Гений - Пол Андерсон

будут поддерживать равновесие сил, что есть как раз то, чего нельзя позволять ни одной группе людей, кроме как Империума. Бог мой! С чего вы вообще взяли, что они на нашей стороне? Они могут решить, что им больше подойдет быть с нашими соперниками. Либо их может рассердить то, что все эти столетия мы используем их так бесцеремонно.

— Они не держат обид, — сказал Хейм. — Гении не держат.

— С чего вы это взяли? — Горам выпрыгнул из кресла и начал шагать по комнате. Он почти что кричал. — Вы все время повторяете, что гении по природе миролюбивы и терпимы, неэгоистичны, имеют прочие добродетели. Хотя ваша собственная история противоречит вам во всем этом. Каждый великий военачальник был гением. Но это были гении-садисты, гении-фанатики и гении-преступники. Да, безумные гении! Да, любой из сотни миллиардов высокопоставленных людей в Имперском Правительстве — это гений; на нашей стороне и у более, чем половина вождей варваров, как известно, был интеллект гения. — Он повернул свое покрасневшее и перекошенное лицо к психологу. — С чего вы взяли, что это — планета святых? Ответьте мне на этот вопрос!

Хейм дрожащими руками взял сигаретную пачку. Он протянул ее Гораму, который покачал своей огромной круглой головой в гневном отказе. Несколько секунд психолог потратил, чтобы сунуть один из цилиндров себе в рот и зажечь его. Он глубоко втянул дым в легкие, изо всех сил стараясь успокоиться.

Это был его последний настоящий шанс убедить Горама. Если не удастся, тогда ему придется просто попытаться убить полководца.

Хейм медленно произнес:

— Для объяснения теории исторического прогресса мне придется прочитать вам довольно долгую лекцию.

Горам снова развалился в своем кресле, грубый, сильный и надменный. Его маленькие черные глазки сверлили испытующе психолога.

— Я слушаю, — резко произнес он.

— Ну что ж… — Хейм шагал взад-вперед, сложив руки за спиной. — Очевидно, если изучить только историю, весь прогресс обязан своим существованием индивидуальностям с талантом или другим каким-нибудь даром. И всегда, в каждой области жизни, этот счастливчик с талантом был впереди и вел за собой слепую массу толп. Республика — это единственная форма государства, которая делает вид, что предлагает самоуправление, и как только население достигает надлежащей величины, народом вновь начинают вертеть как хотят, его правители сражаются за власть с помощью денег и таких средств массового гипноза, как служба новостей и прочее. И все республики превращаются в диктаторские государства, по правде говоря, за самое большее, несколько столетий. И это еще более ясно в таких областях творчества как искусство, наука и религия.

Обыкновенный человек — это просто скромный дурак. Возможно, при соответствующей подготовке сознания он и поднялся бы над собой, но он никогда не пытался. А тем временем он остается чрезвычайно консервативным, и только случающиеся время от времени взрывы безрассудной истерии в результате воздействия какой-нибудь особой группы людей, выводят его из этой рутины.

И все же общество как целое существует. История — это процесс действия масс. Индивидуумы с талантом начинают его, но совершает этот процесс в действительности огромная масса обыкновенных людей. Новые изобретения, новые земли для колонизации или же другие нововведения не будут иметь никакого значения, если только они постепенно не адаптируются, не начнут эксплуатироваться или давать еще какую-нибудь пользу. Общество как целое — консервативно, или, я бы даже сказал, предохранительно. Цивилизация на девяносто девять процентов состоит из привычек использования открытий прошлого либо влияния события минувшего. На фоне огромной массовой человеческой толпы в сравнении с огромным накоплением достижений прошлого, достижение одного гения или небольшой группы кажутся почти незначительными. Неудивительно, что прогресс медлителен и стремится к застою либо резкому спаду. Удивительно на самом деле то, что вообще могут происходить какие-нибудь замечательные события.

Хейм на несколько секунд остановился. Горам нетерпеливо шевельнулся.

— К чему вы ведете? — пробормотал он.

— Просто вот к чему. — Рука Хейма опустилась в карман и обхватила гладкую твердую рукоять ножа. Горам сидел, развалившись в кресле, склонив голову, хмуро уставившись в пол. Если лезвие направить сейчас прямо в эту толстую шею в парализующем ударе, а затем быстро резануть по яремной вене…

Сила ненависти, захлестнувшая Хейма, шокировала его. Он должен быть выше грубости своего врага.

«Спокойнее… спокойнее… Этот шаг отчаяния необходим!»

— Два фактора управляют отдельными индивидуумами в обществе, — продолжил Хейм, и бесстрастное спокойствие голоса слегка удивило его.

— Вот первая простая причина общественного давления. Все мы хотим, чтобы нас одобряли наши товарищи, по крайней мере в разумных пределах. Нужен по-настоящему храбрый — и в некотором роде психопат — индивидуум, чтобы отличаться в каком-нибудь значительном отношении. Многие заплатили своими жизнями за претворение в жизнь нововведений. Поэтому гению будут мешать в начале его деятельности.

И, конечно, обычно это общественное давление заставляет подчиняться даже нежелающих того индивидуумов. К примеру, ученый может быть по природе и миролюбив, но едва ли он откажется от участия в военных исследовательских работах, если ему будет указано делать это.

— Вторая причина, менее заметная, но более эффективная. Это установки в сознании, накладываемые по мере взросления индивидуума обществом, где приняты определенные условия жизни и правила мышления. «Прирожденный» пацифист, вырастая в милитаристской культуре, в целом принимает войну как часть естественного порядка вещей. Человек, который мог бы оказаться абсолютным скептиком в обществе, основанном на науке, почти всегда принимает богов и теократию, если он воспитывается в вере в них. Он может даже стать священником и направить свои логические таланты на разработку принятой теологии… и помогать в ликвидации неверующих. И так далее. Мне не нужно входить в детали. Сила социального воспитания невероятна, а в сочетании с общественным давлением становится почти непреодолимой. И, что весьма важно, правила и образ мыслей принимаются и навязываются в обществе массами — этим всепобеждающим большинством, недальновидным, консервативным, ненавидящим и боящимся всего, что является новым и странным, желающим пребывать лишь в том первоначальном состоянии, которое известно ему с рождения. Гения принуждают подстраиваться под уровень посредственности. И то, что он вообще оказывается в состоянии преодолеть эти преграды и выйти за пределы своего заточения — дань высшей силе его интеллекта.

Хейм посмотрел на пустынную улицу снаружи. Дождь дико ударял по ее темнеющей поверхности.

— Солнечная Империя — не что иное, как торжество глупости над разумом. Если бы каждый человек мог думать самостоятельно, мы не нуждались бы в Империи.

— Следите за собой, — пробормотал Горам. — У правящего класса есть своя определенная широта взглядов, но не преступайте ее. — И более громко: — И что же это дает в случае Семнадцатой Станции?

— Ну,