Своевольная принцесса и Пегий Принц - Робин Хобб

Сегодня кто-то скажет, что воздух был пропитан магией в то утро, и что вскоре гончие потеряли след и вернулись, поскуливая, к своим псарям. Другие упомянут, что туман клубился только вокруг Будущей Королевы и ее скакуна, или что Пятнистый Жеребец намеренно понес ее в самую гущу тумана, чтобы скрыться от вельмож. Но я была там, и это был всего-навсего ужасно дождливый и туманный день. Моего бедного скакуна и меня в сутолоке кидало из стороны в сторону и вскоре в шуме и криках оставили позади. Я ожидала, что так будет, и, как только суматоха охоты отдалилась, я была счастлива повернуть лошадь назад и дать ей самой найти путь обратно в конюшню.

Несколько часов спустя, когда охотники с гончими и псарями, промокшие до нитки и подавленные, вернулись в Олений замок, наследной принцессы среди них не оказалось. Ее благородный ухажер не стал извиняться за ее отсутствие, просто сославшись на ее желание обогнать его, что и было сделано. Тогда разгневанный король приказал своим людям идти на поиски Каушен. Но прежде чем отправиться в путь, все увидели мастера конюшен Лостлера, скачущего прочь. Я слышала, что теперь некоторые менестрели говорят, будто он, стоя во дворе конюшен, провозгласил:

— Я найду ее быстрее всех, ибо где Пятнистый Жеребец — там и я, и даже в тумане наши сердца зовут друг друга». Утверждается, что он самолично признался во владении магией Зверя, хотя в те времена в обладании ею не было позора или опасности. Но я была там, и он не произносил таких слов. Он никогда не привлекал внимания к себе или к своей заикающейся речи, поэтому никогда бы он не сделал такого публичного заявления.

И я прямо расскажу, о чем шумели раньше и что повторяют даже сейчас. Некоторые утверждают, что наследная принцесса вовсе никогда и не терялась, а ехала впереди своры в скрытую долину, потому как она и мастер конюшен договорились об этом еще задолго до охоты. Некоторые скажут, что, когда мастер конюшен поскакал за ней, туман расступился, чтобы показать ее, сидящую на Пятнистом Жеребце. Я слышала, как один менестрель пел о том, как туман окутал ее волосы, будто тысячью драгоценных камней, и рассказал, как розовы были ее щеки от холода. Он пел и том, что она плакала от радости, что ее нашли, и, когда Лостлер спешился, скользнула вниз со своей лошади в его объятья.

О да, слухи о них имели сотни версий, и то, что действительно произошло, поныне остается их секретом. Намеренно ли Каушен потерялась в туманной долине, зная, что Лостлер придет ее искать? Или Лостлер нашептал Пятнистому Жеребцу, чтобы тот унес ее в неизвестность и прятал до тех пор, пока он не сможет прийти и объявить о своем праве на нее? Некоторые скажут, что он нашептывал Будущей Корелеве Каушен так же, как лошадям и собакам в конюшнях, и, таким образом, зачаровал ее своим голосом, и она вряд ли осознавала, что делает. Другие скажут, что он взял ее силой, несмотря на ее благородное происхождение, потому как жеребец возьмет любую кобылу, какую пожелает. Третьи будут говорить, мол, нет, она не могла дождаться, чтобы задрать свои юбки и лечь под него. Многие толкуют, что это был первый раз для нее, но отнюдь не последний.

Так как я была к ней ближе, чем кто бы то ни было, и даже я не знаю всей правды о тех событиях, я уверена, что все слухи и кривотолки всего лишь простые инсинуации, какие-то из них — скорее результат зависти и ненависти, чем радения за правду.

Но вот все, что известно — правдиво. Когда солнце покидало небосклон, они вернулись домой, и на юбках Каушен была грязь и веточки в волосах. Она сказала, что упала с лошади, и ей потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя даже после того, как Лостлер ее нашел, и еще больше времени — чтобы найти дорогу домой в тумане и сгущающемся мраке.

Однако я отметила, что она не пострадала от падения, несмотря на грязь на юбках. И что она была в лучшем расположении духа, каком я ее когда-либо видела, напевая в ванной, ложась спать рано и забываясь глубоким и крепким сном.

С этого дня все заметили перемену в наследной принцессе. На щеках горел румянец, рано утром она выезжала верхом в сопровождении лишь мастера конюшен, исполнявшего при ней свои обязанности, и меня, трусившей рядом. Гнев короля по этому поводу был для нее ничем. Как всегда, они начинали свою прогулку вдохновленным галопом так, что моя лошадь и не надеялась угнаться за ними. В те дни я не пересекалась с ними вновь так же легко, как случилось пересечься однажды. Зачастую я не видела их, пока они не возвращались за мной. Тогда Будущая Королева Каушен сияла румянцем, смеялась над моими тревогами и говорила, что на следующий день они должны посадить меня на более быстрого жеребца.

Но никогда не сажали.

Было утро, когда они оторвались нарочно, оставляя меня позади на моей спокойной лошадке, в то время как сами исчезли из вида. У меня не было шанса ни определить, куда они поехали, ни вернуться в замок, не вызывая вопросов, куда подевалась моя госпожа. День становился все жарче, пока я слонялась вокруг, и в поисках спасения от солнца я свернула с тракта и поехала к выступу маленькой лощины, затененной буковыми деревьями. Каушен вновь не оправдала своего имени, так как в своей жажде она и мастер конюшен уехали недалеко. Дерн был глубок, и эти двое были слишком заняты друг другом, чтобы заметить, как я остановила лошадь и уставилась на них. Ее отброшенное прочь платье было подобно увядшему цветку на травянистом дерне. Она была такой бледной, луноликой женщиной, раскинувшейся на его полночно-синем плаще; откинувшей голову в наслаждении. Она вздрагивала от каждого его толчка; его глаза были закрыты, и зубы белели на загорелом лице. Неподалёку паслась, не обращая на них никакого внимания, ее кобыла. Но Пятнистый Жеребец смотрел на них так жадно, что даже не заметил меня и моей лошади. Когда Лостлер упал на нее, склонив голову, она обхватила ладонями его лицо, чтобы приблизить его губы к своим и поцеловать так страстно, что я даже не сомневалась в ее любви к нему.

Снедаемая холодной тревогой, я развернула лошадь и тихо удалилась. То, что я увидела, задело меня. Потому как я любила наследную принцессу Каушен и не желала ей вреда или того, чтобы она была впутана в скандал. Разве я не вырастила ее ценой собственного детства? Разве я не была на ее стороне, прикрывая от наказания и почти всегда выдавая ее проступки за свои собственные? Не я ли предложила ей свое тело для ее удовольствия, чтобы помочь сохранить девственность для брачного ложа? Если бы я так же предложила ей свое сердце, то сделала бы это, не колеблясь, зная, что она никогда не сможет отплатить мне тем же. Я всегда принимала тот факт, что в наших отношениях я должна любить ее больше, чем она меня, так как я была простой служанкой, а она была Видящей и однажды стала бы королевой Шести Герцогств.