Мир жизни и смерти (СИ) - Пуничев Павел Михайлович

К таверне я бежал, оглядываясь на каждом шагу, выискивая в сгущающихся тенях, крадущуюся за мной звероподобную тень.

— Твою мать, твою мать, твою мать! Ну Алёнка, ну и жопа, надо ж меня так подставить! А ты-то боялся до какого-нибудь инструмента в кузне дотронуться, идиот, а то, что ты его жену тронул и так, и сяк, и наперекосяк, ты конечно не подумал. А уж нюх у этого урода какой? От меня, вроде, козлом не пахнет, как он учуял? В следующий раз, когда к ней пойду, помыться хорошенько надо будет. Так, стоп! — Я действительно остановился, — какой следующий раз? Она замужем. Я этого не знал, но теперь знаю, и никакого удовольствия наставлять рога другому, пусть и неписю, и такому страшиле, у меня нет. С другой стороны её это не напрягает. Надо будет с ней поговорить. Позже, когда с дела вернусь.

Когда я добрался до харчевни совсем стемнело, улицы уже опустели, только с кроличьего холма и из харчевни доносились разудалые голоса, звучала музыка, орались песни. Зал харчевни был забит до отказа. Видимо, игрокам надоело харчеваться всухомятку, и они пришли потратить пару грошей на пиво и жареную картошечку с квашеной капустой. Это и хорошо, сейчас разговаривать с Алёной у меня времени не было.

Бегом метнулся наверх, заложил в сумку заранее выпрошенные вещички и опять сиганул из окна.

— Черт бы побрал, эта хрень, конечно, не плохо качает акробатику, но каждый раз ходить на вывернутых ступнях не великое удовольствие. Эй, — я подошел к загону и позвал к себе самую жирную овцу, выбранную еще вечером, — Буренка, Машка, Глашка, как там тебя, тупая скотина, иди сюда!

Ноль внимания, овцы, сбившись в одну кучку старательно делали вид, что спят. Пришлось протянуть ногу через ограду и пнуть нужную мне животину по заднице. Та подпрыгнула на месте и жалобно заблеяла.

— Заткнись, скотина! Сейчас хозяин выйдет обоим достанется! Только я спать потом пойду, а ты на вертел попадешь. Заткнись и на жри.

Овца заинтересованно задергала ноздрями и потянулась к протянутой морковке.

— Жри скотина, знаешь сколько я из-за нее столько сраму сегодня натерпелся?

Овце было плевать на мои слова, она с удовольствием захрустела предложенным корнеплодом. Я потянул его на себя, выводя скотину из загона.

— Вот, а теперь стой так.

Овца послушно встала, меланхолично пережевывая свое угощение. Я быстро метнулся в амбар и выволок связку из пары свежесворованных мешков, набитых колотыми дровами. Рывком взвалил на овцу неслабую ношу и воткнул в открывшуюся пасть остатки морковки. Вторую морковку я подвесил перед ее носом, и повел выпучившую глаза скотину к воротам. Они, как и договаривались, были открыты, и мы благополучно покинули задний двор таверны. Путешествие по темным улочкам, освещенным лишь светом поднявшихся лун, прошло без происшествий. Ноги овечки Долли, как я ее назвал, к концу путешествия подкашивались, но в погоне за недостижимой морковкой, она прошла весь путь до форпоста. Мне с таким грузом на это понадобилось бы дня два.

— Молодец, Долли, на держи, заслужила, — я скинул с нее груз, отдал морковь и хлопнул по крупу, — молодец, беги домой, умница моя.

Долли радостно заблеяла и рванула в ворота, прямо на багровеющую в темноте пустошь.

— Вот ведь дура, ну и хрен с тобой, сама виновата.

Я покачал головой и поволок свой груз вглубь коридора. В середине пути пришлось сделать остановку, передохнуть. Шум кандалов и щелканье беззубых челюстей в ночной темноте, наверное, должны были вызывать настоящий ужас, но свое я уже сегодня отбоялся. А может просто у меня в ушах от перенапряжения грохотали барабаны, и я ничего из-за них не слышал. Через пару минут оркестр стих, и я совершил последний рывок, остановившись в метре от поворота: звяканье цепей и хруст костей, дальше игнорировать было невозможно, и я осветил тупичок светом прихваченной из таверны лампы. Из-за поворота выглянул щербатый череп скелета, злобно щелкнул беззубым ртом и протянул руку пытаясь дотянуться до меня.

— Погоди, погоди, костяшка, сейчас все будет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я вытряхнул из мешка дрова, облил его лампадным маслом и бросил под ноги скелету. Тот заинтересованно поднял его, пожевал и разочарованно выплюнул. Видимо, мешковина была не в его вкусе. На пожеванный мешок полетела щепа от разбитого ведра, поверх них легли свежеколотые дрова.

— А что, — пробормотал я сам себе под нос, я же не сказал Дуболому, где поленницу складывать буду, вот и складываю здесь, вон, аж по колено скелету получилось…

Скелет все брошенное мной проверял на вкус, но ничего из предложенного ему не понравилось. В конце на кучу дров полетела на половину опустевшая бутыль с лампадным маслом. Стекло разбилось, вязкая жидкость потекла по дровам. Я дал маслу впитаться в древесину и поджег сделанный из второго мешка факел.

— Ну, все, костяшка, пока, до скорых встреч.

Факел полетел на кучу дров, те полыхнули, обдав меня нестерпимым жаром. Я, кашляя как чахоточный, рванул наружу. В коридоре заревело, пламя взвилось до самого потолка. Узкие амбразуры в стене тупика, видимо когда-то используемые арбалетчиками для того, чтобы невозбранно расстреливать ломящихся в коридор противников, теперь исполняли роль поддувала в печи, благодаря разнице температур втягивая в коридор потоки воздуха, которые все больше и больше разжигали пламя костра. Скелет метался по тупику, не в силах выбраться из рукотворного крематория. Пламя гудело и ревело, разгораясь с неимоверной силой. Уже через двадцать секунд из сырого коридора жар пошел как от доменной печи. Пусть урод и двадцать шестого уровня, сгорит как миленький никуда не денется. Да будь он и на сотню уровней выше, это бы его не спасло. Правда по прошествии минуты, тупая костяшка начала о чем-то догадываться, схватила одно горящее полено, выкинула в коридор, за ней второе… На большее ее сил не хватило. Раздался тихий треск, и рука отвалилась, а затем и весь скелет завалился, распластавшись на пламенеющих углях. Все, это конец.

— Твою ж мать, нет! — Скелет не захотел сдаваться, приподнялся, дернулся всем телом, выламывая перегоревшие кости ног из кандалов, завалился на бок, вываливаясь из костра и не на секунду не останавливаясь пополз ко мне, шустро загребая землю единственной рукой. Скелет дымил как паровоз, но гореть перестал и судя по его резвости окончательно помирать не собирался.

Я заполошно начал искать топор, а затем опять выматерился, вспомнив, что оставил его у кузнеца. В руках кроме масляного фонаря ничего нет, я себе даже одно полено оставить не догадался, чтобы этого урода по черепушке приголубить. А врукопашную лезть не вариант, он меня без проблем с одного удара свалит. Я бросил еще один взгляд на лампу, я перед выходом залил ее до упора и пользовался совсем мало времени. Подскочил к скелету со стороны отсутствующей руки и обрушил тяжелый фонарь на его черепушку.

Внимание! Вы нанесли ветхому скелету урон (1) всего 207/1600.

Колба внутри фонаря треснула масло плеснуло во все стороны, вспыхнуло, поджигая скелет и опаляя мне руки, на которые попали жгучие капли.

Внимание! Вам нанесен урон огнем (6) всего 22/35

Внимание! Вам нанесен урон огнем (4) всего 18/35

И так не полная шкала здоровья стремительно поползла вниз.

Внимание! Вам нанесен урон огнем (2) всего 16/35

Внимание! На вас наложен негативный дот: "Слабый ожог" — 1хп в секунду в течении 15 секунд.

Пламя с рук я сбил, но ожоги продолжали ежесекундно отнимать хитпоинты.

Я развернулся и побрел к роднику, чтобы опустить в него свои пострадавшие руки, но с каждым шагом, с каждым потерянным хитпоинтом делать это становилось все труднее.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Внимание! Вам нанесен урон негативным дотом: "Слабый ожог" (1) всего 2/35.

Мир перед глазами покраснел, ноги мои подогнулись, и я завалился на землю.

Внимание! Вам нанесен урон негативным дотом: "Слабый ожог" (1) всего 1/35.