Вкус ранней клубники - Лариса Шкатула

Что я гоню? Как говорит мой собственный сыночек, мету пургу. Откуда во мне вдруг проклюнулись эти визгливые нотки?

Хорошо, что общими усилиями мы уже накрыли импровизированный стол, потому самокопание и обличение виновных временно отменялось.

Уютно скворчала сковорода с мясом. На захваченной кем-то из дома клеенке с веселыми "кухонными" узорами громоздились разносолы, собранные в дорогу все теми же женами. Некоторые водители, те, чья смена кончилась, позволили, как говорили сами, принять на грудь.

Мы быстро поужинали, но расходиться никто не хотел. У Люси оказался неплохой голос. Она охотно пела, а остальные ей негромко подпевали. С неба лился мягкий звездный свет, а наших сердцах царила умиротворенность.

- Как хорошо, - мечтательно произнес один из наших водителей.

Но в это время оттуда, где возле костерка разместились водители двух чужих фур, донесся хриплый женский смех, перешедший в истерический хохот. В сочетании с окружающей темнотой он походил на аккомпанемент к американскому эротическому триллеру, этакий похотливый, зовущий.

В одно мгновение в нашей дружной компании что-то неуловимо изменилось. Мужчины, до того спокойно обсуждавшие свои шоферские проблемы, стали какими-то рассеянными и даже развязными. В анекдоты, до того вполне приличные, тут же проникла похабщина, а рассказчики их теперь явно поглядывали в ТУ сторону.

Шофер, чьей женщиной была Люся, нарочито медленно поднялся и потянул её за собой.

- Мы пойдем, пройдемся, - пробормотал он неуклюже, и парочка растворилась в темноте.

- Думаю, мамочка, и нам с тобой пора, - вдруг сказал Артем.

Я не поверила своим ушам: когда прежде он звал меня "мамочкой", зная, что я терпеть не могу этого обращения.

Артем, насколько я знала, никогда раньше не пил в рейсе. Его напарники когда со смехом, а когда и с раздражением рассказывали, что Решетняк всегда "выделывается". Начинает "втулять", что приедем домой, тогда и выпьем, а делать это в рейсе нет никакой необходимости.

Сегодня, однако, он выпил вместе с другими. По договоренности с Сашей он должен был вести машину во вторую очередь - товарищи решили отправляться в путь с рассветом. Но и теперь я украдкой проследила, что выпил он больше для виду, по крайней мере не столько, чтобы теперь изображать примерного товарища-шофера и этакого вальяжного отца семейства. Между нами давно уже нет таких приятельских отношений, которые он перед своими знакомыми водителями пытался демонстрировать.

Мои опасения, что в последнее время он изменился далеко не в лучшую сторону, теперь получили ещё одно подтверждение. Но в то время, как я об этом размышляла, Артем просто схватил меня за плечи и потащил за собой. Возле нашей фуры он остановился, открыл дверцу и скомандовал:

- Полезай!

- Я не хочу, - с нажимом произнесла я.

- А я хочу!

Что же это происходит, люди! Похоже, мой муж принимает меня за плечевую, на отказ которой никто не обращает внимания. И с каких это пор его перестали интересовать мои желания?

Когда-то, шесть-семь лет назад бывший морпех Решетняк часто приставал ко мне с дурацкими вопросами, вроде: "Что ты будешь делать, если какой-нибудь хулиган схватит тебя за руки?" Или: "А что ты предпримешь, если серийный маньяк (это он насмотрелся боевиков!) станет тебя душить?" И тут же показывал, как уходить от таких захватов, попутно обездвиживая нападавшего.

Наверное, он просто скучал по своему военному прошлому и пытался вспомнить о нем хотя бы со мной. Я пыталась от этих занятий как-нибудь отбиться. Во время показа всяческих приемов боевого самбо после железных пальцев Артема на моих руках, плечах и даже шее оставались прямо-таки черные синяки, но когда я их демонстрировала, муж не обращал на мои жалобы ни малейшего внимания. Мол, это обычные издержки обучения.

Я не верила, что его уроки мне когда-нибудь пригодятся, а Артем даже обижался на мою непонятливость: береженого бог бережет! Знания за плечами не носить! И так далее. Наконец мой сенсэй угомонился, и я думала, что забыла его уроки. Оказывается, тело помнило.

Теперь, когда он как клещами вцепился в мои руки и продолжал тянуть меня к машине, я слегка присела и, вывернув руки, ушла от захвата.

- Неплохо! - цокнул языком муж.

И схватил меня каким-то уже другим приемом, блок против которого не захотел или забыл мне показать. Ах, какой я была дурой, когда отказывалась от его уроков! С непередаваемым удовольствием я кинула бы его через бедро, заломила руку на болячку и... надавала бы по физиономии от всей души!

Но поскольку я больше ничего из его приемов не знала, остался последний, мой и многих других женщин, выработанный в схватках с сильным полом прием. Я расслабилась, как бы не в силах больше сопротивляться, и, изловчившись, ударила его коленом в пах. Не так сильно - все же свое! - но достаточно больно, чтобы он сразу выпустил меня из своих настойчивых объятий.

- Ты что, с ума сошла?

- Народное самбо. Женское, - ядовито пояснила я. - Очень помогает против суперменов и прочих пьяных аморальных личностей.

- Какая ты стала грубая, - вдруг печально сказал он.

Я онемела: чья бы корова мычала! Но тут же оборвала свой мысленный хохот: в словах Артема звучала неприкрытая тоска.

- Ты действительно считаешь, что я огрубела? - все-таки уточнила я.

Может, не стоило бы выяснять отношения после принятия спиртного, но мы и в трезвом виде давно не говорили по душам, так, может, я узнаю от супруга что-нибудь, о чем прежде не догадывалась?

- Считаю, - кивнул он. - Ты перестала быть Белкой Решетняк, моей женой и любимой женщиной, а стала Беллой, моей однофамилицей.

Ни фига себе! Я искала причину семейного разлада в Артеме, его предположительном увлечении другой женщиной, а он, оказывается, считал, что все дело во мне. Неужели я и вправду в чем-то виновата? Но в чем?

- Помнишь, в начале нашей семейной жизни я обидел тебя, а ты взяла и написала мне стихотворение. Ну тот, про душу? Теперь я то же самое мог бы сказать и тебе, - неожиданно трезвым голосом проговорил он. - Я сейчас вернусь.

Артем ушел, а я присела на ступеньку машины. Надо же, он помнил до сих пор мой неуклюжий стих:

- Душа, как будто шарик надувной,

Проколотый невидимой иголкой.

Ее все меньше меж тобой и мной,

Зато все больше разума и толка!

Тогда я посчитала, что мой муж стал чересчур практичен. Мне так хотелось романтики, безумств, какой-то гусарской бесшабашности в его поступках. Но он твердил, что у нас двое детей, что нам не по семнадцать лет. Словом, наверное, думал, что ни к чему завоевывать то, что ему и так принадлежит.

Артем вернулся с сиденьем и стал его пристраивать на место.

- А Саша где?

- Он там и заснул. На брезенте. Не беспокойся, я накрыл его курткой.

Итак, между нами опять перемирие. Ровные, нейтральные отношения, которые я так ненавижу. Уж лучше ссора...

Артем приподнял меня на спальное место, а сам растянулся на сиденье и больше не делал никаких попыток не то, что притронуться ко мне, но даже и заговорить.

Меня его молчание обидело почему-то ещё больше, чем приставание. Неужели после десяти лет семейной жизни нам не о чем друг другу сказать? А ещё я почему-то чувствовала себя виноватой. Но в чем именно, не могла себе и представить.

Под утро я проснулась оттого, что где-то скулил щенок. Спросонья не сразу сообразила, что сплю в машине. Но тогда откуда щенок? Приблудился или его оставила какая-нибудь машина? Замерз, наверное. Или проголодался.

Почувствовав, что заснуть мне больше не удастся, я решила на него посмотреть. Вдруг малыша чем-нибудь придавило? Я осторожно села на спальнике, прикидывая, как бы мне слезть так, чтобы не разбудить Артема. Но он все равно проснулся, легко снял меня, поставил на землю и спросил:

- Проводить?

- Не надо. Я далеко не пойду.

Я пошла на звук, но оказалось, что это вовсе не щенок, а молоденькая девушка. Даже в сереющем полумраке раннего утра было видно, какая она грязная и неопрятная. Будто кукла Барби, которую вынули из мусорного контейнера. А запах немытого тела слышался уже на расстоянии трех шагов.

На вид ей казалось не больше шестнадцати. Откуда она взялась? И тут я вспомнила про плечевых, хотя нам были видны в свете костра лишь их силуэты. Наверное, девушка - одна из них?

- Что случилось, ты плачешь?

Она подняла на меня глаза, но не человека, и обиженного животного. Красивые, между прочим, глаза, хотя для человеческих в них недоставало разума. Скорее всего, девочка обучалась в классе коррекции, как это теперь называется. Классы так классифицируют по причине обучения в них детей с замедленным психическим развитием.

Так вот откуда черпает себе кадры древнейшая профессия - жриц любви, чье место на обочинах дорог. Или такая, как она, явление нетипичное? Приблудившегося щенка я бы погладила, но прикоснуться к этой девочке почему-то не поднималась рука. Неужели Белла Решетняк ещё и брезгливо-жестокая?