Своевольная принцесса и Пегий Принц - Робин Хобб

Но я была обучена своей роли в ее мире на всю мою оставшуюся жизнь. Так что даже в тот момент с моих губ не слетело гневного ответа. Мой план спасти ее и себя тогда полностью оформился в моем сознании. Я просто улыбнулась, показав свои кривые зубы.

— Возможно, мастер конюшен не так зависим от внешнего вида, потому как он, казалось, не нашел меня настолько непривлекательной, чтобы не согреть его постель.

Тысячи, тысячи тысяч раз я пожелала бы не говорить этих слов. То были слова, окончившие мою жизнь. Моя госпожа покраснела, затем побелела настолько, что я уж подумала, она лишится чувств. И затем она с холодом прошептала:

— Иди прочь, Фелисити. Спи сегодня ночью в своей кровати. Или в его. Ты мне не нужна сейчас.

Она сказала «сейчас», но тон ее голоса говорил «больше никогда».

Я покинула ее кровать и пересекла холодную комнату, вошла в свою клетушку и заползла в остывшую постель. И пока я, неспособная заснуть, ютилась у себя остаток ночи, из ее комнаты не послышалось ни одного всхлипа. Лишь ужасающая тишина.

Утром я поднялась и вышла будить ее, но она уже встала и была полностью одета. Лицо ее было белым, глаза глубоко запали в темных кругах. Она никуда не выходила из своей комнаты в тот день, как и не сказала мне более десятка слов. Я приносила ей еду и уносила нетронутой. Я была так благодарна ей уже лишь за то, что она совсем не прогнала меня. Мои попытки заговорить с ней оставались без ответа, она смотрела мимо меня, а не на меня. Боль от моей лжи глубоко отдалась во мне за то горе, которое она принесла ей. И все же не стану отрицать, что я почувствовала некоторое удовлетворение от того, что она может оборвать все связи с Лостлером из-за его предполагаемой измены, но ее любви ко мне, ее скромной и домашней служанке, было достаточно, чтобы не упрекнуть или не прогнать меня. Каждый раз, когда желание признаться ей охватывало меня, я подавляла его, думая: «Она переживет эту боль, но если я ей все расскажу, то буду единственной, кого она покинет. Я спасла ее от него, спасла от любого, кто мог бы узнать правду». Эти мысли помогли мне вынести боль от ее отчуждения.

Только моей матушке я призналась в своем поступке, и она не дала мне повода сомневаться в нем. Напротив, она тепло похвалила меня и прошептала, что не могла и надеяться, что я окажусь такой разумной. Она также дала срочные указания, что еще предстояло сделать, подчеркивая, что когда наследная принцесса почувствует предродовые схватки, я должна тут же найти ее и сообщить все ей. С этим я быстро согласилась. Помимо этого я должна была пустить слух среди прислуги о том, что Лостлер плохо обошелся со мной, бросив меня после того, как узнал, что у меня будет ребенок от него, но на это у меня не хватило смелости. Одной лжи определенно было достаточно, и даже тогда я уже подозревала, что последствия могут быть гораздо более серьезными, чем я думала.

Итак, я продолжила верно служить Каушен, даже несмотря на ее холодное отчуждение. Я делала вид, что думаю, будто то — результат ее беременности, и поэтому еще больше пеклась о ее удобствах.

С течением дней Каушен становилась все более тихой и бледной. Она была немногословна и подавлена. Она оставила все усилия извести свою компаньонку леди Хоуп, но в послушании своем была похожа на корову, сидя с нетронутым шитьем на коленях. Она не гуляла в садах, не спускалась в Большой Зал послушать музыку. Дух ее мрачной подавленности распространился и на двор. По ее приказу многим посетителям я дала от ворот поворот. Наконец, сам король, горе которого оставило отпечаток на его лице, пришел к ней. Его я не могла прогнать; вместо этого он отослал меня из ее комнаты, но я скорчилась на полу у двери своей комнатки и приготовилась слушать.

Он не потчевал ее ласковыми словами утешения или ободрения. Наоборот, его слова были жесткими, мол, он знал, что теперь она осознает, насколько глупа была и какую роковую ошибка она совершила. Он признался, что будь она его сыном, народ отверг бы ее за подобное нарушение поведения. Но она — не сын, и ни один из них не может это изменить. Затем он поведал ей, что многие из его дворян приходили к нему с прошением лишить ее и ее нерожденного ребенка статуса наследников и вместо них возложить венец Будущего Короля на вороные вихры его племянника Канни Видящего. Я посмотрела в щелку и увидела ее вскинувшей голову при этих словах.

— И Вы бы это сделали, отец?

Он долго молчал. Затем спросил ее.

— Каково было бы твое решение, Каушен?

Она ничего не говорила так долго, что я и, возможно, ее отец подумали, что она ответит, что ее отречение будет к лучшему. Я боялась, что у нее не осталось решимости бороться за престол. Наконец она произнесла:

— Я столького лишилась. Моей матери больше нет; она уже никогда не станцует на моей свадьбе. Если я когда-нибудь выйду замуж, я не буду столь оберегаемой дочерью-девицей, счастье которой Вы надеялись устроить. Я разочаровала и опозорила Вас. Я разочаровала и опозорила себя, отдав свое сердце и тело человеку, который их не достоин. И я обманула дитя, растущее во мне; у малыша не будет отца, который бы защитил его, не будет имени, кроме моего, не будет будущего, кроме того, которое я смогу ему обеспечить. — Она глубоко вздохнула и, когда выдохнула, расправила плечи. — Отец, пожалуйста, не отбирайте у меня корону и будущее. Прошу Вас, позвольте показать Вам, что я могу быть достойной и того, и другого, и что я смогу вырастить дитя, которое заслуживает носить имя Видящих и корону Шести Герцогств.

Некоторое время король сидел в тишине, размышляя. Затем он медленно кивнул. После этого он не сказал ни слова, даже не попрощался, а просто поднялся и покинул комнату.

На следующий день, когда она встала, то позвала меня. Она говорила не мягко, но и не резко, просто приказала приготовить ванну с ароматом лаванды, выложить платья, которые могли бы все еще хорошо на ней смотреться, несмотря на животик, и отобрать чулки и туфли на низком каблуке и лучшие украшения, но чтобы без оттенка девичества. Я поспешила исполнить все без единой жалобы на то, что она поручила мне объем работы, которую обычно выполняет для нее полдесятка служанок. Я чувствовала только счастье от того, что, кажется, она верит, что я смогу выполнить все, и хорошо, что она не позвала свою прислугу для этой работы.

Одетая и уложенная, она спустилась из своих комнат. Она ела в Большом Зале, где все могли ее увидеть и узнать, что она восстала из своего мрака. Она пала, но ее глаза пылали огнем гнева. Я все думала, кто же станет ее целью, но когда она оповестила о своем намерении созвать генеральное собрание всех герцогов, герцогинь и менее знатных особ, гостящих в то время в Баккипе, я более не задавалась вопросами. Она также распорядилась о присутствии четырех старших менестрелей для того, чтобы засвидетельствовать и впоследствии разнести вести по земле. Я знала, что у нее есть план, ибо, созывая подобное собрание, она присваивает право, принадлежащее ее отцу. Взывая к власти, которая в один прекрасный день будет принадлежать ей, она впервые вела себя так, как подобает наследной принцессе.