнюю партию в бридж, высказывали надежду, что даже если им предстоит умереть, они надеются успеть «засолить» как можно больше немцев.