Перебирая старые блокноты - Леонард Гендлин

В конце октября 1926 года, через три недели после премьеры «Дней Турбиных», театр имени Вахтангова показал сатирическую комедию Михаила Булгакова «Зойкина квартира». В декабре 1928 года Камерный театр поставил его комедию «Багровый остров» — театральный памфлет. Успех у зрителей был полный. Реакция критики — неизменной.

10 октября 1928 года в Художественном театре начались репетиции «Бега», которые проходили в течение двух с половиной месяцев. Хлудова репетировал Николай Хмелев, генерала Чарноту — Виктор Станицын, Серафиму — Алла Тарасова, Голубкова — Марк Прудкин.

22 января 1929 года журнал «Современный театр» сообщил, что «Бег» будет поставлен до конца текущего сезона. Пьесу прочел И. В. Сталин и судьба «Бега» была решена[50].

Но время не властно списать в небытие подлинное искусство. Через сорок один год критик Нелли Зоркая напишет: «Люди нашего поколения смотрели «Дни Турбиных» подростками. Тогда уж, конечно, и не вспоминались былые страсти вокруг пьесы… Для нас спектакль был дорогим и особым миром. «Дни Турбиных» с их меньшей от нас исторической отдаленностью, казалось, соединили в себе классику и современность…

И «Дни Турбиных» остались воспоминанием о том МХАТе, который был для нас учителем жизни»[51].

В конце 30-х годов, заведуя литературной частью Большого театра, Булгаков редактировал оперные либретто и вместе с Борисом Асафьевым работал над оперой «Минин и Пожарский». Он познакомился с И. О. Дунаевским, который довольно часто репетировал свои произведения с оркестром Большого театра для записи на грампластинки.

По инициативе дирижера С. Самосуда писатель и композитор с увлечением приступили к совместной работе над оперой «Рашель» по мотивам рассказа Мопассана «Мадмуазель Фифи». Сотрудничество Булгакова и Дунаевского не принесло им большой творческой радости, опера не получилась.

В центре рассказа — героический поступок Рашели, которая убила немецкого офицера, глумившегося над национальным достоинством французов. После ухода немецких войск Рашель возвращается в публичный дом. Рассказ Мопассана заканчивается так: «Несколько времени спустя ее взял оттуда один патриот, чуждый предрассудков, полюбивший ее за этот прекрасный поступок; затем, позднее, полюбив ее ради нее самой, он женился на ней и сделал из нее даму не хуже многих других».

Булгаков не мог примириться с такой слащавой концовкой. Чтобы обосновать мнимое благополучие финала, он вводит новое лицо — студента Люсьена, давно влюбленного в Рашель и мечтающего освободить ее от пут госпожи Телье. Писатель сочиняет трогательные любовные сцены Рашели и Люсьена. Поскольку именно в этих сценах раскрывается бескорыстие и внутреннее целомудрие Рашели, то патриотический поступок, совершенный ею, становится более понятным и закономерным. И тем более закономерно, что Рашель уходит не к некоему неизвестному патриоту, а именно к Люсьену.

3 мая 1930 года литературная судьба М. Булгакова круто повернулась. После трудных испытании писатель поступил на службу в Московский Художественный театр, на должность ассистента режиссера. Оправдывая свою новую должность, он немедленно включился в работу по спектаклю «Мертвые души». В письме к своему другу П. С. Попову в мае 1932 года М. А. Булгаков вспомнит о том, как начиналась эта адская работа:

«Итак, мертвые души… Через девять дней мне исполнится 41 год. Это — чудовищно! Но тем не менее это так. И вот к концу моей писательской работы я был вынужден сочинять инсценировки. Какой блистательный финал, не правда ли? Я смотрю на полки и ужасаюсь: кого еще мне придется инсценировать завтра? Тургенева, Лескова, Брокгауза-Эфрона? Островского? Но последний, по счастью, сам себя инсценировал, очевидно, предвидя то, что случится со мною в 1929–1931 гг. Словом…

1) «Мертвые души» инсценировать нельзя. Примите то за аксиому от человека, который хорошо знает произведение. Мне сообщили, что существует 160 инсценировок. Быть может, это и неточно, но во всяком случае играть «Мертвые души» нельзя.

2) А как же я-то взялся за это? Я не брался, Павел Сергеевич. Я ни за что не берусь уже давно, так как не распоряжаюсь ни одним моим шагом, а Судьба берет меня за горло… После долгих мучений выяснилось то, что мне давно известно, многим, к сожалению, неизвестно: для того, чтобы что-то играть, надо это что-то написать. Короче говоря, писать пришлось мне».

Еще в 1926 году, отвечая на вопросы своего друга П. С. Попова, Булгаков скажет о Гоголе как любимейшем писателе, с которым «никто не может сравниться». Правда, там же Булгаков достаточно своеобразно оценит неудачу со вторым томом «Мертвых душ», которые не удались потому, что «Гоголь исписался».

Работа над «Мертвыми душами», а затем длительная и сложная работа над киносценариями той же поэмы и «Ревизора» заставили Булгакова на несколько лет погрузиться в гоголевский мир.

Усталость и тяжкое равнодушие были следствием двухлетней работы, в которой Булгаков все меньше оставался драматургом и все больше превращался в ассистента режиссера Художественного театра. До премьеры оставалось еще полгода. Вопреки булгаковскому прогнозу, спектакль не только не провалится, но постепенно, с течением времени станет своего рода классикой, войдет во все театральные хрестоматии. Это будет не совсем тот Гоголь, о котором мечтал Булгаков летом 1930 года или под новый 1932 год, когда он послал К. С. Станиславскому восхищенное письмо после одной из репетиций в Леонтьевском переулке. «Я не беспокоюсь относительно Гоголя, когда Вы на репетиции. Он придет через Вас. Он придет в первых картинах представления в схеме, а в последней уйдет, подернувшись пеплом больших раздумий. Он придет».

10

Тебя, как первую любовь,

России сердце не забудет!

В конце декабря 1960 года Е. Ф. Никитина посвятила очередной «Субботник» — Театру Михаила Булгакова. Председательствовал народный артист СССР, доктор искусствоведения, профессор Василий Осипович Топорков. Открывая вечер, он сказал[52]:

— Как-то мы встретились с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым за кулисами МХАТа. Я вспомнил один забавный случай. Рассказ понравился писателю.

— Почему не напишете об этом? — спросил он.

— Но…я не умею.

— Чего ж тут уметь? Пишите так, как рассказываете.

Именно так и писал Булгаков. Писал — как говорил. Он рассказывал поистине мастерски. Обладая природным юмором, он так хитро и умно подстраивал «ловушки» для разжигания нетерпеливого любопытства слушателя, что невозможно было предугадать — к печальной или веселой развязке клонится его повествование. Нельзя забыть рассказ о его первом дебюте в литературе, который стал уже хрестоматийным. Голодный, иззябший, без гроша в карманах рваной солдатской шинели, принес Булгаков редактору какого-то журнала свой первый литературный опус — последний шанс на спасение. Принят был сухо. Редактор через заячью губу бросил: