Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера) - Виталий Чечило

«Ден» рассказал, что нашёл этих двух бесхозных ночью, когда пошёл купаться, им негде было переночевать? А так как устраиваться на полу никто не хотел, решили спать втроём.

— Ты их трахнул?

— А на кой они мне?

Но бабы были голые и он — тоже. Жара. На одной из них он потом женился (просто она из квартиры не ушла).

— Каждый год женюсь и всё неудачно.

И всех жён устраивал на площадке. Половина столовой таких было, пока не нарвался на сестру лейтенанта Гаврика. Великовозрастная девица сразу же родила ему двойню, через год ещё одного. За два года «Ден» превратился из человека в многодетного отца.

«Боб» Федорец в свободное от службы время любил жениться, с гордостью показывал удостоверение личности офицера, испещрённое печатями ЗАГСов. Объяснял:

— После второго брака это становится приятным делом.

На разводе начфин пытается выяснить:

— Федорец, ты скольким алименты платишь?

«Боб» багровеет:

— Двум… одной, нет, трём… наверное.

— Хуй ты угадал. Четвёртая прислала исполнительный лист.

Все:

— Га-га-га!

«Боб» (начинает подсчитывать):

— Сколько же я теперь буду получать?

Начфин:

— Успокойся, больше, чем тридцать три процента не высчитают.

«Боб» остаётся счастливым тем, что его многочисленным жёнам мало что достанется. Начальник политотдела на полном серьёзе допытывался:

— Вы когда остановитесь? Вы что не можете выбрать себе женщину?

— Не могу, всё такие стервы попадаются.

Начальник политотдела сам жил с очередной «стервой», поэтому ему сочувствовал. Наконец «Боб» нарвался на одну даму из Днепропетровской экспедиции и стал примерным семьянином. Она его быстро уволила из ВС СССР и отвезла на историческую родину, где он и поныне батрачит на приусадебном участке.

«Руслан и Людмила»

В центре города, возле парка, стояла загаженная будка керосиновой лавки с проржавевшей вывеской «ГУТ МО» — памятник прошедших времён.

При сравнительном товарном изобилии, в Ленинске, как и везде, распределение происходило по блату. Грели руки на дефицитных тогда товарах: коврах, хрустале, машинах. При Андропове начальник политотдела генерал Паршиков едва не угодил в тюрьму из-за торговли коврами. Товары приходили из Москвы и транзитом отправлялись в Ташкент и Алма-Ату. Судя по размаху поставок ковров в Ташкент, узбекские ковры скорее всего были мифом. Паршикова спасла смерть, со страху помре. Генерала Сергунина, начальника полигона, выгнали из армии за торговлю автомобилями — самый крупный бизнес на полигоне.

Дальше распределение шло по площадкам под чутким руководством начальников управлений, начальников политотделов и командиров частей. На этом этапе распределяли уже не масштабно, а по индивидуальному плану — кто сколько урвёт. Ещё ниже остатки бросали в военторговские магазины — на откуп завмагам. Одно из ведущих мест в системе распределения занимал универмаг «Руслан и Людмила».

На полках стояли чёботы, висели хустки. Всё остальное шло из-под прилавка. Весь магазин был увешан синтетическими шубами и вьетнамскими джинсами, благо они дешёвые — покупали детям, как одноразовые. Хотя в магазине имелась сигнализация, ей не доверяли и одновременно держали сторожа. Он сидел в будке под лестницей. Как-то ночью сторож проснулся от дикого храпа. Пошёл посмотреть: в углу, на шубах спал майор Коробко. Поскольку он ничего из госимущества не украл, а сказать, где живёт не смог, милиция завезла его в комендатуру. Благо, нашли майора в зале, если бы в подсобке — все недостачи были бы на нём.

Жена майора Гумена работала в «Руслане и Людмиле» завмагом; связалась с прапорщиком. У того одна ценность — член до колен. Совокуплялись они в гараже на топчане. Как-то прапорщику захотелось добавить, он её для безопасности запер и отправился за вином. По дороге встретил друганов, те завели его в общагу, где прапорщик и отрубился. Часам к пяти проснулся, лап-лап — окна, стены не железные — не гараж. До него дошло, помчался назад скачками. Открывает двери:

— Галя, извини…

Она его молотком в переносицу. Глаз — из орбиты и вытек. Оказалось, она прождала часов до одиннадцати, а любимого всё нет. Хорошо, в гараже электрическое освещение. Включила дрель, и в злобе, не спеша, через каждые пять сантиметров просверлила капот, багажник, всё испортила, разбила окна. Потом взялась за крышу гаража. Услышала, как кто-то возится с замком — схватила молоток и притаилась. По поводу случившегося прапорщик написал: «Шёл и упал». Его комиссовали.

После этого Гумен перестал быть уважаемым человеком — уже не его жена работала завмагом в «Руслане и Людмиле». Раньше достать дублёнку с доплатой решалось через Ивана, на чём он неплохо имел. Даже представлялся:

— Я — Гумен, муж Тани из «Руслан и Людмила».

Жена была как визитная карточка.

В частях составляли мифические списки распределения дефицитов в зависимости от успехов в БиПП. «Рубящихся» могли «наградить» — за свой счёт ковром, холодильником или подпиской Иммануила Канта. Народ в остервенении брал всё, что по талонам, хотя в ближайшем кишлаке на складе всё это можно было взять по цене утильсырья.

Предприимчивые обходили всяческие списки, покупали дефициты напрямую и тут же их перепродавали казахам, как тогда говорили, по спекулятивной цене. Я до сих пор не знаю, зачем казахам холодильники «Минск», скорее всего они тоже перепродавали их дальше, грекам или корейцам. У нас на этом попался один майор. Продал восемь холодильников, судился судом чести, исключили из партии с формулировкой «За потерю морального облика советского офицера». Запомнился его звероподобный облик и бегающие глазки. Через пол года восстановился в партии, поделился с секретарём парткомиссии «скудными» доходами. Машину падла купил и даже стал замкомандира части. Получил прямой доступ к распределению, сколотил солидный капитал и пошёл на повышение в Харьков — готовить будущих офицеров. Партия своих воров не бросала.

Даже овощные магазины были военторговскими. Самым дефицитным товаром в городе была картошка. На ТЗБ её завозили огромное количество, но в условиях пустыни картофель «не хранится» (как заявлял начальник тыла полигона, перепродавая его кому-то, а остатки гноя для сокрытия следов. У меня в погребе картофель почему-то хранился). В городе постоянно стояли картофельные очереди, нужно было записываться с ночи и самому набирать. Даже казашки-продавщицы брезговали этой гниющей массой. Перебирать картошку не давали, накидывали лопатой в сумку, приходилось так нести на весы, а потом мыть в ближайшем арыке. Из десяти килограммов оставалось три, да и то нетоварного вида. Никакие возмущения покупателей в расчёт не принимались, военторг стоял насмерть.

— Мы такое получили, мы такое продаём. Не нравится — не покупайте!

Альтернативы овощным магазинам в виде базара в городе не было. Спасала крайняя дешевизна картошки — шесть копеек за килограмм, половину и выбросить не жалко. Периодически в городе вспыхивали картофельные бунты, как во времена Екатерины II. Инициаторами выступали «жёны космодрома». Эти разведённые бабы уже утеряли связь с армией и их нельзя было «привлечь», а выселить из города не позволяла брежневская конституция, дававшая права на жильё. Возмущённые бабы начинали бить и оскорблять казашек и грузчиков. Как всегда страдали невиновные — казахи картошку не употребляли.

Такое соотношение спроса и потребления приводило к тому, что в частях картошку разворовывали ещё до Октябрьских праздников, а дальше личному составу выдавали сушёную. Картофельная эпопея на полигоне длилась весь август-сентябрь. Из Мордовии приходили эшелоны картошки, заготовленной целинными батальонами. В частях отменялась БиПП, на переборку картошки строем гнали солдат и офицеров. В полку, чтобы никто не удрал, оцепляли склад патрулями. Командиров подразделений не отпускали домой, пока не выполнят план по переборке и закладке. Поэтому картофель в мешках и ящиках воровали по кругу друг у друга, чтобы быстрее отвязаться. «Свой» метили мелом. На ворохе мешков восседал начальник тыла и не верил ни в какие заявления о выполненном плане.

Сбежать с картошки считалось делом чести, доблести и геройства. Дезертирам трудового фронта пощады не было, в их поимке принимал участие сам начальник тыла. Как-то я был дежурным по части. Иду мимо казармы — слышу крики. Заскакиваю. Зам. командира полка Власенков с начальником тыла Череватовым давят солдата, прижали его к колонне и душат. У того уже и язык вывалился изо рта на локоть длины, не вру. Испуганный дневальный выглядывает из каптёрки.

— Что вы делаете?

Череватов:

— Души его, суку!

Солдат сбежал с картошки.

Новый год

По роду своей службы перед Новым годом я выступал в роли Деда Мороза. С бородой, конечно, не ходил, но дефицитные продукты, например конфеты «Мишка на Севере», доставать приходилось. Давали мне двух стерв в помощницы. Помощи от них никакой не было, только следили, чтобы я не растратил общественные средства и не накупил вместо «Мишки на Севере» водки. Предосторожность далеко не лишняя. Одна группа в составе «Кува» и Колесникова заехала аж в Джусалы, где пропадала с неделю. После чего, растратив тысячу народных денег, с разбитыми мордами рассказывали о том, что их похитили казахи, где-то держали, они еле вырвались… При всём этом рассказчики имели наглость требовать от слушателей сочувствия.