Хорошие люди - Евгений Емельянов

— Иногда, Тамара Акимовна, обидно даже становится за мою профессию, потому что многие говорят: чего там, какая это сложность — деревообработка! Строгай, мол, да строгай, чего-нибудь и получится. Да ведь строгать тоже надо умеючи, с бухты-барахты никогда ничего не сготовишь. Если ты, скажем, поставлен к циркульной пиле, так будь добр стой и не брыкайся! Режь и режь доски, не глазей по сторонам, иначе сунешь палец, куда не надо, и пиши пропало… Дисциплину труда соблюдать надо. Или взять рейсмус, есть у нас и такой станок. Тоже надо иметь понятие, как с ним обращаться… А вот еще электрофуганок — нож открытый. Стругаешь доску, иногда сучок попадется, его вырвет из доски, и он летит в обратный путь, точно тебе в глаз, как пуля из ружья. Тут нужны обязательно хорошие очки. Без техники безопасности в нашем деле совсем нельзя…

Тамара Акимовна скучала, но слушала.

— Я об ней, об технике безопасности, на каждом собрании речь завожу. Спросите, почему? Да потому, что если об этом молчать, какой же порядок будет на нашем производстве? Тут все глаза повышибает, а я буду молчать? Мой сменщик Вадим Кирьянович — молодой еще, сопляк, можно сказать, пороху не нюхал; вот он молчит обычно на собраниях. Ему кричишь: «Вадим, давай, выйди на трибуну, скажи народу, как ты борешься за технику безопасности», а он только зубы скалит да отмалчивается. Что с такого возьмешь? Опыта нет, жареный петух его еще не клевал в…

— Меня, Тамара Акимовна, сильно боятся, потому что я для них неспокойный человек, все замечаю-примечаю, где что плохо… где, вернее говоря, какой непорядок имеется, и сразу — раз! — к директору или парторгу, так и так, говорю, нужны самые решительные меры. Я, говорю им, тоже хозяин завода, у нас, говорю, любой человек хозяин, поэтому я требую полного и безоговорочного принятия мер.

— Или, опять же, собрания взять. Кто самый активный выступальщик? Конечно, Вахтомин. Кто придет и расшевелит эту неподвижную массу? Вахтомин. Кто первый проголосует за повышенные социалистические обязательства? Вахтомин. Кто первый придет на коммунистический субботник?

— Вахтомин, — закончила за него Тамара Акимовна.

Долгое время она не могла выработать своего отношения к Клавдию Сергеевичу. Все его разговоры о комбинате, о комбинатских делах, о том, как он один ведет борьбу за порядок и дисциплину, старается, чтобы производительность в цехах, да и не только в цехах, но и на всем комбинате увеличивалась с каждым днем — все эти разговоры забавляли Тамару Акимовну. Она была уверена в том, что Клавдий Сергеевич просто-напросто не может найти другую тему для беседы. Да и где Вахтомин мог найти ее, если книг он не читает, газет — тоже, приемника в доме — и того нет у него.

О покойной жене он тоже вспоминал вскользь, как о чем-то малосущественном и неинтересном. Почти ничего не говорил о сыновьях. На первом плане стояла у него производственная тема. Тамара Акимовна, слушая Вахтомина, скучала и думала о том, что вот человек, который не знает других радостей, кроме своего дела, который может сутками пропадать на комбинате и, вернувшись, сутками говорить о том, что сделал сегодня. Такая односторонность в Вахтомине казалась Тамаре Акимовне неестественной. Она решила, что смерть его жены Александры так сильно повлияла на Клавдия Сергеевича, что только в работе и разговорах о производстве он ищет и находит успокоение. Тамара Акимовна решила, что Клавдий Сергеевич говорит так много только потому, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями. Мрачное выражение Вахтоминского лица она приписывала тем же причинам, и, как могла, старалась отвлечь его от невеселых мыслей. Тамара Акимовна жалела этого человека; но ведь говорят в народе: «Она жалеет его!», когда хотят сказать: «Она его любит!»

Тамара Акимовна ошиблась, и скоро ей предстояло узнать об этом.

Однажды вечером Клавдий Сергеевич пришел к ней торжественный и молчаливый. Он важно сел за стол, аккуратно подтянув брюки, попросил Тамару Акимовну сесть напротив и, прочистив покашливанием голос, сказал:

— У меня, Тамара Акимовна, есть одно важное предложение.

Она кивнула и продолжала выжидательно смотреть на Вахтомина. Клавдий Сергеевич пригладил волосы, которые он носил с пробором посередине. Он считал, что именно такая прическа придает ему солидность.

— Предложение вот какого характера, — продолжал Вахтомин, опустив глаза, рассматривая узоры на скатерти. — Я, Тамара Акимовна, как уже вам было неоднократно доложено, бобыль, то есть вдовец, — он старался так выговаривать фразы, чтобы они выглядели убедительно и строго. — Вы тоже, к сожалению, вдовушка. Правда, у меня есть семья, сыновья там, матушка, но сейчас я свою мысль веду к тому, Тамара Акимовна, что, как мужчина, я холостой, а вы, как женщина, тоже одинокая. Разве не так? Я надеюсь, вы хорошо уяснили для себя мою мысль?

Тамара Акимовна было очень серьезна, когда произносила ответ:

— Хорошо уяснила.

— С какой же точки зрения, — волнуясь, сказал Вахтомин и поднял на нее глаза, — вы расцениваете мое предложение?

Тамара, Акимовна разглядывала лицо Вахтомина — темное и мрачное даже в такой ответственный момент; но, может быть, оно было мрачным именно потому, что момент — ответственный? Сама Тамара Акимовна не испытывала ни волнения, ни возвышенных чувств. Почти не задумываясь, она коротко бросила:

— Можно попробовать, Клавдий Сергеевич.

И покраснела.

Он начал вставать из-за стола, уронил стул, бросился поднимать его, задел стол, ваза с цветами опрокинулась и вода вылилась на скатерть.

В тот же день после долгой беседы они приняли решение продать оба своих дома, чтобы купить один — в селе. Жить в Вахтомино Тамара Акимовна категорически отказалась.

Такими были ее воспоминания.

…За окном смеркалось. В комнате было почти темно, когда Тамара Акимовна, сбросив с себя оцепенение и вернувшись в действительность, решила все же заняться делом. Она встала, включила свет, вздохнула, увидев грязные следы на полу, оставленные сапогами рабочих, сходила в сени за ведром, и тряпкой и принялась за уборку.

Клавдий Сергеевич вернулся домой в отвратительном расположении духа. Сегодняшняя встреча с Тамарой Акимовной принесла ему одни разочарования. Черт возьми, как было бы великолепно, если бы она согласилась жить в деревне! Дом Вахтомину не продать, коль скоро до сих пор не появилось ни одного покупателя. Да и откуда этому покупателю взяться? Из села, а тем паче из города никто в деревню жить не поедет. Опять же, когда возникнет вопрос о продаже Тамариного дома, смогут ли они этот вопрос положительно решить? Сомнительно что-то.

А что касается ее слов, чтобы пацаны жили здесь и там, так из этого ничего не выйдет, Тамара Акимовна. Дудки-с. Каждый сверчок должен знать свой шесток. Слишком много свободы вы, Тамара Акимовна, предлагаете этим бездельникам. Они тогда вообще на шею сядут. Может быть, вы и тороваты на добрые дела, Тамара Акимовна, да только Клавдий Сергеевич Вахтомин никому не позволит ломать его, вахтоминский, метод воспитания. (Вахтомину казалось, что у него есть такой метод).

Когда Клавдий Сергеевич сам был мальчишкой вроде Стаськи, отец колотил его так, что дым столбом стоял. Соседи-таджики удивлялись: вай-вай, разве можно? Отец колотил его так, что черная кошка с испугу вылетала в форточку. И что же? А ничего. Клавдий Сергеевич Вахтомин вырос порядочным человеком, много порядочнее некоторых других, которые сутками протирают в конторах свои штаны, — всякие там инженеришки да счетоводы с бухгалтерами, — вместо того, чтобы заняться полезным делом. Клавдий Сергеевич выполняет работу, нужную обществу, производит материальные ценности. Вахтомин не вор, не хулиган какой-либо. Он мастер цеха; Вахтомин хоть и начальник вроде бы, но в душе он пролетарий. Разве было бы это возможно, если бы отец в свое время не колотил его?

К тому времени, когда Клавдий Сергеевич приблизился к дому, мрачное настроение немного рассеялось, но не настолько, чтобы забыть обиду, которую нанес ему сегодня Станислав. Клавдий Сергеевич решил, что сейчас же, не откладывая в долгий ящик, серьезно поговорит с сыном.

В доме стояла тишина. Матушки нигде не было видно. Клавдий Сергеевич заглянул в комнату мальчишек: оба они валялись и одежде на кроватях и читали. Увидев отца, Юрий приподнялся и сел; Станислав же даже не пошевелился, продолжал лежать, подлец, как ни в чем не бывало. Стараясь сдержать раздражение, снова стеснившее ему грудь, Клавдий Сергеевич процедил:

— Хороши! В одежде — и на койках! Так вас мать учила?

Станислав встал, поправил одеяло, пересел на диван, но ничего не сказал. Юрка продолжал сидеть на краешке постели, смотрел на отца наивными глазами, и вдруг сказал:

— Папа, нам тетя Тамара интересную книгу дала — «Все о футболе».