Грехи Отца (ЛП) - Уайт Рэт Джеймс

- Сколько именно людей он убил?

- Я сомневаюсь, что даже он это знает.

* * *

- Проверка. Проверка. Проверка. Это первое интервью с Самантой МакKарти. Мы в её доме. Дата - 19 июля 2014 года. Насколько я понимаю, вы мать одной из жертв, одна из немногих живых людей, которые были свидетелями его поступка. Не могли бы вы рассказать мне, что вы видели?

- Я не хотела бы. Но я уже однажды рассказала это в суде. Думаю, я могу сказать и вам. Думаю, хуже уже не будет. Это довольно сложно. Вы понимаете? Это всё ещё так сложно. Я до сих пор не могу поверить в то, что сделал этот человек. Кто может сделать что-то подобное? Какой человек будет убивать младенцев? Красивых малышей. Я всё это видела. Это было ужасно. То, что сделал этот человек, было ужасно. Надеюсь, его поджарят из-за этого. Надеюсь, он страдает.

- Что вы видели?

- Это была палата для новорождённых. Здесь держали недоношенных детей. Маленькие, крошечные. Вот где он начал. Все младенцы спали в этих инкубаторах, словно в кроватках. Это были крошечные, слабые, беспомощные малыши. Сначала я не поняла, что он делает. Я думала, что он просто папа, жаждущий увидеть своего новорождённого. Я сама была такой. Я всё время хотела видеть свою маленькую дочку. Вот почему я была там. Знаете, как это здорово для новоиспечённого родителя? И он вошёл так небрежно. Эта улыбка на его лице создавала впечатление, что он был здесь по вполне нормальным причинам. Но это оказалось не так. Когда он открыл крышку первого инкубатора, я поняла, что что-то не так. Затем он... Затем он... О, Боже...

- Переведите дыхание. Я знаю, это тяжело. Не торопитесь.

- Хорошо. Хорошо. Дайте мне секунду. Это просто... Я просто никогда не думала, что такое может случиться. Этот ублюдок убил моего ребёнка! Мою маленькую девочку. Я тогда только дала ей имя. Не знаю, почему это заняло у меня так много времени. Я просматривала все книги детских имён в течение нескольких месяцев. У меня даже было приложение на моём телефоне, которое поминутно показывало самые популярные детские имена во всём мире. Вы знаете, какое имя было самым популярным в США для девочек, когда родилась моя дочь? София. Вы можете в это поверить? София. Следом шли Эмма и Оливия. Я не могла назвать свою дочь каким-либо из этих имён. Они казались мне такими взрослыми. Не как детские имена, скорее как имена чьих-то мам. Я решила назвать её Джессикой в ​​честь моей бабушки. Она была такой красивой. Я никогда не думала, что может быть что-нибудь настолько красивое... Никогда не думала, что смогу создать что-то настолько драгоценное.

- Я уверен, что она была очень красивой малышкой.

- Она была идеальной. Она была абсолютно идеальной. И он уничтожил её. Он забрал её у меня.

- Саманта? Вы можете сказать мне, что он с ними сделал? Что вы видели?

- Младенцам, недоношенным детям нужны были кислородные баллоны, чтобы дышать, их лёгкие были недостаточно сильны, чтобы работать самостоятельно. Были эти прозрачные трубки, которые доходили до их носа и постоянно перекачивали кислород, чтобы они могли дышать. Он взял трубки, несколько раз обернул их вокруг шеи ребёнка, а затем плотно затянул. Он продолжал тянуть, пока узел не становился всё меньше, меньше и меньше, пока голова ребёнка не повисла. Она так висела, как будто собиралась упасть. Шея была сломана, вся вытянута и скручена. Иисусe... Я пыталась забыть всё это дерьмо, понимаете? Но я не могу забыть. Я не могу перестать думать об этом. Это всё, о чём я думаю... о том, что сделал этот человек.

- Мне жаль. Если вы хотите остановиться, мы можем это сделать.

- Нет, я в порядке. Всё нормально. После того, как он убил того первого ребёнка... после того, как я наблюдала, как он это делает... я закричала. Я разбудила всех младенцев. Они плакали во всё горло. Они были напуганы. Они все были так напуганы. Как будто они знали, что с ними вот-вот случится. Как будто они знали, что это за человек. Я видела, как Хорровиц начал ругаться, он просто закричал «бля!», а затем повернулся и посмотрел на меня. Я просто закрыла рот и перестала кричать. Я была напугана до смерти. Я думала, он тоже меня убьёт, понимаете?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он немного осмотрелся, а затем взял кислородный баллон рядом с инкубатором ребёнка. Он больше не нуждался в тишине. Я уже предупредила всю грёбаную больницу. Может, мне просто нужно было потихоньку вызвать медсестру, чтобы он не узнал. Так он не стал бы торопиться с тем, что делал. Может, у него не было бы времени убить столько? Но было слишком поздно. Он поднял баллон над головой и разбил его о следующий инкубатор. Он пробил стекло и раздавил маленького ребёнка внутри. И он продолжал вот так, шаркая по очереди, ударяя кислородным баллоном по их маленьким телам. Он двигался так быстро. Я думала, что он устанет через несколько минут, но он продолжал.

Я хотела войти и остановить его, хотя бы замедлить его, но мне только что сделали кесарево. Моё тело болело, и я всё ещё носила с собой капельницу. Тут мне пришла в голову мысль: а где, чёрт возьми, медсёстры? Я знала, что в палате для новорождённых всегда должна быть хотя бы одна. Я нашла то, что искала. Он, должно быть, сделал это до меня. Скрывшаяся в углу, в тени, медсестра сидела с закрытыми глазами, прислонившись к стене. Ни крови, ни синяков, как будто он её задушил или что-то в этом роде. Было так тихо. Наконец, две другие медсестры прибежали по коридору и спросили меня, что случилось. Я не могла говорить, поэтому просто показала пальцем. Они увидели, как Хорровиц бьёт младенцев кровавым кислородным баллоном. Они увидели стены, когда-то окрашенные в жёлтый цвет, с которых капала красная жидкость. Медсёстры не замерли, как я, они сразу вбежали. Это заставило меня почувствовать себя виноватой. Он сделал с медсёстрами то же, что и с младенцами. Первая побежала прямо к нему, он развернулся и ударил её баллоном по челюсти. Она поскользнулась на луже крови и треснулась черепом о кафельный пол. Следующая медсестра перепрыгнула через тело своей коллеги и напала на парня. Они не должны были так бежать одна за другой, иначе у них, возможно, был бы шанс. Он обогнул её, и она врезалась в разбитые инкубаторы. Они опрокинулись, и на неё упали мёртвые младенцы. Она села, отвесив челюсть, как будто не понимала, что видит. Хорровиц встал над ней и снёс ей челюсть баллоном. Клянусь, он замахнулся достаточно сильно, чтобы оставить вмятину на этой чёртовой штуке. Медсестра упала на груду новорождённых.

Он перешёл к здоровым младенцам, размельчая их беззащитные тела. Стеклянный инкубатор не был защитой, поэтому их тела просто рассыпались под кислородным баллоном. Было так жутко! Моя собственная дочка была совсем рядом с Хорровицем. У меня даже не было времени подумать, я вырвала иглу из руки и пластырь на груди и подняла металлический стержень, который держал мою капельницу, чтобы использовать в качестве оружия. Но два врача схватили меня за талию и удерживали, когда мимо меня промчались два санитара. Над нами в коридоре горела сигнализация, мигая красным светом. У меня закружилась голова; тревога, казалось, становилась всё сильнее и сильнее. Это было невыносимо.

Хорровиц продолжал идти по очереди, как будто он чертовски играл в крота или что-то в этом роде. И он приближался к моему ребёнку. Я боролась с хваткой доктора. Я просто хотела в последний раз взглянуть на своё маленькое чудо. Я молилась, чтобы санитары остановили его. Я имею в виду, что они были мужчинами, и их было двое. Они должны были остановить его, верно? Я имею в виду, он был просто парнем, верно? Он был грёбаным сумасшедшим парнем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Сигнализация громко ревела. Я больше не могла видеть своего ребёнка, у меня кружилась голова. Я прислушивалась к её плачам, но сквозь крики других детей, крики пациентов и врачей и чёртову сигнализацию не могла разобрать её плач. Я думала, что мои материнские инстинкты сработают. Например, как животные могут различать звук щебетания или писка своего потомства в толпе других. Но я не могла. Я просто не могла. Я только родила её накануне, и всё ещё принимала обезболивающие из-за кесарева сечения, у меня не было времени выучить её голос. Я не знала, как звучит мой собственный ребёнок.