Валюта смерти - Юлия Андреева

Хотя, насчет сердца – это перебор. Из сердца он никогда и не выходил, другое дело из жизни… ушел не сказав «прости», не познакомил со своими, живущими где-то в далеком Киеве и не приехавшими на свадьбу родителями. Молодожены планировали сами добраться до Украины, и вот… были ли они на похоронах?

Задав себе этот вопрос, Аня вдруг явственно увидела пожилую, одетую во все черное чету, мать в кружевном платочке с покрасневшими, опухшими от слез глазами и куриным клювиком вместо носа, и отец, с висящими бульдожьими щеками и чернотой под глазами. Должно быть, это были именно его родители. Словно сквозь пелену тумана, Аня ощутила, как дама с куриным носиком повисла у нее на шее, целуя в щеки и беспрерывно лепеча что-то неразборчивое. Ее слезы обжигали, и вместе с тем, Аня почти не чувствовала ее. Не видела. Не осознавала.

К ней тогда вообще все подходили и подходили знакомые и незнакомые лица, вереница призраков мужчин, женщин, детей, а она… она была уже далеко от них… так далеко.

Она не помнила, как вернулась домой, возможно, туда отвезли ее мама или сестра. Отец не был на похоронах – попал в больницу с сердечным приступом сразу же после известия о катастрофе.

Себя она помнила только лежащей в постели в их с Димой спальне, с плотно задвинутыми шторами и графином с водой на столе.

Нет, все это определенно не могло ей привидеться, но как все же ей хотелось, чтобы Димка сейчас оказался дома!..

Как и следовало ожидать, в ее окнах не было света. Да и откуда ему там взяться, когда она на улице? Зато горели все четыре окна соседской квартиры.

«Ага, Дима сказал, что Ираида Александровна не только звонила на тот свет, а еще и посещала каким-то образом своего Васечку. Каким? – следовало выяснить. Окна располагающе горели – все четыре в один ряд, ярко, вызывающе, игриво, точно хвалились чем-то перед наводящей привычный мрак и морок ночью.

У нее – у соседки – наверное, еще оставались черные монеты. Которые она явно еще не успела растратить, как это сдуру уже сделала Аня. О том, что монеты еще у нее, Аня знала каким-то внутренним чутьем. Знала, нет, почти что видела бедную, почти лишенную мебели, но заставленную всевозможными пакетами и тюками квартиру соседки, чувствовала лежащие в полированной тумбочке у изголовья двуспальной кровати монеты, зовущие ее сквозь ночь.

Нужны ли Ираиде Александровне все эти монеты сразу? – ясно же, нет. Аня сама видела, как вдова распродает семейные ценности. Небось, крепилась до последнего, и вот теперь отдала, за несколько минут разговора с почившим мужем.

Аня закусила губу и снова посмотрела на соседкины окна, должно быть, эффект повышенной яркости достигался из-за отсутствия занавесок.

Конечно, сумасбродной соседке ничего не стоило спать и при включенном свете, и тогда визит Ани мог напугать или разозлить ее, но с другой стороны, если Ираида Александровна не спит ночью, скорее всего, будет отсыпаться днем, а значит, Аня в любом случае рисковала нарваться на негатив.

Впрочем, ей ли удивляться негативу?..

Приняв решение посетить Ираиду Александровну, Аня вошла в подъезд, и, тяжело вздыхая, поползла вверх на четвертый этаж, останавливаясь после каждого пролета и слушая жалобы собственного сердца. Да, «старость не радость, молодость гадость», еще совсем недавно она взлетала в их с Димой квартиру, и вот теперь ноги предательски тряслись, перед глазами плыли зеленоватые круги. Аня ощущала себя человеком, только что вышедшим из больницы или, возможно, явившимся с того света.

Вспомнив, что идет к Ираиде Александровне как раз для того, чтобы попасть на тот свет, Аня натянуто улыбнулась, считая ступени, которых с каждым шагом становилось все больше. Причем некоторые из них оказывались высокими, а другие совсем маленькими, так что идти было очень неудобно.

В какой-то момент бетонная лестница вдруг качнулась навстречу Ане, и она, не желая быть задавленной, попыталась удержать валившиеся на нее ступеньки руками, пребольно стукнувшись лбом.

Аня лежала, приходя в себя и переводя дух. Должно быть, ей не следовало изображать из себя скалолаза, поднимаясь все выше и выше по упрямо не желающей заканчиваться лестнице. Давно уже нужно было просто сесть и посидеть, или вот так полежать.

Впрочем, долго лежать не пришлось: холодный камень, точно вампир, начал высасывать из нее последние силы, так что Аня собрала в кучу всю свою волю, или все, что от нее осталось, и как-то поднялась на ноги.

Она вытащила из кармана помятую пачку сигарет, зажигалку и стояла, прислонившись к стене и посматривая на последний, еще не подчинившийся ей лестничный пролет.

«Надо будет поставить принимающий черные монеты телефонный аппарат дома, – решила она наконец. Еще одно такое восхождение, и ей с месяц будет не подняться с постели.

Еще месяц без Димки?!

Еще месяц он без нее…

Аня сделала над собой усилие, и, отбросив недокуренную сигарету, вскарабкалась на очередную ступеньку.

«Может ли что-то произойти с тем, кто уже умер? Что будет, если она не дозвонится до Димки несколько дней? Может ли он поменять квартиру? Или ему отключат телефон?..

Что вообще происходит с людьми после того, как они исчезают из этого мира?

На все эти вопросы у Ани не было готовых ответов, а значит, появлялся лишний повод задать их Ираиде Александровне.

Она беззлобно посмотрела на выросший перед ней, точно неприступная скала, обычный лестничный пролет и, поставив правую ногу на ступеньку, с усилием подтянула тело. Слабость навалилась с новой силой, стремясь отразить Анино наступление.

«Все на свете течет, меняется, превращается из одного в другое, если предположить, что ад и рай неподвижны, их просто не может существовать, а следовательно, и в аду, и в раю постоянно происходят какие-то процессы. Люди или души, живущие в них, проходят стадии развития, думают, переосмысливают, добирают недостающий в бурной жизни отдых, пытаются как-то приподняться, набраться сил, с тем чтобы вновь ринуться в гущу сражающихся за понимание происходящего и любовь.

А если это так, с Димкой на том свете, неважно в аду он или в раю, может случиться все что угодно. Решат всесильные кураторы, что парню пора пройти переэкзаменовку, или что он не добрал на земле каких-то навыков, и как миленький сядет за парту. Решат, что не преуспел в семейной жизни, и…»

Аня глухо застонала и оказалась наконец на своем этаже, пыхтя и отдуваясь. Волосы прилипли ко взмокшему лбу, и она была вынуждена обтереть лицо рукавом. За соседкиной дверью слышалась тихая музыка. Аня качнулась к двери, с силой надавливая на звонок и чуть не ломая при этом палец.

В коридоре послышались поспешные шаги, замок щелкнул, дверь распахнулась. На пороге, в своем выцветшем халате, стояла соседка.

– Здравствуйте, Ираида Александровна, извините, что так поздно, я видела у вас свет.

– Заходите, Анечка, на вас лица нет. Чай будете?

Аня кивнула, только теперь понимая, что действительно очень хочет чая. Горячего крепкого чая. Она присела на стоящую тут же одинокую табуретку, расшнуровывая кроссовки. Ираида Александровна метнулась в кухню и тут же вышла оттуда, излучая лоснящимся от жира лицом благость.

– Дайте я вам помогу, – она взяла Аню под мышки, без усилия подняв ее на ноги, обняв, довела до кухни. – Я давно не замечала, чтобы вы выходили, думала уже, может переехали куда-то после похорон, а потом подружку вашу несколько раз видела в глазок. Эн, нет, думаю, коли Тоська-вертихвостка из такой дали сюда мотается, ясное дело, что не к чужим людям. К Анечке. Батюшка ваш тоже наведывался, что и говорить, видный мужчина, жаль, я ему по барабану. М-да…

Аня вздохнула, выжидая, когда говорливая соседка даст ей вставить свои пять копеек.

– Да вы пейте чаек, печеньице тоже. Сахарное.

Аня пригубила чай, он был как раз таким, какого ей и хотелось. На печенье посмотрела с нескрываемым отвращением.

– Денег нет, живу, продаю, что после Васечки и родителей осталось. А что делать? На работу теперь после сорока не берут, а мне уже…

– Я сегодня видела, как вы продали свою брошку, – Аня сделала еще глоток, собираясь с мыслями, – точнее, поменяли на… – Она пристально заглянула в пронзительно-голубые глаза тетки, – на черные монеты. Вы еще мне тогда говорили, что…

– Поменяла. Врать не буду, – тетка зловеще осклабилась, тревожно оглядываясь по сторонам, словно в закрытой отдельной квартире их мог кто-то подслушать. – Мужик у меня там, ему и звоню, чужих не трогаю. Один он у меня, Васечка-то, один всю жизнь и был. Умер, жаль, раньше. Ну, что уж делать. Мертвый, да мой. Мертвый, да все едино любимый.

– Я понимаю, – Аня участливо накрыла толстую с короткими пальцами кисть соседки изящной тонкой ручкой. – Я сегодня звонила Диме. Вадим дал мне монеты, и я звонила, слышала его голос. Он был в нашей квартире… голова кругом…

– Да, да, да… Васечка по вечерам тоже дома сидит, зато днем его нипочем не отыскать, в ЖЭК наш старый звоню, а там диспетчеры хамы… А Васечка мой, он же целый день по квартирам ходит, кому трубы проверить, кому унитаз или рукомойник прилатать, ведь на все руки мужик был. Таких больше нет.