Ласковый огонь - Оливия Трейси

Сильвии подслушанный диалог казался каким-то диким фарсом, кадром из фильма ужасов, участницей которого ей поневоле приходится быть. Вот сейчас все закончится, Ульрих войдет в ее палату и увидит, что ее лицо по-прежнему прелестно. Для того чтобы лишний раз удостовериться в этом, она вновь взглянула в маленькое зеркальце и вновь увидела там привычную картину. Нежнейшая кожа, огромные светлые глаза, загнутые вверх черные ресницы. Ни один сантиметр ее физиономии не пострадал. Так пусть же ее обезумевший от испуга жених скорее войдет и сам убедится, что его сокровище в целости и сохранности!

Стойте! Куда же вы?! — услышала она голос медсестры. Доктор Шульц ждет нас в своем кабинете…

Вскоре медсестра Регина вошла в комнату с сияющей улыбкой.

— О, фрейлейн, я смотрю, вы уже в полном порядке, — сказала она. — Значит, совсем скоро вы сможете отправиться домой. Сейчас приходил родственник одной пациентки, лежащей в соседней палате. Кажется, я его сильно напугала, нельзя было так сразу сообщать ему неприятную новость. Бедняжка тоже пострадала от огня, но гораздо сильнее, чем вы. У нее обгорело лицо. Узнав об этом, ее супруг убежал из больницы. Полагаю, он немного придет в себя и вернется…

Теперь в сознании Сильвии все наконец встало на свои места. По какой-то нелепой случайности Регина отчиталась перед Ульрихом не за ее самочувствие, а за состояние здоровья какой-то незнакомой женщины.

— О, Регина, — грустно промолвила она, — гот, с кем вы пять минут назад разговаривали, мой жених. Я сразу узнала его по голосу. Видимо, он только что вернулся из Англии и узнал от моих родных о случившемся. Это его вы так сильно напугали, что он сбежал…

Сильвия увидела, что лицо Регины стало медленно заливаться пунцовой краской. Она в ужасе округлила глаза и поднесла ладони к пылающим щекам.

— Боже мой! Что же я наделала?! — воскликнула она запинающимся голосом. — Я все напугала. Говорил же мне доктор Шульц, чтобы я была предельно внимательна. А у меня есть дурная особенность: я очень плохо запоминаю имена. А уж если они созвучны, я их постоянно путаю. Вас ведь зовут Сильвия, а ту женщину Сесиль. Она, кажется, француженка. К ней должен был приехать муж. Вот за него-то я и приняла вашего жениха. Он назвал ваше имя, а я подумала о фрау Сесиль Боне, которая лежит в палате рядом с вами. Что же я натворила?! Знаете, давайте позвоним вашему жениху по сотовому. Я все объясню и извинюсь перед ним. Он вернется, он сразу вернется… — Регина сокрушенно покачала головой. Казалось, она сквозь землю готова была провалиться от стыда и досады.

Сильвия сделала предупредительный жест ладонью и сказала:

— Нет, Регина, никуда звонить не стоит. Если мой жених оправится от потрясения, он вернется сам, без всякого звонка. В конце концов, его в первую очередь должно волновать состояние моего здоровья. Моя внешность — это уже второстепенно…

— Да-да, конечно, — послушно закивала Регина, — для любящего человека самое главное, что его возлюбленная осталась жива. Остальное все поправимо. Он вернется, он скоро вернется…

— Вот именно, для любящего, — очень тихо сказала Сильвия и положила свое маленькое зеркало на стоявшую в изголовье кровати тумбочку.

Тысяча мыслей проносилась у нее в голове в лот момент. Но главное, что тревожило ее, — это отношение к ней Ульриха. Неужели несть о се мнимом увечье могла так поразить его?! Неужели он мог так трусливо капитулировать перед предстоящими трудностями?! Едва ли он испугался предстоящих пластических операций. Если бы подобное несчастье, не дай бог, и впрямь случилось с Сильвией, родители бы не пожалели никаких денег для того, чтобы вернуть дочке нормальный внешний вид. Да и сам Ульрих достаточно богат, чтобы помочь своей любимой. Или он напугался перспективы пойти под венец с дурнушкой? Побоялся на месте бывшей красавицы увидеть монстра? Неужели се внешность для него изначально была дороже ее жизни и здоровья?

Сильвия отвернулась к стене, сказав Регине, чтобы та оставила ее одну, поскольку ей хочется отдохнуть.

— О, фрейлейн, еще раз извините меня за мою рассеянность, — пробормотала она, пятясь к двери спиной. — Уверяю вас, вы не успеете еще заснуть, как ваш жених уже вернется. Я непременно все ему объясню, скажу, что вы такая же красивая, как и прежде.

— Умоляю вас, Регина, — прошептала Сильвия, — даже если Ульрих — так зовут моего жениха — вернется, ничего не говорите ему. Слышите, ничего! Пусть это станет для него сюрпризом.

— Хорошо, — покорно ответила Регина. — Я все сделаю, как вы скажете…

Конечно же ни о каком сне не могло быть и речи. Сильвия лежала, уставившись в белый потолок, и думала об Ульрихе. Вспоминала его восхищенные взгляды, его прикосновения, его обещания сделать ее счастливой. Неужели все это было игрой? Нет, она чувствовала его страсть, его любовь к ней… Значит, все это было очень условно? То есть он любил ее лишь за ее красоту? Так вот, значит, каким нелегким испытанием может стать красота… Кого-то судьба испытывает богатством, кого-то властью. Для Ульриха таким вот тяжким испытанием стала ее красота.

— Может быть, он все-таки придет и все у нас будет по-прежнему? — в сотый раз спрашивала она себя.

Но Ульрих так и не пришел. Ни в этот день, ни в последующие несколько суток, проведенных ею в стенах больницы. Супруги Кемаль пребывали в полном недоумении.

— Что могло случиться с Ульрихом? — спрашивал отец Сильвии свою жену. — Его телефон по-прежнему молчит.

Когда Марта решилась позвонить домой жениху дочери, горничная Ульриха бесстрастным голосом сообщила, что хозяин приехал несколько дней назад, но очень занят и поэтому подойти к телефону не может.

Не желая расстраивать Сильвию, родители ничего не сказали ей о странном поведении Ульриха. Сама же она, к удивлению близких, ничего не спрашивала о нем.

Наступил долгожданный день выписки. К этому времени родители девушки постарались сделать так, чтобы ничто в их доме не напоминало о случившемся несчастье. Они сменили мебель в гостиной, и, глядя на обновленный и начищенный до блеска паркет, никому в голову не могло бы прийти, что совсем еще недавно здесь тлел злополучный ковер. Зайдя в свою комнату, Сильвия не смогла удержаться от восхищенного восклицания:

— Боже, к себе ли я попала?!

Прежние палевые обои на стенах сменил голубой атлас, отчего комната стала напоминать покои сказочной принцессы. Впечатление мистического перемещения в старину усиливала белоснежная с золотыми инкрустациями мебель. Картину завершали прелестные оконные занавески из синих кружев.

Очевидно, такого эффекта и добивался господин Кемаль, решивший произвести срочный ремонт к возвращению ненаглядной дочери.