Облачная демократия - Леонид Волков

Но что, собственно, должны были делать люди? У них были очень ограниченные источники информации: государственное телевидение, государственная пресса и какой-то самиздат. Важно, что самиздат тогда и сейчас – это разные вещи. Тогда это была просто альтернативная информация с непроверяемой степенью достоверности, то сейчас информационное поле позволяет проверять практически любую информацию. Например, если сегодня какой-то человек заявляет о себе как о претенденте на власть и сообщает, что он учился в такой-то школе и был отличником, то мы можем забить эту информацию в поисковик и найти 20 блогов его одноклассников, в которых они пишут, что этот человек был второгодником и негодяем. Или просто найти его одноклассников в одной из социальных сетей и прямо их спросить, каким парнем он был.

Интернет позволил всем людям иметь равный доступ к информации, не только к положительной, которая распространяется целенаправленно, но и той, распространение которой в обычной ситуации интенсивно пресекается.

Рассмотрим вот какой момент: до самого последнего времени некий человек, даже политик, мог общаться с людьми лишь до тех пор, пока он сохранял с ними физический контакт – прямой или опосредованный. Как только политик становился эмигрантом, все, что ему оставалось делать, – это на коротковолновых передатчиках что-то вещать из-за границы – если у него была такая техническая возможность. А в более ранние времена – печатать газеты и листовки и контрабандно засылать их на родину. Скажем прямо, оба пути весьма затруднительны и прежде всего – для интерактива. Ибо подпольная листовка могла быть прочитана человеком, однако мог ли он связаться с ее автором без прямого для себя риска? Но главное – они требуют ощутимых затрат, которые могут стать непреодолимым препятствием.

Сейчас все просто и дешево: любой человек может уехать в любую точку мира и оттуда продолжать общаться со своими согражданами в прежнем режиме или с небольшими сложностями. Впервые за всю историю человечества возникла возможность прямого контакта избирателя с политиком, в то время как раньше политик был равносилен портрету на стене, ему можно было писать письма, но пообщаться с ним можно было только на митинге, стоя в толпе. Ну или на какой-то ритуальной церемонии.

Вспомним Гитлера. Конечно, не в смысле моральных качеств, а с точки зрения технологической это идеальный политик доинтернетного и даже дотелевизионного времени. Что он делал? Он ездил и выступал: выступал по радио, выступал лично, перед разными аудиториями. Таким образом он контролировал некий массив своих сторонников, которые не знали правду о нем, поскольку у них не было доступа к полной информации. Он мог рассказывать им абсолютно что угодно о своей молодости: что он был бедный, что он страдал, что он жил впроголодь, хотя это было неправдой, и сейчас бы это не прошло. Сейчас есть Facebook, и журналисты могли бы найти одноклассников Адольфа Гитлера. Притом что он занимался политикой в Германии, а свои молодые годы прожил в Австрии, и что там происходило, жители Германии знать не знали. Зато сейчас все просто: зашел на «Одноклассники» или в Facebook и спросил: «А помните, у вас учился Адольф Гитлер?» – «Конечно, помним – редкостная скотина». Предположим, что именно так ответили бы одноклассники Гитлера. Но тогда это было невозможно, и человек оказывался заложником того, что политик – это идеальная картинка, им же самим нарисованная. Прямого контакта не было, возможности постоянного общения не было, высказать свое мнение человек мог только опосредованно – через систему выборов. И вот мы получаем систему представительной демократии: голосуем непонятно как, непонятно за кого, и непонятно, почему этот человек должен где-то представлять якобы наши интересы. В итоге вся история нам показывает: получалось всегда не так, как голосовали люди, а по-другому. В 1991 году у нас был референдум, по итогам которого жители СССР хотели сохранить Советский Союз, однако к концу года он развалился, и никаких многомиллионных восстаний в стране не произошло.

Сомнительно, что в 1917 году большинство русских крестьян так уж ненавидели Николая II. Во всяком случае, они не были так злы на него, как петербургское общество, которое действительно люто ненавидело царя. Крестьянам же по большому счету было все равно. Но их никто не спрашивал, поскольку технически это было невозможно, да и самая идея спросить всех тогда еще не казалась такой уж очевидной, поэтому их поставили перед свершимся фактом. В 1991 году большинство жителей СССР, возможно, не хотели распада своей страны и даже сообщили об этом власти в ходе референдума, но в итоге их мнением просто пренебрегли. Это и есть главная проблема современной политики: когда политику удобно, он может ссылаться на мнение своих избирателей, а когда нет – поступать по своему усмотрению. Во втором случае крайне сложно доказать, что избранник действует против волей избравших: его мандат легитимен, а реальных механизмов учета изменений настроения избирателей просто не предусмотрено.

***

Одним из важнейших явлений современной общественной жизни можно считать трансформацию публичности.В данном случае мы говорим о фундаментальном изменении восприятия обществом публичной персоны.

Если мы посмотрим на историю развития общества, мы обнаружим два характерных примера. Представим себе монарха, живущего в XIX веке, и современного европейского монарха. Что мы обнаружим?

Монарх позапрошлого века был для своих подданых и для внешнего мира в целом не более чем иконой. Например, английская королева Виктория. При жизни она была идеалом – королева, величественная и державная дама, которая всю жизнь оплакивала своего супруга. Этот образ был растиражирован по всему миру, притом что в обычной жизни это была маленькая толстенькая старушка, которая не чуралась обрести душевный покой в объятиях отзывчивого садовника. Все ее добродетели были не ее личными, а приписанными ей. Какая она была на самом деле, не знал никто, может быть, кроме того самого садовника. И это была Англия, самое продвинутое общество того времени.

Если мы углубимся в историю Испании того же времени, то и там происходило ровно то же самое: о том, что творилось в королевских покоях, не знал никто, кроме ближайшего окружения монархов. Так, испанская королева Изабелла Вторая была нимфоманкой, а ее муж – гомосексуалистом. Тем не менее она оставалась королевой и живым символом католической нации, и едва ли крестьяне Андалусии хотя бы примерно представляли себе, что творится на самой вершине власти.

Теперь посмотрим на современную монаршую семью в любой европейской стране: это люди, которые живут в режиме постоянного реалити-шоу, а потому «ходят по струнке» и совершают только правильные поступки. За элементарные проступки, которые прощаются любому человеку, они должны каяться, а общество еще и фыркает, что они не соответствуют высочайшим моральным стандартам и вообще дорого обходятся. И это притом, что монархи, например, в скандинавских странах живут достаточно скромно, хуже многих собственных подданных.

Аналогичным образом можно сопоставить римского папу, живущего во времена Средневековья, и современного римского папу. Покойный Иоанн Павел II оставался публичным буквально до последнего дыхания, хотя у него была болезнь Паркинсона, и в старые времена он бы просто перестал появляться на людях и тихо доживал век в дальних комнатах Апостольского дворца. При этом печальную правду о фактической недееспособности римского первосвященника знал бы довольно узкий круг церковной и светской знати, ну, может быть, по Риму ходили бы какие-то слухи. В начале XXI века ситуация оказалась совершенно иной. Информационное общество, с одной стороны, требовало, чтоб папу постоянно предъявляли страждущим его видеть католикам, с другой – позволило превратить его болезнь и даже смерть в своеобразное пропагандистское шоу.

Между тем историки сообщают нам, что римские папы в Средние века занимались чем угодно, но только не добрыми делами и не молитвами. Тогда это было возможно, потому что для какого-нибудь католика, живущего в Латинской Америке, римский папа был немногим ближе и реальнее, чем Дева Мария. Возвращаясь к нашему примеру с аппроксимацией изображения на мониторе, для этого католика римский папа – это один ослепительно-белый пиксель, который ему показали один-единственный раз в жизни. Это была аппроксимация всей католической жизни. Именно поэтому римские папы могли жить вполне свободно, не беспокоясь о своей глобальной репутации – просто потому что не было никаких механизмов, которые бы могли разрушить эту самую репутацию.

Вообще большую часть истории человечества власть была абсолютно отделена от общества и существовала в двух измерениях: как человеческая жизнь властной элиты и как набор внешних символов. И между символической формой и ее реальным содержанием могло и не быть ничего общего.