Пеплом по стеклу (СИ) - Сингер Эрлин

***

Под конец дня Китнисс едва находила себе место. Сначала — внезапно куда-то запропастившаяся дочь, потом — чрезвычайная ситуация у Прим на работе, из-за чего Китнисс пришлось сидеть с племянником и что не позволило ей пойти за дочерью вместе с мужем. Ещё чуть позже Хеймитч, к счастью, сказал, что с Мэлли всё в порядке, но почему-то «забыл» упомянуть об их планах, оставив Китнисс гадать, где они и что с ними.

Внутренний голос убеждал её, что бояться нечего: в конце концов, кто в здравом уме решил бы связаться с её семьёй? Однако в

вопросах, касающихся дорогих ей людей, Китнисс редко прислушивалась к логике.

В результате ближе к вечеру она, за день прочувствовав себя изрядно истыканной иглами опасений, сразу же подскочила, как только раздался звонок в дверь. Торопливыми шагами пересекая гостиную и прихожую, Китнисс лишь у самой двери напустила на себя суровый вид и открыла.

— И как вы изволите объяснить своё абсолютно неподобающее поведение, мисс и мистер Эбернети? — строго спросила Китнисс. Оба — и Хеймитч, и их дочь — стояли с совершенно счастливыми улыбками и, казалось, не ощущали за собой и тени вины.

— Мам, представляешь, мы с папой сегодня видели семейство лебедей на озере, а ещё объелись мороженым, — радостно делилась Мэллори, попутно протискиваясь в дверь и стараясь таким образом отсрочить неудобные расспросы.

Хеймитч же воспользовался одним из своих излюбленных приёмов, которые Китнисс уже давно причислила к категории запрещённых, — поцеловал её, прекрасно зная, что даже спустя долгие годы их брака она всё ещё таяла от его прикосновений, а в её голове моментально образовывалась розовая дымка.

— Даже не думай, что так сможешь отделаться от разговора, — преодолев себя, обозначила свою позицию Китнисс.

— И в мыслях не было, солнышко, — улыбнулся Хеймитч. — Мы, кстати, и тебе мороженое взяли…

— …но кажется, оно не выжило в дороге, — прибавила Мэллори, уже успевшая сбегать в свою комнату и вернуться обратно. — Но ты не расстраивайся, мам, мы ещё сходим за ним все вместе, — постаралась подбодрить её дочь, которая, похоже, переживала из-за растаявшего мороженого куда больше Китнисс.

Ну конечно, они ещё успеют всей семьёй насладиться недолговечным десертом — впереди жизнь, — думала Китнисс, закрывая дверь.

Комментарий к Новые роли (постканон, ОЖП, ER)

Дорогие читатели, а не могли бы вы, если вам не сложно, рассказать о своём отношении к пейрингу?) Даже не к моим рассказам, а к паре в целом. Очень интересно послушать, буду очень признательна))

========== Ангел смерти (мистика) ==========

Комментарий к Ангел смерти (мистика)

Внимание! Автор придерживается позиции, что жизнь прекрасна и удивительна, а все проблемы поддаются решению.

Она бессмертна. Она неуязвима. Она могущественна.

Она — Жнец, и это означает то, что на своём веку (или же за века — она сама не ведёт подсчётов) она повидала немало. Она видела крах одной цивилизации и рождение другой, она застала мировые войны, величайшие предательства и самые громкие истории любви и дружбы. У неё нет имени, но лет пять назад к ней привязалось немудрёное «Китнисс», и она в странном порыве, который не должна была ощущать вовсе, оставляет необычное слово, отныне ассоциируя его с собой.

Китнисс — неправильный Жнец. Ей должно быть глубоко плевать на людей, она не должна вникать в их дела, пытаться понять их и разбираться в чуждых ей взаимоотношениях. Единственное, что она может ощущать, — холод, сопровождающий каждого Жнеца бесконечную вечность.

Но Китнисс не любит холод — за прошедшие долгие-долгие годы он успел ей надоесть. Гораздо больше её привлекает тепло — потому она с особым удовольствием посещает ежегодные Голодные игры в попытке приобщиться к бушующим на них людским эмоциям.

Голодные игры — это средоточие всего того, что ей недоступно: переживаний, страха, паники, боли, мимолётной радости, удивления и даже смерти. Последнее в теории может настигнуть даже её, однако на практике этого никогда не происходит. Китнисс не может понять, рада она этому или нет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

С чувством, напоминающим трепет, она из года в год ждёт начала Игр. Присутствовать на них — её работа, ведь кто-то должен забирать души несчастных трибутов; но это именно тот вид работы, который доставляет ей нечто вроде удовольствия. Сорок девять лет незамутнённых эмоций, в которых Китнисс пыталась утонуть, но в которые у неё едва выходило погрузиться.

Всё меняется на пятидесятый год, когда она видит его. Совсем ещё молодой парень, дерзкий, в чём-то наглый, уверенный в себе, хоть и скрывающий затаённый страх перед смертью. Жаль, что Китнисс не может сказать, что её бояться точно не стоит. В нём нет ничего особенного, но её взгляд всё равно выделяет его из остальной толпы, которая в тот год увеличивается вдвое.

На Арене всем приходится нелегко, и совершенно бессмысленно сочувствовать ему — пока что он никак не проявил себя, не так, как не видела бы Китнисс за всё своё бескрайнее существование. Однако она всё же приглядывает за ним, периодически отвлекаясь на сопровождение умерших.

Всё идёт своим чередом, пока парень — смешно, но она даже не потрудилась запомнить его имя — вдруг не заговаривает с ней.

— Ты ещё кто такая? Не припомню тебя среди трибутов, — недовольный, настороженный тон и оборонительная стойка с ножом на изготовку явно намекают Китнисс, что узреть её не рады.

Она еле успевает остановить время — её-то камеры не заснимут, а вот о мальчишке наверняка будут ходить пересуды, обвиняющие его в проблемах с головой.

— Почему ты меня видишь? — Китнисс складывает руки на груди, сверля его глазами с ответным подозрением. — Твой срок ещё не пришёл.

— Что за бред, какие сроки? И почему это… — у него явно есть что сказать ей, но Китнисс действует на опережение — молниеносно погружает его в сон и вновь запускает ход реальности, исчезая.

Происшествие зудит беспокойством до самого конца Игр, и Китнисс почему-то не удивляется, когда победу одерживает её давешняя случайность.

***

На второй раз он встречает её изобличающим приветствием:

— Я знаю, кто ты такая!

К сожалению, их встреча происходит слишком скоро после Игр — Китнисс приходит забрать его семью. Если бы она была живой, то в этот момент точно сочувствовала бы ему. За единственный миг у юноши не остаётся никого. Совсем один в этом безумном мире.

— И кто же? — подыгрывает она и ясно осознаёт, что он имеет право её ненавидеть.

— Ты ангел смерти, — и смотрит на неё своими серыми-серыми глазами.

Определение ставит её в тупик. Никто и никогда не называет её так. Это неправильно. Китнисс — Жнец, хоть и с дефектом в виде попытки чувствовать, но ангел смерти — это не про неё, это кажется слишком… личным?..

— Почему ты так думаешь? — ей правда любопытно и удивительно, откуда такие мысли в голове мальчика.

— Почитал кое-какие книжки, — с лёгким пренебрежением отвечает он и продолжает: — Или лучше звать тебя Жнецом?

— В вашем глупом Панеме почти не осталось книг, тем более с такой информацией, — замечает Китнисс абсолютно честно: в этой стране действительно практически полностью уничтожено наследие прошлого.

— Почти, но не совсем, — парирует он, — а раз ты не отрицаешь, значит, всё правда.

Китнисс молчит, не зная, что может в таком случае говорить. Он не похож на глупца и потому осознаёт, что ей пришлось отнять у него трёх самых близких ему людей. У неё нет оправдания, да и не виновата она в их смерти, но всё равно ощущает, как именуемая виной отрава циркулирует по её нематериальному телу. Когда она начала чувствовать?..

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Возможно, — не отпирается Китнисс, но и не признаётся полностью. — Скажи лучше, для чего тебе это знать и почему ты видишь меня.

Парень на это жмёт плечами и, будто задумавшись, тянет:

— Мало ли, какое знакомство в жизни пригодится…

Он не просит её вернуть его семью, и тогда Китнисс понимает, что он гораздо умнее, чем она посчитала изначально. Ему известно о том, что она ведёт их к свету, а призрачное существование в подлунном мире — худшее, что могло бы с ними случиться. Он держится с величайшим достоинством и выдержкой, так что она невольно проникается к нему уважением, обещая себе, что запомнит, как его зовут. Это меньшее, что она может сделать.