Наследие Рима. Том 2. Kрестовые походы - Олег Николаевич Слоботчиков

ни находили, и захватывайте их, осаждайте их и поджидайте их в каждом месте засады, но если они раскаиваются, регулярно молятся и платят налог на милостыню, то пусть они идут своим путем, потому что Бог прощает, милостив. Традиционно мусульманские ученые примирили кажущееся противоречие, утверждая, что квазипацифистские наставления являются ранним откровением со времен, когда мусульман было немного и им приходилось избегать конфронтации, чтобы выжить, в то время как более воинственные отрывки датируются позже, когда мусульмане были в более сильной позиции и могли открыто бросить вызов своим врагам.

Более поздние, более воинственные отрывки отменяют более ранние и представляют окончательную позицию мусульман. В последнее время утверждается, что пацифизм и воинствующая традиция в раннем исламе сосуществовали в течение нескольких лет, но после смерти Пророка в 632 году военная традиция была восходящей[4].

Само слово «джихад» не обязательно подразумевает войну. Это означает «стремление», и мусульманские писатели – как древние, так и современные – утверждали, что существует форма джихада, которая представляет собой духовную борьбу противостоять искушению и стать лучшим мусульманином. Тем не менее в Коране и других ранних исламских текстах часто используются фразы о борьбе и убийствах во имя ислама, которые ясно указывают на то, что речь идет о реальной войне.

Во время первых мусульманских завоеваний (632–641) стало ясно, что многие из верующих полагали, что было правильно сражаться с неверующими во имя Аллаха, и что те, кто был убит в этом усилии, будут мучениками и будут транспортированы в радости рая. Короче говоря, обязанность джихада в его воинствующем, священном военном смысле не всегда была четко и недвусмысленно возложена на всех мусульман.

Это была скорее скрытая идея, которую могли активировать либо правители, стремящиеся использовать ее для установления своих религиозных полномочий, либо популярные религиозные движения, нетерпеливые в связи с очевидной слабостью и бездействием своих лидеров. Мусульманские завоевания христианских земель Средиземноморья начались в годы, последовавшие сразу после смерти пророка Мухаммадa в 632 году.

Точная хронология самых ранних фаз этого завоевания неясна, но мы можем быть совершенно уверены, что Дамаск и большая часть Сирии и Палестины находились под мусульманским правлением к концу 636 года и что вскоре после падения Иерусалима Кесария, последний крупный город восточного побережья Средиземного моря, попавший в руки мусульманских армий, был взят 641 г.[5]

В том же году последовало завоевание Египта. Мусульманское завоевание Северной Африки последовало спустя несколько поколений. В 693–694 годах мусульманские армии взяли Карфаген и начали основывать провинцию Ифрикия (современный Тунис). В 703 году Танжер был взят, и мусульманские силы достигли Атлантического океана. Завоевание большей части Пиренейского полуострова последовало с 711 по 716 год, и армии продолжали совершать набеги дальше на север, вверх по долине Роны и более широко на юге Франции, до 732 годa.

Заключительная фаза мусульманской экспансии в Средиземном море пришла с завоеванием Крита в 827 году и Сицилии с 827 года. Падение Таормины в 902 году сигнализирует о завершении этого процесса. На обоих концах Средиземного моря, а также между островами и полуостровами границы между христианским и мусульманским миром были установлены к середине IX века. На землях восточного Средиземноморья положение границы во многом определялось географией.

Дальнейшее расширение политического контроля мусульман следовало за 1000-метровой контурной линией через то, что теперь является южной Турцией. Несмотря на неоднократные и очень разрушительные набеги, мусульмане так и не смогли обеспечить постоянное присутствие к северу от гор Тавр, и действительно они делали спорадические попытки сделать это. Христианско-мусульманские пограничные земли на Востоке прошли несколько этапов эволюции[6].

Со времени мусульманского завоевания Сирии и до провала великой экспедиции против Константинополя в 717–720 годах кажется, что сама граница была расплывчатой и в значительной степени не обозначена. Византийцы и арабы были разделены областями, которые были фактически ничейной землей, только малонаселенными и редко укрепленными. Неспособность взять Константинополь, похоже, привела к значительным изменениям в политике.

Oмейядские халифы и их ранние преемники Аббасиды приняли сознательное решение укрепить границу, установить гарнизоны и ключевые пункты в долинах и равнинах к югу от основного хребта Тельца. Hа Киликийской равнине основные базы находились в Тарсе, Адане и Массиссе (Мопсуестия). Все это были города, которые процветали в древности, но есть свидетельства того, что эти места были в основном заброшены в ходе боевых действий в VII веке и что эти поселения были по сути исламскими новыми городами.

Старая церковная организация исчезла вместе с христианским населением. Дальше на восток, где пейзажи более дикие и открытые, лежат Мараш (Цезария Германикея), Хадат и Малатья (Мелитене). Эти пограничные районы (тугур) стали играть важную роль в идеологии и воображении мусульманской общины. Сначала эти пограничные укрепления были гарнизонными членами регулярной армии халифата, в основном сирийцами при Омейядах и Хурасани после 750 года при Аббасидах. С конца VIII века пограничным провинциям был присвоен уникальный налоговый статус, что означало, что доходы, собранные в этом районе, можно было направлять на их защиту, а не в центральную казну в Багдаде. Они также начали привлекать большое количество добровольцев (гази – ветераны джихада), которые приходили служить в армии ислама, иногда всего на год или два, иногда дольше. Они никогда не формировали организованный порядок, подобный тамплиерам или госпитальерам позднего христианского Запада, но они постоянно присутствовали, дополняя регулярные войска мусульманского государства. В Тарсе в IX веке жили люди со всего мусульманского мира, которые хотели посвятить хотя бы часть своей жизни пoследованию джихада.

Эти области на границах мусульманского мира были также областями, где воинственное благочестие было наиболее полно развито и где была разработана идеология джихада[7]. Византийцы были и всегда оставались врагами. Они были единственными внешними врагами, против которых правящие халифы лично взялись за оружие. Такие халифы, как Харун аль-Рашид (786– 809), сознательно использовали командование джихадом как способ установления своей легитимности и престижа среди своих мусульманских подданных. Наряду с руководством хаджа, ежегодного паломничества в Мекку, командование мусульманских армий против древнего врага было одним из способов наиболее ярко продемонстрировать халифское правление. Набеги на византийскую территорию были почти ежегодными.

Они, безусловно, наносили ущерб пограничным землям. Христианские жители этих районов, должно быть, жили в страхе, собираясь в укрепленных замковых местах или даже вырубая подземные города, в которых можно было найти убежище. В то же время мусульмане приложили мало усилий для завоевания новых территорий, а мусульманские войска редко зимовали к северу от горных перевалов.

На протяжении многих лет приход мусульманских армий был своего рода военной отгонкой скота, при