Ели воду из-под крана - Александр Сидоренко

Новый год встречали вчетвером: Яша, папа Марк, гвардии рецидивист Миша Шапиро, как раз недавно, ко Дню Милиции, откинувшийся после очередной отсидки, и некая заведующая продуктовым складом Оля, здоровенная крашенная в блондинку сисястая дура, которая беспрерывно ржала по любому поводу.

Разговор на скользкую тему начал дядя Миша. Новый генсек только что отмурчал своё по телеку, папа Марк выключил звук телевизора, включил пластинку Джо Дассена и закружил завскладом в романтическом танце. Дядя Миша, навёрстывая упущенное за последние два года, беспрерывно жевал, при этом рассказывая Яше, что теперь выпускать из Союза будут всех желающих с соответствующей пятой графой (примечание переводчика: многие ошибочно помнят в советском паспорте так называемую пятую графу, национальность. В действительности там была просто строчка с указанием национальности, а пятая графа была в анкете, в личном деле) и даже без неё, с еврейством по маме (примечание переводчика: еврейство или нееврейство ребёнка определяется «по матери», так гласит Тора ( «Ваэтханан», Дварим 7:3,4): если мать — еврейка, стало быть ребёнок тоже еврей, даже если папаша — последний гой беспородный). Мол, на то есть договорённости на самом высоком уровне, о чём дяде Мише достоверно известно.

Яша в ответ сказал, что сам что-то такое слышал и что надо разузнать этот вопрос поподробнее. Тут папа Марк, то ли скрывая раздражение от прерывания многообещающего танца, то ли вообще без раздражения по этому поводу, бросил свою бабищу на полтакте и с ходу врезался в разговор: «Миша, не еби ребёнку мозги, их и тактам нету». Далее Яша услышал, что он «тля подзалупная», «Таль недоделанный» и, хлопнув дверью, выскочил в парадняк.

Возвращаться не хотелось, да и идти было особо некуда: бабушка Роза наверняка легла спать в полпервого, Сёма и Вовчик отчалили куролесить в Ялту, а с другими бывшими одноклассниками Яша не сильно дружил. С момента окончания школы прошло полгода, и все подробности последнего десятилетия начали, слава богу, помаленьку забываться.

Яша сел во в дворе на детские качельки, подложил под задницу подушку, которую какая-то бабулька-соседка, обозначая своё место, клала на лавочку, и крепко призадумался. Шаг первый был понятен — нужно валить из страны. Всё прочее — лишь подробности, остальное — потом.

Папа Марк начинал на заре курортного движения, простым фотографом на Диком пляже. Теперь же под широким крылом Марка Ефимовича был фотосалон, шашлычная и с десяток лотков с сувенирами: ракушки, сушеные лакированные крабы на подставочках, куриные боги и скелетики на шнурках. Кроме того, все фотографы с Мужского, Женского, Детского Лечебного и Курзала имени Фрунзе (примечание переводчика: ранее Курортный зал носил имя Сталина и имел памятник вождя, потом его временно накрыли, тело оставили то же, а голову заменили на Фрунзе; чистая правда, между прочим) отстёгивали папе Марку долю малую, а уж как он это решал с ментами и ОБХССом, одному КГБ ведомо.

Папа Марк ходил на все демонстрации и по каждому поводу вывешивал с балкона красный флаг. А в оставшееся от социалистических праздников время он изо всех сил нарушал законы своей любимой страны. Такая вот нестыковочка. Хотя тогда все, кто хотел жить, так и делали. Но вот любили ли они Союз так истово, как Марк Демирский — большой вопрос.

Это было не единственное противоречие в папе: он обожал море и говорил, что не сможет без него жить, но купался последний раз лет двадцать назад, он полжизни проработал фотографом, но фото у него получались ужасные, он был евреем, но порой тратил деньги, как последний матрос. У Демирских была хорошая большая квартира на улице Гоголя, но в ней, кроме библиотеки и видеодвойки «Панасоник», никаких излишеств не было, даже наоборот, кривые полы и ржавая ванна. Хотя, возможно, вся эта простота была показной и хорошо просчитанной. В конце концов, красный флаг на балконе в этой жизни ещё ни один обыск не отменял.

Папа Марк был натурой заводной, по любому поводу он громко спорил на сто долларов. Залётные оппоненты обычно после этого словосочетания быстро терялись, но бывали смельчаки, которые соглашались. На Яшиной памяти папа проиграл лишь трижды: два раза было что-то с далекими историческими датами и событиями, типа Чесменского сражения, а один раз он ошибся, утверждая, что клубника и виктория — это одно и то же (примечание переводчика: и виктория, и клубника являются различными видами Земляники Садовой Крупноплодной, так что в некотором смысле папа Марк был прав). Дело было в ресторане гостиницы «Украина», ответчик оказался каким-то профессором и принес из номера статью из журнала.

Если папа выигрывал спор, он требовал 64 рубля с копейками, по официальному курсу газеты «Известия», а если проигрывал, отдавал 100 долларов. Настоящих, но не американских, а западно-карибских, которые, впрочем, уже больше десяти лет не ходили даже у себя на родине. Судя по всему, он на-колядовал эти экзотические купюры у кого-то из морячков. Клубничный профессор тогда попробовал поднять шум, но папа в ответ сказал, что в начале спора не уточнял, какие именно будут доллары и свидетели могут это подтвердить.

Свидетелей в ресторане хватало, и у них были суровые лица, профессор почувствовал себя неловко, расплатился за стол и откланялся. А после того случая с новой силой поползли слухи, что на самом деле Демирский числится в Конторе Глубокого Бурения, иначе как ему прощается прилюдное владение иностранной валютой, пусть даже и такой декоративной, как западно-кариб ские доллары.

Уточнить это невозможно и сейчас, но факт остается фактом — папа Марк искренне и беззаветно любил СССР. Когда-то давно, когда Демирского-младшего принимали в пионеры, у них случился конфликт. Дело было вот как: со второй четверти Яшу подсадили к отличнице Лене Харсун. На почве общей любви к шахматам они подружились, насколько это возможно между разнополыми учениками третьего класса. Однажды на большой перемене, разыгрывая на подоконнике блиц, Лена по большому секрету рассказала Яше, что она — караимка (примечание переводчика: в Крыму их считают татарскими евреями, но это отдельный маленький народ, насчитывающий несколько тысяч людей и проживающий компактно в Крыму, Литве, Турции, Израиле).

Яша слово сдержал и никому об этом не рассказал, но из любопытства спросил у отца, как у евреев раньше складывались отношения с караимами. Марк Ефимович тогда устроил большой хипеш, орал на сына и поставил его в угол на гречку. С тех пор Яша знал, что на любую политическую тему с папой лучше разговор не заводить. «Любопытной Варваре новый срок припаяли», — вот что он обычно говорил по такому случаю Марк Демирский.

Татар здесь ненавидели заочно, но люто, «они Гитлера с белым конем встречали», — говорили всегда, когда поднимался этот вопрос. Какого коня, какому Гитлеру, кто, когда, — это не уточнялось, многие татар ни разу в жизни не видели. Крым был заселён после 1946 года, когда взамен выкорчеванных эшелонами местных жителей полуостров запрудили ветераны армии, НКВД и МГБ. Этот контингент был самым надежным, и можно было не сомневаться, что как минимум на сто лет Москва за Крым может не переживать.

Кто-то умный, судя по всему, рулил этой политикой. Кто-то ооочень умный, любивший крутиться и смеяться. Он будет хохотать в гробу, когда эта мина замедленного действия сработает, и вертится в нем же ежесекундно, пока тысячи людей проклинают его за то, что он сделал с полуостровом.

В первый раз с Яшей в больничке была постоянная путаница. Город маленький, и врачи, конечно, знали, чей он сын, а возраст больного (семнадцать с половиной лет) наводил на единственно правильную мысль — парень косит на дурку. Но врачебная интуиция тут дала сбой — Яша собирался в днепропетровский инфиз (примечание переводчика — институт физической культуры) и, имея первый взрослый разряд по шахматам, армии мог особо не бояться. Но поверить в то, что единственный сын папы Марка действительно болен, было невозможно. Тем более, что по всем показателямЯша был абсолютно нормален. Вместе с Ласло они были самыми почетными пациентами, ими почти гордились нянечки и медбратья, на Яшу постоянно косились, а доктора подозревали друг друга в тайной игре на один карман.

Перед этим в Симферополе он распсиховался в последний день юношеского первенства Автономной республики Крым. Шансов на первое место уже не было, зато можно было занять второе. Яша играл белыми с очкариком Фишманом из Феодосии и по собственной глупости зевнул коня, потом начал думать, как выкрутиться из этой ситуации и потратил на истерические поиски разрешения партии большую часть времени. Эндшпиль закончился тем, что Демирский на глазах жюри запылал лицом и заплакал, после чего с громким звуком перевернул доску и с криком «Заебали!» выбежал из зала. Его нашли следующим утром на пляже в Солнечном, он сидел под грибком (примечание переводчика — пляжный зонт) и выкладывал слово «сука» большими буквами из гальки.