Метро 2033: Гонка по кругу - Евгений Шкиль

Тут только Ленора вспомнила, что оставила свой намордник на ступеньках эскалатора. Однако возвращаться и искать противогаз она не захотела.

– Потеряли, – глухо произнес Кухулин, – когда с монстрами сражались.

– Да они, по ходу, совсем того, – гоготнул мужик со скошенным носом, – ты глянь только: без противогазов, без броников, без мозгов. Если б не вещмешок с ватником, этого б тварь вообще хвостом зашибла, вон как материю порвало. В общем, ребята отчаянные, тут такие нужны. Не хотите к нам, на передовую, раз вам жить надоело?

– Мы подумаем, – сказал Кухулин.

Ленора взглянула на мужа. Он слегка морщился. Она чувствовала, что ему больно, хоть он и не подавал вида. Девушка хотела спросить, насколько серьезно ранение, но Кухулин опередил ее:

– У меня все хорошо, львенок, не беспокойся. Ты ведь знаешь, что такое регенерация?

Ленора кивнула.

Супруги вышли на платформу. Здесь догорали три костра. Вдоль стен пылали факелы. Девушка посмотрела вверх, но потолок так и не увидела.

– Сколько здесь арок, – восхищенно прошептала она, кружась на месте, – и не пересчитать…

– Сколько здесь убогих, – неживым голосом произнес Кухулин, – сколько их…

Ленора перестала кружиться, бросила испуганный взгляд на мужа. На мгновение его лицо искривила гримаса страдания. Словно нечто жуткое, испепеляющее вошло в него и с бурлящим шипением потонуло в недрах ледяной души.

Девушка осмотрелась. Из тьмы перехода, из-под колонн на платформу изможденными тенями выползали люди. Грязные, одетые в рванье, невероятно худые, они усаживались вокруг догорающих костров и тянули трясущиеся костлявые руки к умирающим огонькам. Выглядели люди совершенно одинаково, будто на множество тощих тел этих несчастных была всего лишь одна душа – голодная, неприкаянная, обезумевшая от вечной тьмы подземелий, с большими глазами, полными страха и боли, с жадностью взирающая на тлеющие угольки.

У многих на впалых щеках гноились язвы, а вместо волос на затылке, на темени, на висках белели огромные проплешины.

– Не смотри на них, – прошептала Ленора, прижавшись к Кухулину, – не смотри на них, пожалуйста, не впускай чужую боль, она изорвет твое сердце.

– Мое сердце недолго кровоточит, – сказал мужчина, отстранившись от девушки. – Ты же знаешь, что такое регенерация. Не прикасайся ко мне, львенок, я весь в слизи ящера, он здорово меня измазал. Не хочу, чтобы ты подцепила какую-нибудь заразу.

К супругам подошел боец со скошенным носом.

– Ну что, – спросил он, – освоились?

– У вас здесь все такие? – Кухулин указал взглядом на греющихся у костров.

– Станция изгоев, хули вы хотите, – ответил боец. – На нашей Павелецкой почти все такие, а на ганзейской Павелецкой народ пожирнее будет.

– Мне нужно, – Кухулин смотрел сквозь собеседника, будто вовсе и не с ним разговаривал, – к звездам, которые дурманят разум. Мне нужно избавить мир от страдания, этих вот людей избавить…

– А-а-а… – понимающе кивнул боец со скошенным носом, – ясненько, экстремальней Павелецкого вокзала может быть только прогулка возле кремлевской стены. Я вижу, вы, ребята, совсем двинутые. Наверху, поди, минус пятнадцать-двадцать, головы начисто отморозило.

– Как попасть в центр? – Кухулин не обратил никакого внимания на насмешки.

– Безопасней всего через Ганзу на Полис, ясный пень.

– А что такое Ганза… и Полис? – спросила Ленора.

– Да вы просто конченые артёмки, – гоготнул боец, – двадцать лет в метро живут и не знают, что такое Ганза.

– Мы знаем, – сказал Кухулин, неодобрительно посмотрев на жену, и, взяв под руку собеседника, прошептал: – Давай-ка, братишка, отойдем, перетереть кое-что надо.

Мужчины исчезли за ближайшей колонной, а Ленора осталась одна. Она принялась изучать оборванцев, сгрудившихся возле костра.

«Мне можно их жалеть, – подумала девушка, – а Куху нельзя, а то вдруг он революцию задумает, как в Десяти Деревнях, и тогда много жителей погибнет. И мне придется быть злой и убивать, потому что когда революция, доброй быть никак нельзя, иначе злые люди тебя убьют. Такая она, революционная любовь. А я хочу быть доброй. Чтобы любовь была, но только без войны. Хоть иногда…»

Из толпы нищих выделилась сгорбленная тень и направилась к Леноре. Это был худощавый мужичонка неопределенного возраста. С головы его свисали гроздья слипшихся волос, правый глаз закрывало бельмо, а в руках оборванец держал гитару с четырьмя струнами.

– Девчушка, а девчушка, – пропищал противным фальцетом мужичонка, усевшись у ног Леноры, – дай горемыке патрошку на крысиную окрошку.

Девушка не сразу сообразила, что от нее хотят, а когда догадалась, вытащила из кобуры ПМ и передернула затвор. С резким щелчком патрон выбросило через оконце для стреляных гильз.

– Благодарю, Радость моя, – пропищал мужичонка, ловко поймав патрон, а затем, выпучив глаз и перейдя на заговорщический шепот, спросил: – Слышь, девчушка, а кто он?

– Кто? – Ленора, не поняв, нахмурилась.

– Ну, хахаль твой, кто он?

– Мой муж…

– Муж! Съел сто крысиных туш, – захихикал оборванец, – не-е-ет, меня не обм-а-а-анешь. Он ведь другой. Не человек. Ведь так, девчушка? Я знаки вижу во тьме, в туннелях. Путевые зн-а-а-аки. Тьма мне сказала, что он другой. Без м-а-а-аски ходит, без противог-а-а-аза. Если б он человек был, он бы сдох давно. Или таким, как я, стал. Ведь так, девчушка? А он – вон, какой красавец! Он другой. Он кто, призрак?

– Он мой муж! – в голосе Леноры, мгновенно забывшей о жалости к убогим, появились стальные нотки.

– А еще он что? Он про страданья сказал? Сказал, что прекратить их хочет? Д-а-а-а? Судьбу метро решил поменять? Много на себя взял. Надорвется! Надорвется! Призрак. Призрак судьбы! Надорвется!!! Хочет, чтоб страданий не было? Не-е-ет! Метро нужны страдания. Без страдания нет жизни! Он что! Хочет, чтобы не было жизни?

– Не смей!!! – прошипела Ленора, схватившись за пистолет. – Не смей о нем так говорить!

– Не-е-е, – оборванец вытянул губы в трубочку, – не надо, девчушка. Ты добрая, ты хорошая. Горемыке патрошку дала. Носок благодарен и песенку споет.

Оскалившись гнилыми зубами, мужичонка забренчал на расстроенной гитаре и затянул душераздирающим фальцетом:

Возвращается всё на круги своя.

Как не рыпайся, прелесть, ты будешь моя!

Ну, а коль не смогу я поймать тебя в сеть,

То придется тебе – умереть! Умереть!

Мужичонка перестал играть и завыл, и Ленора вздрогнула, но не от страха, а от того, что на душе стало как-то гадливо, мерзко. Может, этот уродец вовсе не случайно ей повстречался. Может, это знак? Путевой знак. Между тем оборванец вновь принялся рвать струны и истошно петь, если, конечно, это вообще можно было назвать пением:

Иль сорваться без славы

В безымянный чертог,

Нам не нужен твой дьявол,

Ведь у нас есть свой бог!

Убирайся, давай!

Возвращайся назад!

Нам не нужен твой рай,

Ведь у нас есть свой ад!..

О-оу-у-у-у-у!!!

– Бляха-муха, Носок, заткни пасть! – грозный окрик заставил оборванца замолчать.

К Леноре подошли Кухулин и боец со скошенным носом.

– Я что? Я ничего!!! – проверещал мужичонка. – Я добрую девчушку благодарю. П-е-е-есней…

– Так, Носок, сдриснул с глаз моих! Считаю до трех.

– Я что? Я ничего! – продолжал оправдываться одноглазый оборванец.

– Раз!

– А я что? Я…

– Два!

Обиженно фыркнув, Носок поднялся на ноги и, сгорбившись, исчез во тьме арки.

– Жизнь и так говно, – зло выпалил боец, сплюнув на пол, – а он тут вой устроил! Да еще на раздолбанной гитаре без двух струн.

– Спасибо за помощь и за консультацию, – сказал Кухулин.

Мужчины пожали друг другу руки, и боец со скошенным носом неожиданно смутился:

– Да что тут, мы ж люди, взаимопомощь должна быть. А иначе нас совсем сожрут. Да и что мне, за совет с вас патроны брать?

– Не все здесь пропало, – заключил Кухулин, когда остался наедине с женой, – есть и вполне нормальные люди.

– Мы уходим? – спросила Ленора.

– В общем, слушай, львенок, – супруги направились к двум прямоугольным проемам, расположенным в центре зала и уходящим в глубину, – я не мог спросить напрямую, что здесь да как. Потому что одно дело, когда ты говоришь, что хочешь увидеть звезды, – и совсем другое, когда ты сознаешься, что не житель метрополитена. Лучше быть своим психом, чем вменяемым чужаком. Как я понял, вся подземка разделена на враждующие фракции: Полис, Красная Линия, Четвертый Рейх и так далее. А Ганза – самая сильная из них. Эта организация занимает всю Кольцевую линию и большую часть смежных с ней станций. Попасть в Ганзу или хотя бы беспошлинно пройти через ее территорию не так уж и просто. Здесь каждая станция выдает своим гражданам паспорта или справку о месте проживания. А для Ганзы нужна еще и специальная виза. Серега, ну, этот парень со шрамом на щеке, предложил мне несколько способов попасть на территорию Кольцевой линии. Но мне все они кажутся сомнительными. Кроме одного…