Универмаг - Илья Штемлер

Тем временем диспетчерская шла своим чередом. Как обычно, направление совещания определяло выступление начальника планового отдела Франца Федоровича Корша. Франц Федорович был из обрусевших немцев. Среднего росточка, в узком пиджачке с хлястиком, Корш напоминал постаревшего школьника. Фиртич переманил его из другого универмага, добился для него в исполкоме квартиры (Корш до этого жил с семьей в коммуналке) .

В Универмаге было два человека, без которых Фиртич не мыслил своей деятельности: Лисовский и Корш. Самым поразительным качеством Корша была феноменальная память на цифры.

- Хочу подчеркнуть, что план февраля вполне реальный. В управлении учли все наши заявки. Начну с Азария Михайловича. Швейный отдел получил девяносто четыре процента, сегодня торгует девяносто два. Отстает на три дня к факту прошлого года... Текстильный отдел, — продолжал Корш. — Юрий Аванесович, вы сегодня работаете с отставанием на полтора дня к факту прошлого года. Вас интересуют цифры?

- Не надо. Я верю, — великодушно произнес Антонян, начальник отдела.

В кабинете загомонили. Никто не хотел лишать себя удовольствия лишний раз изумиться этому представлению. Факир, да и только. Корш улыбался и с легкостью выбрасывал цифры, точно голубей из шляпы. Фиртич смотрел на аккуратного начальника планового отдела, а мысли кружились возле одного и того же: «Как же и ты маху дал, Франц Федорович, проглядел ошибку бухгалтерии?..»

Совещание продолжалось согласно заведенному порядку. Первым после Корша выступил заведующий швейно-меховым отделом Азарий Михайлович Аксаков, старый служака «Олимпа». Стройный, подтянутый, с лихими гусарскими усиками, он словно поступил в «Олимп» по случаю сокращения штатов в Конногвардейском императорском обществе.

- Положение неплохое, — докладывал Аксаков. — Пальто сейчас вновь пошли. По взрослым реализация на пятнадцать тысяч, подростковые на десять. На выборке фондов дело обстоит так. — Аксаков заглянул в листочки. — Меха остается дополучить на сто пятьдесят тысяч... А вот принимать некуда, склад забит. — Аксаков поднял голову. — Просьба, Константин Петрович. Нельзя ли занять до первого красный уголок?

- Что вы?! — воскликнула секретарь комитета комсомола Рита. — У нас там репетиции каждый день. К женскому дню.

Аксаков пожал плечами: мол, глупости какие-то, дело делать надо, — и вновь взглянул на Фиртича.

- Постарайтесь справиться на своих площадях, — ответил Фиртич.

- Гладильщицы жалуются: спрессовано по-железному, не разгладить костюмы...

Фиртич уже кивнул заведующему текстильным отделом Антоняну. Солидный, в массивных роговых очках, Юрий Аванесович был похож на профессора медицины. Впрочем, он в своем деле достиг не меньшей квалификации.

- Положение серьезное, Константин Петрович. Я связался по телефону с нашими поставщиками в Ленинграде. Сырье у них есть, нет красителей. Обещали, но как-то неуверенно.

Фиртич сделал пометку в блокноте.

- Кстати, Юрий Аванесович, у вас есть голубая шерсть? Метров триста?

- Есть.Отпустите по перечислению ресторану «Созвездие». Они к вам обратятся... Канцелярский отдел!

Заведующая отделом Сударушкина, кривобокая подвижная женщина средних лет, в парике, с которым она не расставалась, вероятно, и ночью, с ходу ввинтилась в разговор.

- Ну так же нельзя! Гоняют моих девочек! На лестницу выставили с туалетной бумагой. А там сквозняки!

У Сударушкиной от негодования съехал набок парик, но она не обращала внимания, хоть и видела себя в старинном зеркале.

- Вообще все чихают на мой отдел. А у нас одна мелочевка, тетрадки-резинки. Продавцы с ног валятся, а все как пасынки...

Фиртич постучал пальцем по столу, терпеливо дожидаясь тишины.

- Ясно. Но продавать туалетную бумагу будем. Не столько коммерция, сколько тактика: покупатель придет за туалетной бумагой, глядишь, еще что-нибудь прихватит. Надо ставить вопрос иначе: как ее продавать? Может, соорудить у лестницы палатку с электрообогревом?

- Пожарники не разрешат. Бумага и электроплита, — вступил комендант.

- Почему? Есть масляные радиаторы, прибалтийские... Словом, пусть орготдел отработает вопрос и через два дня доложит. — Фиртич сделал пометку в календаре.

- Обувной, вам слово.

Стелла Георгиевна Рудина повела плечами и надела очки. Большие каплевидные стекла придавали ее полнеющему лицу моложавость...

Фиртич ценил Рудину. И в то же время что-то его настораживало в ней. Сразу же после своего вступления в должность он уволил трех заведующих отделами. Приглядывался и к Рудиной. Но четкого ощущения опасности, как это было в случае с заведующим отделом хозтоваров жуликом Спиридоновым, у него не было. Рудина работала добросовестно и энергично. Да, у нее была своя клиентура, знакомства, обязательства, прочные связи. Но кто на ее месте их не имел бы — жизнь такая. Фиртич этому не придавал серьезного значения. Иначе и нельзя, даже исходя из сугубо служебной пользы. Но иной раз нет-нет да и кольнет Фиртича настороженность, рецидив его прошлых подозрений...

- Положение в отделе сложное. — Голос у Рудиной глуховатый, такой голос беспокоит мужское сердце. — По импорту значительные недопоставки. Вчера, правда, пришел контейнер. Но всего сто пар сапог. Вроде как показали коробки...

- Кстати, о коробках, —встрепенулся комендант.— Был приказ: не держать на глазах у покупателей пустые коробки. Нет, выложат обувь на полки, а коробки валяются. Особенно в канцтоварах.

Вновь в кабинете загомонили. Скрытая производственная вражда между торговыми отделами и администрацией зала вспыхивала, как бензин, от малейшей искры... Посыпались ссылки на тесноту подсобок, неразумные приказы, на бездельников администраторов. Особенно горячилась Сударушкина.

- Почему у Дорфмана всегда порядок? — оборонялся комендант Васильев. — Ваши девчонки думают о женихах, а не о работе!

Фиртич сидел насупившись, недовольно молчал. Он не любил анархии на диспетчерской. Когда Фиртич пришел в «Олимп», первое совещание его поразило. Все кричали так, точно скопом ловили курицу. А одной, кажется, той же Сударушкиной, стало дурно, ее кормил какими-то лекарствами Антонян. У того всегда полный карман снадобий, словно Антонян работал не в Универмаге, а в больнице... Фиртич понял, что подобная свара - не только наследие прежнего руководства, но и испытание его, Фиртича, на твердость. Он тогда не стал призывать к порядку, а просто вышел из кабинета...

Постепенно мрачный вид директора охладил возбужденных сотрудников. Стало тихо.

- Так. Мария Михайловна, вы хороший работник, я вас ценю, — произнес Фиртич. — Но прошу вас покинуть мой кабинет. Я предупреждал не раз: базара в кабинете не потерплю. Вы сегодня второй раз устраиваете кучу-малу.

Сударушкина поднялась. Щеки ее пылали. Из-под дикого парика натекли на лоб крупные жаркие капли. Вид у нее был потешный, и в кабинете раздалось сдавленное хихиканье.

- Тогда почему Васильева не прогоняете? Он первый начал.

- А я тут при чем? — испуганно проговорил толстый и лысый Васильев. — Я только сказал, и все. А вы подняли бузу.

Грохнул смех. И первым засмеялся Фиртич — широко, по-мальчишески. Действительно как в школе... Взрослые люди...

Сударушкину любили в Универмаге, жалели. Заведующих такими отделами, как трикотажный или обувной, узнавали на улицах, добивались их внимания и благосклонности. А кому нужны канцтовары? Несерьезно... Поэтому-то боги «Олимпа» и испытывали некоторую неловкость перед Сударушкиной с ее париком, к тому же кривобокой от рождения.

- Ладно, садитесь, Мария Михайловна, — произнес Фиртич. — Но чтобы это было последний раз.

- Нет уж. Раз выгнали, нечего! — серьезно обиделась Сударушкина и, переваливаясь, вышла из кабинета.

Мягко стукнула черная резная дверь.

- Можно мне сесть? — игриво проговорила Рудина.

Фиртич нахмурился, шутка грозила затянуться.

- Почему не прислали образцы полученной обуви?

- Товаровед приходила. Но вы совещались с главным бухгалтером.

Существовало правило: дефицитный товар при получении должен быть показан директору. И шел в продажу после его подписи.

Фиртич досадливо поморщился: да, все так...

Глаза Рудиной поигрывали за стерильно чистыми стеклами очков. Высокая грудь рельефно выделялась под тонкой шерстяной кофточкой. Фиртич испытывал неосознанную досаду. Поведение Рудиной становилось все навязчивей, а придраться вроде и не к чему. Он резко обернулся к председателю профкома Лауре Степановне. Та сидела, закинув ногу на ногу, положив для удобства блокнот на колено.

Лаура была старой девой. И весь нерастраченный пыл своего сердца она отдавала Универмагу. Конкурсы на всевозможные звания: «Лучший по профессии», «Отличник выкладки товаров»... Движение за культуру обслуживания. Декада вежливости. Праздник улыбки. Месячник стояния на ушах перед покупателем. И так далее. Но священную свою задачу Лаура Степановна видела в улучшении быта сотрудниц. Пользуясь в этом вопросе особым покровительством дирекции, она вела «картотеку отношений». Все серьезные люди из собеса, из обкома профсоюзов занимали в картотеке надлежащее место. И регулярно наведывались в «Олимп», прямо в кабинет Лауры... А что делать, если торговые работники — как пасынки. А болеют они и устают не меньше других, если не больше. Именно благодаря Лауре Степановне Универмаг не нуждался ни в яслях, ни в детских садах. Даже жилплощадь подкидывали...