Цветная музыка сидхе - Милена Валерьевна Завойчинская

им концерт. Я с легкой улыбкой мазнула взглядом по их лицам, горящим предвкушением. Это они еще деликатные и терпеливые. Вон сколько ждали, надеясь, что я пожелаю музицировать и они смогут послушать. И лишь выдержав весьма приличный срок, робко напомнили о своей любви к прекрасному.

К слову, количество домочадцев так и не увеличилось после прихода Ирмы. Господин Жаник отказался от конюха, сказав, что и так прекрасно справляется, к тому же оборотница следит за своим мерином сама (вот уж не знаю, когда она успевает, но следит). Я тоже частенько захожу к Тайфуну и пусть не всё, но что-то делаю для своего жеребца. Посему господин Жаник так и остался единственным мужчиной в нашей женской компании.

От идеи нанять камеристку я тоже отказалась. Привыкла за месяцы скитаний справляться собственными силами. Даже с платьями обходилась сама, так как все наряды, заказанные и купленные мною в Тьяре, были таких фасонов, что помощь при их надевании не требовалась. А учитывая, что благодаря зачарованному эльфийскому составу у меня вновь отросли волосы, сейчас спадавшие густым золотым водопадом ниже колен, как и раньше, то и тут я обходилась без помощи прислуги. Уж что-что, а заплести ко́сы я могла и без постороннего вмешательства. Это высокую прическу самой сделать невозможно, а уж соорудить две косы, пусть даже и сложного плетения, – не проблема. Посему я редко беспокоила Маршу или Линду, нуждаясь в их помощи. А следить за моим гардеробом им не составило проблем.

И вот сейчас, вечером, в ожидании моего выступления супружеская чета заняла диван и чинно сидела, держась за руки. Сестрички Марша и Линда вдвоем заняли одно большое кресло, тесно прижавшись друг к другу. Жужа присела на низенький пуфик, чтобы ноги в воздухе не болтались. Все же гномочка намного ниже людей. А тень, неслышно проскользнув за моей спиной, быстро обошла всё помещение, легко и непринужденно заглянула за шторы, будто проверяя, не спрятался ли там кто-нибудь, и лишь после этого села на стул.

Ирма всегда себя так вела. И никогда вольготно не раскидывалась на диване или кресле, предпочитая стулья, с которых можно в любую секунду вскочить да и их самих использовать в качестве оружия. Так что даже сейчас, придя слушать музыку, она ни на секунду не расслаблялась.

Я же прошла к роялю. Приоткрыв крышку, пробежалась пальцами по клавишам, раздумывая, на гитаре сыграть или же на мамином инструменте.

Решила совместить.

– Давайте я вам сначала немного спою и сыграю на гитаре. Это не простая вещь. Я купила ее в одном из городов на окраине далекой Дагарры, и продавец уверил меня, что этот инструмент сделали когда-то очень давно сидхе. Можете представить, какую редкость я сейчас держу в руках. Эта гитара стала мне верной подругой, и я ею очень дорожу. А после я исполню что-нибудь на мамином рояле. Согласны?

Разумеется, все были согласны. Да они вообще на все были готовы, лишь бы послушать мое исполнение.

И концерт начался. Сначала я просто играла и пела, а потом в памяти всплыли строки маминого послания из прошлого. Про то, как сидхе управляют музыкой и поэзией. Я еще не пыталась использовать новые полученные знания. Как-то всё не до того было. А сейчас подумала, а почему бы и нет?

Тем более что и гитара у меня не простая, да и рояль, вполне возможно, также работы древних мастеров сидхе. А хотя нет, не права я насчет последнего. Гномы сделали первые рояли около ста лет назад, взяв за основу клавесин. А сидхе ушли из нашего мира более тысячелетия назад. Так что инструмент, стоящий здесь, самый обычный, хотя красивый и дорогой. Вероятно, мама приобрела его сразу, как только появилась новинка.

Но попробовать применить свои родовые способности всё же стоит. Ведь они в моей крови. Но сделаю первую попытку сейчас, когда в моих руках древняя гитара, столько раз служившая мне во время пути.

И я начала… попыталась начать, если уж точнее, делать так, как это может мой народ.

Удивительно… Невероятно и завораживающе…

Музыка приобрела цвет. Видела его, похоже, лишь я одна, но ведь видела! Повинуясь моей воле и магии, движению моих пальцев, срывающих ноты со струн, воздух в помещении расцвел разными красками. Причем минорная музыка была одних оттенков, а мажорная – других.

Более того, эти яркие мазки не просто перемешивались, заполняя собой всё пространство, они повиновались мне. По моему легкому мысленному усилию жгутами и лентами подлетали к слушателям, ласкали их руки, кружили вокруг головы…

Великие боги! И это всё подвластно мне… Как же это странно и чудесно – уметь окрашивать музыку яркими цветами, играть на струнах волшебства, превращая мир в живописное полотно.

Мои слушательницы витали в облаках, зачарованно внимая мне, господин Жаник тоже расслабился, смягчился и наслаждался.

Отложив гитару, я повернулась к роялю и открыла крышку. Я знала много композиций, могла их хоть все сегодня сыграть. Но неожиданно для себя захотелось чего-то иного, нового…

На несколько секунд я застыла. Боковым зрением отметила, как переместилась Ирма, заняв другой стул, так чтобы сидеть ко мне лицом. Я перевела взгляд на изуродованное кислотой нечисти лицо своей тени. Когда-то она была красавицей. И сейчас, в полумраке, если не приглядываться, то обожженная кожа не выглядела так ужасающе, а отросшие густые волосы, откинутые назад, не скрывали четкий овал лица, аккуратные подбородок и лоб.

И не отрывая глаз от оборотницы, я положила пальцы на клавиши. Придумывать на ходу слова песни мне не хотелось, не то настроение. Я просто играла для нее, для девушки с искалеченной судьбой, и пела без слов. Минорный пронзительный вокализ[1] рождался прямо здесь в эти самые мгновения.

И яркие нежные ленты, цвета моей музыки, ласково окружили Ирму. Неслышно коснулись ее пострадавшего лица, погладили израненную кожу, настолько чувствительную из-за страшных ожогов, что она даже маску не могла надеть. Мой голос звучал и соболезновал девушке, жалел ее и обнадеживал, говорил ей, что она не одна, что все будет хорошо. В ее жизнь непременно еще придет счастье…

Обычно вокализ – это недолгая миниатюра, не превышающая по времени исполнения песню, но в этот момент я чувствовала, понимала, что нужно дольше. Больше. Сильнее. Пронзительнее. И не надо спрашивать, откуда ко мне пришло это знание. Просто так было надо…

И вокализ для Ирмы длился минут пятнадцать, наверное.

А она сидела, застыв словно неживая, выпав из времени и пространства, ничего не видя и не осознавая. На