Игра по чужим правилам - Елена Усачева

– Вечный лазарет, – из темноты крикнул Лешка.

Из комнаты повеяло сумраком и пылью. Распахнутая дверь, впустив Лешку, встретилась с чем-то, навешанным с другой стороны, мягко спружинив, прикрылась.

– Кого это вы лечите?

– У него мать сердечница. – Митька раздраженно оглядывался. – Щукин ей постоянно за лекарствами бегает.

– Отец где?

– Нет у него отца. Вроде как они с матерью в разводе.

Ира с Митькой стояли, не зная, что делать дальше. Хозяин их никуда не пригласил. Идти ли за ним в комнату или проходить на кухню? Или им все вынесут в прихожую? Митька насупил брови, кривил губы – выражал недовольство.

Из комнаты грохнула музыка. Ира сначала не разобралась в какофонии звуков, но вперед вышел мужской вокал, громкость убавили, и все это стало похоже на «Muse». Щукин возник на пороге, мрачно посмотрел на гостей.

– Что, желания свои растеряли? – хмыкнул он.

– Почему же? – Митька проворно скинул с плеча ремень сумки.

– Пошли, всё на кухне.

Лешка протопал мимо, в спину ему вздыхал Мэттью Беллами. Ира повертела головой, ища, куда бы пристроить сумку, и вдруг увидела велосипед. Он стоял около входной двери. Синяя рама матово лоснилась. Велосипедом часто пользовались – колеса и крылья были в грязи.

– А ты что, совсем забросил плавание? – крикнула Ира, разуваясь – шнурки на правом ботинке все никак не развязывались.

Ничего странного в велосипеде не было. Такие имелись у половины класса. Стоял он только как-то неправильно, на ходу. Словно мог понадобиться вдруг, по сигналу. Времени тащить его с балкона через всю квартиру не будет, счет пойдет на секунды – вскочил и помчался туда, где тебя ждут.

– Вы там приросли, что ли? – выглянул в коридор Лешка.

– Далеко на нем ездишь? – Ира коснулась холодного металла.

– На тот свет и обратно! – огрызнулся Щукин. – Кажется, ты мороженое хотела?

Шнурки сдались. Пол приятно согревал босую ногу. Вместо мороженого она сейчас с удовольствием выпила бы чаю. Но в душе уже сидел чертик упрямства. Мороженое – больше ничего.

Парщиков стоял около стола, грея в руках бутылку пива. Не пил (он вообще вряд ли пил, так попросил, для вида), сосредоточенно изучал детскую площадку за окном. Раз качели, два качели, горка, песочница, карусель, перевернутая урна. На подоконнике одинокий цветок фиалки пялился своими желтыми тычинками в мутное окно. Горшок безликий, коричневый. Цветок почему-то показался знакомым. Чтобы отвлечься от воспоминаний – что ей дался этот цветок? – спросила:

– А почему Пулейкина не вызвали на совет?

– Он как бы не при делах. – Лешка копался в холодильнике, щелкал дверцами. – Слабак. Чего трясти, если из него ничего, кроме пуговиц, не посыплется?

Митька понимающе кивал. Щукин захлопнул холодильник.

– А вообще он типа заболел, – решил все-таки объяснить Лешка, а то уж больно Пулейкин получался в его рассказе неказистым. Хотя Юрка был в общем-то неплохим парнем. Но рядом с Лешкой любой потеряется. Вон он какой завидный жених, недаром за ним Курбанова бегает, все догнать не может. – Засел дома, занял круговую оборону. Теперь к нему враг и на километр не подступится.

Велосипед. Ира сто лет на нем не каталась. А если попросить у Лешки велосипед? Семь ведь желаний! Лисову как будто передернуло. При любой просьбе всегда есть боязнь, что откажут, а здесь – обещал, значит, всё. Щукин человек слова. Упрямый. Как сказал, так и будет. Значит, можно просить что угодно. И начать надо с велосипеда. Завтра, как и говорила Сергеенко, они пойдут к клубу. А вернее, это Катя со своим Полуэктом пойдет, а Ира подъедет и будет как бы не с ними. То, что нужно!

А если Сергеенко опять обманет – что же, и такое теперь можно предполагать, – то Ира просто покатается. Доедет до улицы Хавченко, спросит, где Саша, ей ответят – вот, и не нужна им будет никакая Катя.

– Готово!

На десертной тарелке высился кособокий кусок мороженого. Щукин изучал пустую картонную коробку. На крышке красовалось слово «торт» и белел айсберг с шоколадной глазурью. От одного вида было холодно.

Так, от желаний не отказываются. Ничего, дома отогреется.

Она поковыряла ложкой белую массу, раздавила шоколадную дорожку.

– Щукин, дай мне свой велосипед покататься.

Парщиков хмыкнул, перекидывая бутылку из руки в руку:

– Зажигаешь, Лисова!

Как будто Ира просила не обыкновенный велосипед, а жизнь взаймы. И вообще не с ним разговаривают.

– Не могу. – Щукин сидел за столом и тоже препарировал мороженое в своем блюдце.

– Завтра. На пару часов. – Ира не слышала его. – Желание.

– Да иди ты со своими желаниями! – Тарелка от резкого толчка проехала по столу и встретилась с Ириным блюдцем. – Мне теперь всю жизнь перед тобой прогибаться, что ли?

Ира улыбалась: все продумано. Щукин может сколько угодно орать – он сам понимает, что попал.

Лешка собирался еще что-то возразить, но звонок в дверь заставил его встать и, раздраженно топая, уйти в прихожую.

– Лелик, ну что? – с порога томно протянула Лена.

Митька с любопытством выглянул в коридор. Курбанова еще не вошла в квартиру, но всем телом уже повисла на Лешке, заставив того, чтобы не упасть, сильно наклониться вперед.

По Ириной душе прошел взвод солдат в тяжелых подкованных сапогах. Вид целующихся рождал странное чувство. Нет, не зависти и не раздражения. Это было ощущение, как будто она опаздывает и надо торопиться – бежать, лететь, скакать. Она вдруг решила, что Саша, увидев, как она с парнями пошла сюда, сел на лавочку около подъезда, ждет, злится. И ей надо всего-то вот так же подойти, обнять за шею, чтобы он принял на себя ее вес.

– Велосипед дашь? – напомнила Лисова о своей просьбе.

– Отвали! – Щукин наконец-то втащил свою ношу в квартиру.

– Щукин, тебе велосипеда жалко? – проявила солидарность Лена.

На мгновение у Иры родилась благодарность, хоть Курбанову она последние годы недолюбливала. В началке они дружили, а потом появилась новенькая, и их дружбе пришел конец. У Светы папа служил в Германии, сама она жила в Питере чуть ли не через улицу от Эрмитажа, почти у Лебяжьей канавки, – а потому была вся такая интересная. С тех пор у Иры подруг не было. Разве что Катя. Но иногда Ире казалось, что Катя снисходит до нее со своих романных высот. На дружбу это тянуло с трудом.

– Не проси. – Митька звучно поставил бутылку на стол, потер озябшие ладони.

– Лешик? – удивилась Лена затянувшемуся молчанию.

Щукин осторожно снял с себя ее руки.

– Почему? – не поняла комментария Ира.

– Не проси, и всё. – Митька вернулся к окну.

– Лешик, это же Ирка! Своя! Отдохни ты от своего велика. А мы пока куда-нибудь сходим.