Без борьбы нет победы - Манфред фон Браухич

И вот вопреки всем оговоркам и предостережениям отца генерал фок Сект стал для меня новым "богом". Между прочим, он носил белую форменную шинель, положенную только кайзеровскому генералу.

Я добровольно вступил в рейхсвер, попал сперва в Грейфсвальд, потом в Штеттин и, наконец, стал курсантом дрезденского военного училища. Последнее далось мне нелегко - у меня не было аттестата зрелости. Но, горя желанием внести свой вклад в дело восстановления прежних порядков, я занялся почти круглосуточной зубрежкой, откладывал каждый лишний пфенниг для оплаты репетиторов, упорно и настойчиво учился, пока другие веселились и устраивали попойки. Всякий офицер должен быть умным и образованным человеком, говорил я себе, а потомок фон Браухичей - и подавно.

Я сдал экзамены на аттестат зрелости и начал успешно нести службу в чине фенриха8. Мой отец умер 25 февраля 1925 года, твердо веря, что я пошел по его стопам. Смерть отца - он скончался от инсульта - оказалась для меня тяжелой личной утратой, но нисколько не повлияла на мою дальнейшую жизнь. Я был солдатом и остался им.

Отца похоронили на кладбище инвалидов войны. На церемонию погребения я явился в парадном мундире и каске. Рядом со мною стоял Вальтер фон Браухич, тогда еще только майор рейхсвера. Воинский этикет повелевал мне не выдавать своей печали, не проливать слез. Прощание с отцом было для меня одновременно и расставанием с "добрым старым временем", так ярко воплощенным в его личности. Мои сослуживцы-однополчане все еще мечтали о возврате прошлого, но, видимо, уже не верили в такую возможность. (Кстати, многие из них впоследствии упоминались в сводках верховного командования вермахта, а позже и в боннских военных коммюнике.)

Конечно, дисциплина - дело хорошее и необходимое. Но может ли даже самая что ни на есть железная дисциплина принести успех в дни, когда прошлое вновь становилось настоящим? Мог ли "Старый Фриц"9 и его слепо повиновавшиеся и умиравшие солдаты служить мне прообразом в эпоху, когда люди уже переговаривались по телефону за сотни километров и, сидя в грохочущих автомобилях, покрывали огромные расстояния в считанные часы? Что еще могло быть бессмысленнее такого прообраза? Всякого рода технические новшества увлекали меня куда сильнее, нежели сентиментальные традиции.

Военная жизнь с ее аскетизмом все больше разочаровывала меня. Порой я еще вскипал при слове "Версаль", но старый кадетский дух, насаждаемый в военном училище, окончательно перестал меня вдохновлять. Повсеместно оживляемые милитаристские традиции с их окостенелыми канонами, вечным подавлением самостоятельной мысли и узколобостью с каждым днем раздражали меня все сильнее, прямо-таки выводили из себя. Все чаще я высказывал свои "крамольные" взгляды, что встречало явное неодобрение моих сослуживцев. В этом мире военщины я не видел никаких возможностей для развития своих личных качеств, а предписываемый примитивизм мышления и это вечное "руки по швам" вызывали решительнейший внутренний протест.

Нас, фаненюнкеров, приглашали в знатные дома, где водилось немало девиц на выданье. Чопорные и благовоспитанные, мы часами просиживали в их обществе.

Повинуясь заложенному во мне духу противоречия, я иногда нарочно являлся в гости в неположенном виде, например в сапогах. Хозяева краснели от негодования, но не показывали вида и продолжали болтать, словно ничего не замечая.

Я обязался прослужить в этой армии двадцать пять лет и довольно скоро уразумел, что не выдержу этого. Вечеринки в казино - либо строго протокольные, либо, наоборот, разнузданные, почти что оргии, муштра утром, муштра вечером... Все это было не по мне!..

Наконец я распростился со своими друзьями тех лет, но впоследствии не раз поневоле думал о них, когда пресса называла их имена: граф Штауффенберг, фон Гроль-ман, фон Кильмансэгг, Энгель и так далее...

Грезы моей юности постепенно развеялись в прах. Кайзер жил где-то в Голландии. Его возвращение исключалось. Монотонные будни казармы разрушили все мои красочные иллюзии о военной жизни, будто бы полной романтических приключений. Старые идеалы потускнели. Но я был еще слишком молод, чтобы жить без желаний. Мне явно не хотелось окостенеть в рутине, в условности... Замкнуться в себе? Об этом я и не помышлял. Я твердо понимал, что земля не перестанет вертеться, что будут рождаться и умирать люди, что, несмотря на Версаль, все-таки можно быть и довольным и счастливым. Я искал новый идеал...

Уйти с воинской службы мне помогла тяжелая мотоциклетная авария.

Однажды мой кузен пригласил меня погостить в его владении Нишвиц близ Вурцена. Большинство помещений огромного замка пустовало. В конце каждого месяца из всех имений и прочих хозяйств в замок поступали отчеты управляющих, а вместе с ними и банковские чеки. В Нишвице я не терпел недостатка ни в чем и мог спокойно подумать, как жить дальше.

В гараже моего кузена я обнаружил два автомобиля, которые необычайно сильно взбудоражили меня; через день-два я увидел в кино хроникальные кадры об автогонках и решил во что бы то ни стало получить права шофера. Фактически я уже мог управлять автомашиной, но официального документа еще не имел. К экзаменам на право вождения я готовился с той же энергией, что и к аттестату зрелости. Еще не успела просохнуть печать на выданных мне водительских правах, а одна из машин моего кузена уже была подготовлена к соревнованиям.

В гонках близ Гайсберга я занял первое место по классу туристских автомобилей и проникся твердой уверенностью, что железное упорство и трудолюбие со временем приведут меня на ступень высшего триумфа.

Почему я так думал? Не из тщеславия ли? Безусловно, нет. Я ценил мужество и риск, и мне захотелось попытать свое счастье именно в автоспорте. Чем не заманчивая цель для отставного фенриха рейхсвера? Во всяком случае, я видел в ней больше смысла, чем в опостылевшей казарменной рутине.

В моей семье эти планы никакого восторга не вызвали. Потомок Браухичей за рулем гоночного автомобиля! Близкое знакомство с механиками и другими людьми, которые по нашим дворянским представлениям имели лишь незначительное право на жизнь, выглядело почти предательством моего "благородного" круга и его привилегий. Меня усиленно призывали подумать о репутации достославного рода Браухичей, напоминали, что мой прадед некогда был флигель-адъютантом кайзера Германии, и давали тысячи "хороших советов". Но я не изменил своей мечте, и отнюдь не ради выгоды, которая, кстати говоря, поначалу и не предвиделась. Мне потребовалось немало смелости, чтобы перебороть сопротивление своей семьи, чья честь обязывала ее поставлять кайзеру, а при необходимости и его преемникам гордых и умных офицеров. Но гонщиков?! Какой в них толк, какая от них польза Германии и ее величию? Ведь мои родичи все еще верили, что вот-вот это величие удастся восстановить, скорее всего с помощью силы.