И посетителя посетила смерть. Книга I. Тайная грамота - Людмила Прошак

– Ну что, отче, отобедаем?

Епифаний повернулся к образам: «Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении…»

– Ты где так готовить научился? – спросил, когда взялись за ложки.

– Дома, – коротко ответил Кирилл.

– А где твой дом?

– Теперь здесь, – ответил коротко и неохотно настолько, что дальше ели в сосредоточенной тишине, думая каждый о своём.

– Может, кисельку с медком вприкуску? – нарушил молчание Кирилл, когда рыбой уже насытились.

– Я до сладкого не охоч.

– А я грешен, люблю очень…

Епифаний, усмехнувшись, наблюдал за тем, как Кирилл благоговейно льет золотой тягучий мед на горбушку и, закрыв глаза, с наслаждением отправляет в рот. Всё в нём было будто бы скроено из двух противоположностей. Широкие плечи супротив круглого живота, перехваченного ремнем едва ли не под мышками. Рослая стать супротив косолапой походки. Благородная проседь – супротив тонких запястий, выглядывавших из-под коротких как у мальчишки рукавов. Огромный лоб супротив круглых щек и лукавой усмешки, заблудившейся в раздвоенной рыжей бороде.

– Почему твой дом здесь?

Кирилл открыл глаза и недоуменно уставился на Епифания. «За что?» – спрашивал его взгляд.

– Прости, брат, за любопытство, – устыдился Епифаний.

– Да нет, ничего, – пожал могучими плечами Кирилл, печально сложив руки на пухлом животе. – У меня жена заболела так сильно, что уж умирать собралась, а перед смертью пожелала принять постриг. Последняя воля! Пошел за неё просить, мне говорят: «Это жертва небольшая, надо, чтобы и ты в монахи постригся…» А я не мог о себе сказать, что я «не от мира сего». Игумен уговаривал, духовник увещевал – я сопротивлялся, жёнке становилось все хуже…

Кирилл тихо вздохнул и снова потянулся к мёду.

– Любишь очень? – спросил Епифаний сочувственно.

– Мёд? Я всё сладкое люблю, пряники в особенности. Только сейчас ведь пост.

– Да нет, – улыбнулся Епифаний, – я про жёнку.

– Как сказать, венчанные мы, – значит, «до самыя смерти». Детишек, правда, не было, Глафира моя с молодости здоровьем не славилась. И сейчас хворает, но не умирает, и то слава Богу, – Кирилл слизнул с пальцев мёд.

– А ты в дружине какого князя служил?

– У Дмитрия Ивановича..

– Храбрый муж! Стало быть, и ты с отвагой не понаслышке знаком…

– Нет! Князь и повелел: мол, раз крепок не на поле брани, а в словесах, пусть идёт тайные грамотки писать…

Сказал и почувствовал, как вдруг напрягся, посуровел Епифаний, но решил всё же закончить.

– Жёнка схиму приняла, в скиту живёт, я ее, матушку Параскеву, – произнёс, словно взвесил, – иногда проведываю. Такие вот узоры жизни…

– Вот и мне завтра в дорогу, – закруглил разговор Епифаний («Удружил Антоний, мне только тайного писца и не достаёт…»), – обещал настоятеля навестить. Не заблужусь? («Зачем сказал? Ещё следом увяжется, а в пустыньке останется, начнёт по книгам лазать…»)

– Да тут прямиком, а если метель, то на звон выйдешь, в непогоду в монастыре часто звонят. («Намекнуть ему про монахов-всадников? Да, верно, Антоний ему сказал, раз сюда отослал..»)

6

Великое княжество Тверское,

р. Орша, лесной тракт, в 50 саженях от обители,

в год 6917 месяца студеня в 7-й день,

первый час

Снежная могила. Ночное прощение греха

У самой кромки придорожного леса, прилежно тюкал топориком Зосима. («Знать ничего не знаю, кто кого ждёт и зачем. Мне сказали дрова заготавливать, я и буду. Срублю вот какое деревце потоньше, притащу в обитель – все увидят, что не просто так по лесу шатался…») Два всадника спешились и нырнули под разлапистые ели. С лесной опушки доносилось звонкое тюканье топора Зосимы. Сатана, оглаживая лысую голову, предостерегающе поднял руку: заскрипел снег – послышались шаги…

Епифаний, дойдя до развилки, замешкался, раздумывая, куда свернуть. «Прямиком, а если не ровен час метель, то на звон выйдешь…» – вспомнил он слова Кирилла. («Ага, как же!»)

Тут Зосима в очередной раз тюкнул топориком, Епифаний, прибавил ходу:

– Эй, брат!

Тот судорожно сглотнув, ударил…. Дерево, тонко скрипнув, на лету обдало Зосиму облаком снежной пыли… Чертыхаясь, Сатана выскочил из ельника. Книжник лежал, уткнувшись лицом в снег.

– Ты что натворил, квашня?!

Зосима упал на колени, ловя трясущимися губами руку Сатаны. Сатана яростно оттолкнул его, кипя от ярости. В ельнике, метнувшись, заржали кони. Кинулись их ловить под уздцы.

– Зверь недалеко, – убеждённо сказал Макарий, – лёгкую поживу почуял.

Сатана спорить не стал: Макарий лесные обычаи знает. Грозно зыркнул на Зосиму:

– Вставай! Господь блудницу, разбойника и мытаря помиловал, и тебя, непутёвого, простит. На ночь – земной поклон, а еще лучше три: греха, что в день сотворил, как и не бывало. Поехали, трудника навестим, книжки почитаем…

Снег повалил с неба крупными хлопьями, словно торопился запорошить оставленные Епифанием следы. Пришлось спешиться, чтобы не затоптать конями смутно угадываемую среди намётов тропку. Ввалились в избу, огляделись: печь ещё теплая, на столе под полотенцем свежеиспеченная коврига. Но куда делся трудник?

Сатана пробежал попавшиеся на глаза строчки:

«Татары приметили, что русские не склонны к кровопролитию, но, будучи миролюбцами, ожидают справедливого договора, и обо всем этом сообщили Едигею. Едигей же, узнав, стал готовиться к походу на Русь. А в это время великий князь Свидригайло Ольгердович прислал в Москву к великому князю Василию Дмитриевичу послов…»

Поразмыслив, сунул за пазуху («А книжник знает толк в хитросплетениях дворов»). Взглядом перешерстил стопки книг. Одна особенно привлекла его внимание, она лежала особняком от других. Сатана словно ненароком заслонил её спиной от грузивших рукописи в мешки.

– Всё собрали. Дальше что?

– Жгите!

– Книги?

– Да нет же! Келью! Книги – с собой!

Пока поджигали, Сатана нашёл место приметное для себя и незаметное для остальных…

7

Великое княжество Тверское,

р. Орша, лесной тракт, в 50 саженях от обители,

в год 6917 месяца студеня в 7-й день,

после третьего часа

Зарево над кельей. Чёрные фигуры на белом поле

Ладья скользила по белой реке до тех пор, пока её нос не взлетел на гребень. Зачерпнула кормой и, накренившись, она стала вертикально уходить под воду. Та хлынула в ладью и оказалась не водой, а снегом, который большими, холодными хлопьями слепил глаза, холодил щеки и шею. Епифаний силился поднять веки, но не мог. Белая река вновь подхватила его и стремительно понесла по своим снежным волнам…

Кирилл оглянулся: раненый снова сполз с кожуха, приспособленного вместо волокуши. Сбросил с себя тулуп и взвалил Епифания на плечи. Два кожуха остались лежать на снегу, как не успевшие уйти от погони звери…

Не прошло и двух часов, как трудник вышел на поиски Епифания, а протоптанную им же самим тропу уже замело, но не успел подумать, что дом уже рядом, как вдруг закашлялся от горечи.

Заснеженные ели расступились, и трудник застыл на месте: пустынька догорала. Хлопья гари оседали на подтаявший снег, оранжевое зарево лениво угасало в вечерней синеве.

Присмотрелся – в сгустившихся сумерках смутно угадывались удаляющиеся всадники.

Кирилл уже хотел их окликнуть, но что-то его словно толкнуло в грудь, и он, отступая, втащил Епифания в сомкнувшийся за ними ельник. («Думай, Кирюша, думай… Нести Епифания в монастырь? А если не хватит сил? Остаться на пепелище? А если раненый окоченеет от холода? И почему он оказался в лесу с проломленной головой? Разве падают сами собой срубленные деревья? Почему сгорела келья? Почему всё случилось в одночасье? И что я, непутёвый, посреди всего этого делаю, Господи?!»)

8

Великое княжество Тверское,

р. Орша, лесной тракт, в 50 саженях от обители,

в год 6917 месяца студеня в 7-й день,

шестой час

Охота за скарбом. Горчайший из источников

Сатана хмуро наблюдал, как покачиваются за сёдлами лантухи с книгами, как ёрзает Зосима, пытаясь быть полезным. Всё шло наперекосяк!

– Др-р-ровосек! – Сатана смерил суровым взглядом Зосиму.

Поручение, которое брат Анджей получил от епископа Леонарда в Вильне, было расплывчатым: «Идущих на смерть переживают их вещи. Разве не осталось после Стефана грамот, карт, какого-нибудь духовного завещания? Разве не доверил он все это своему духовному брату Епифанию?»

Витиеватость епископа Леонарда раздражала. Привыкший к тому, что ему, как на ладони, были открыты тайны и литовцев, и москвитян, и новгородцев, и ордынцев, и тевтонских рыцарей, Анджей-Андрей катался, как сыр в масле, от одного секретного поручения к другому. Но он всегда понимал скрытые пружины, заставлявшие к нему обращаться его многочисленных хозяев, разницы между которыми не делал, только бы платили, да был бы азарт, без которого жизнь, как снедь без соли…