Запах серы - Гарун Тазиев

Мы попытались шутками подбодрить Марселя.

— Ни слова не понимаю, — ответил он. — Вода льет на каску.

Я вспомнил о шуме, который стоял у меня в ушах при спуске. Дело в том, что в нижней части колодца падал небольшой водопад, стекавший, увы, как раз по тросу. В наушниках хорошо было слышно то, что говорилось в ларингофон, но шум воды заглушал все остальные звуки.

Время шло — 5 минут, 10, может быть, 15. Все ждали. Лубенс висел на тросе, а Жак Лабейри, Беппо Окьялини и. я стояли на склоне, задрав головы к светящейся точке. Все произошло так быстро, что я не успел сообразить, что случилось, как тело Лубенса стукнулось оземь… Тревожный крик пронзил нам сердце. Марсель рухнул в нескольких метрах от меня и прокатился еще с десяток метров до Лабейри, которому удалось его подхватить.

С многочисленными переломами, в коматозном состоянии Марсель скончался 35 часов спустя, несмотря на помощь доктора, который не побоялся спуститься в пещеру, когда лебедка вновь заработала. Тогда же мы выясняли причину трагедии: петля на тросе была недостаточно сильно затянута, конец ее выскочил из зажима, и наш товарищ полетел вниз…

При горном восхождении, спелеологическом исследовании, при работе в пустыне, девственном лесу, полярных районах или на действующих вулканах несчастные случаи — вещь нередкая. Ответственный за экспедицию обязан свести риск к минимуму, но, поскольку все предусмотреть невозможно, вторая роль данного лица заключается в быстрой и адекватной реакции. И если трагедия все же произошла, ему следует принять на себя вину. Я не простил профессору Козену того, что он не соответствовал ни одному из этих требований.

Все это ярко предстало передо мной, когда мы устанавливали подъемник на краю огненного колодца. Наконец, загнув конец троса и поставив целых три зажима, мы пристегнули замок, скорее всего с излишним тщанием. Обжегшись на молоке…

Последние дни я спал неважно. Когда кончалась работа и утихали споры, в ночном уединении ко мне вновь подступала неясная тревога. Для меня это было нечто новое! Я всегда знал, что риск был одним из условий игры. К тому же я был бессмертен… В крайнем случае я мог умереть только по истечении вечности, что отделяла меня от старости. Происшедшая во мне перемена сводилась к тому, что, когда я стал брать с собой других, вместе со свободой, приносимой одиночеством, я утратил также и беспечность. Я чувствовал себя обязанным заботиться о спутниках, как горный проводник — о своих подопечных или как отец — о своих детях. Это чувство ответственности особенно тяготит ночью, когда разыгрывается воображение.

Пух спальных мешков был как нельзя более кстати на экваториальном вулкане, где сырость добавляется к холоду высокогорья, а ледяной дождик частенько переходит в снежную крупу. Снег покрывал тонким слоем наше мертвое царство, выглядевшее на фоне серых туч и султана над кратером весьма необычно. Облака временами забирались в самый кратер. Они переваливали через гребень и медленно стекали по стенке, то разрываясь на клочья и постепенно испаряясь, то растекаясь и заволакивая нас. Мне было известно по опыту, что такие туманы могут держаться долгие часы. В белом облаке невозможна никакая научная или техническая работа, да и передвигаться в нем небезопасно: исчезают ориентиры и нельзя наверное знать, где зияет пасть главного колодца.

Схождение в ад

Лебедка была наконец готова. Я решил, что мне полагалось стать подопытным кроликом, равно как и пожать плоды первого успеха. Естественно, я не мог взваливать на других риск спуска. С другой стороны, не хотелось никому уступать радость первых шагов по дну колодца.

Не помню, чтобы я испытывал особое волнение, повиснув над бездной. Я ни капли не сомневался в надежности лебедки, зато с самого начала полностью оценил свою привилегию: быть на переднем крае беспрецедентного эксперимента.

Занятия спортом приучают к стремлению побеждать — приходить первым, оставив позади соперников. Чем ты сильнее, тем меньше в тебе высокомерия. В этом меня убедило общение со многими чемпионами. Превосходство непременно сочетается у них с уважением к другим, и поэтому самые знаменитые оказываются зачастую наиболее скромными. Это не мешает им обладать той неистовой гордостью, без которой они не могли бы побеждать. На гордость клевещут, отождествляя ее с тщеславием. Я невыразимо презираю тщеславие и, замечая его в себе, прихожу в ярость. Прекрасно помню, как я «прощупывал» себя на первых метрах спуска в колодец. «Если бы на тебя никто не смотрел, — говорил я себе, — получил бы ты такое же удовольствие?» Сама постановка вопроса меня приободрила, и я уже без угрызений совести отдался во власть редкого наслаждения, которое дарует близость момента, когда ты должен очутиться там, где ничья нога не ступала до тебя. Ответ на поставленный вопрос был предельно ясен: удовольствие было бы таким же, даже большим, ибо в эту самую секунду в мозгу промелькнуло сожаление — хорошо бы оказаться в этом кратере в полном одиночестве, как в 1953 году, когда туман задержал товарищей на стенке…

Надо было действовать, и философствование мое прервалось: я находился на отметке «минус 20 метров», то есть у конца гибкой металлической лестницы, прикрепленной к террасе. Мания осторожности, поселившаяся во мне со времени гибели Лубенса, привела меня к выводу о необходимости продублировать средства подъема: если бы лебедка по какой-то непредвиденной причине отказала, лестницы позволили бы парням выбраться из ямы. В мою задачу входило удлинить ее, постепенно присоединяя к ней новые десятиметровые марши. Я дал по телефону команду «стоп», прицепил специальными кольцами очередной марш и затем попросил продолжить спуск.

Безопасности ради меня опускали не быстрее четырех-пяти метров в минуту. Попутно я старался сталкивать вниз камни и глыбы, явно представлявшие опасность. Одновременно разглядывал составлявшие стену породы.

Надо сказать, что лава Ньирагонго и остальных вулканов хребта Вирунга не относится ни к андезитам, ни к базальтам, а потому петрографы сочли себя обязанными дать ей особое название: нилигонгит (от Нилигонго вместо Ньирагонго). Нелегко оправдать привычку специалистов придумывать новое слово для пород, химический и минералогический состав которых хотя немного отличается от других. Еще труднее прощать петрографам их манию давать «новым» породам имена, образованные от географических названий. Так появились на свет нилигонгит, этнаит, эссексит, соммиат, везувит… Хотя куда проще сохранить «фамилию» семейства, к которой принадлежит новая порода, — базальт, трахит, латит и так далее — и добавить к ней соответствующий эпитет. Кстати, специалисты в конце концов отдали предпочтение именно этой тенденции по инициативе швейцарского профессора Альберта Штрекайзена.