Блондинка в Париже - Наталия Станиславовна Левитина

…Итак, мы отлично сработались с Настей, хотя в первые месяцы я была близка к тому, чтобы пинком выставить её за дверь. Но потом всё наладилось.

К тому же, я открыла у Насти ещё один волшебный талант, и это очень меня удивило…

***

Стюардесса-француженка принесла подушки и пледы, салон погрузился в полумрак, лишь мерцали экраны ноутбуков или телевизоров, вмонтированных в спинки кресел. Самолёт завис в синей тьме между чёрных облаков в полной неподвижности, монотонно гудели двигатели.

Отполировав ужин шампанским, Настя коварно уснула у меня на плече — сползла потихоньку, навалилась, словно я была не начальницей, а кариатидой. Она и так заняла сорок процентов моего кресла, да ещё и сгрузила сверху свои пухлые телеса.

Её дыхание было беззвучным, длинные чёрные ресницы даже не затрепетали, когда я сдержанно выругалась — раз тридцать подряд. Густые каштановые волосы завивались кольцами, приятно пахли и щекотали мне нос. После восьмой попытки я оставила надежду избавиться от мягкого груза. С трудом удалось достать из сумки книгу. Пролистав страницы, я погрузилась в чтение.

Героиня — Энни — с надрывом и упоением описывала свои мучения, связанные с переводом в новую школу. Ей пришлось несладко — дети не прощают лишнего веса, некрасивой одежды и плохих оценок. А учиться хорошо бедняжка не могла, она только что пережила страшную трагедию: её родители, учёные-исследователи, погибли в научной командировке, разбившись на вертолёте в Аппалачских горах.

Но настоящим дьяволом была её тётя Элизабет.

«Каким бы мучительным ни был день в школе — насмешки, придирки, дохлые чёрные тараканы, подсунутые в шкафчик для одежды — всё же дома было ещё хуже. Потеря родителей, переезд, новая школа, чужая обстановка… Достаточно, чтобы сойти с ума. А Элизабет словно мстила мне за то, что я стала неотъемлемой частью её жизни

Моя ласковая мама, видела ли она с небес, как её родная сестра измывается надо мной? Элизабет никогда меня не любила. Я отлично помнила, как она не раз и не два с насмешкой говорила моей маме: «И угораздило же её родиться похожей на отца! Вот не повезло, так не повезло!».

До трагедии Элизабет виделась со мной очень редко: несмотря на отсутствие собственных детей, у неё не возникало никакого желания проводить время с племянницей. К тому же, она вела весёлую и беспечную жизнь в обществе бесконечных поклонников, подруг и мужей. А теперь я постоянно маячила в доме, вызывая у Элизабет зубную боль. Я лишила её свободы, да к тому же надругалась над её чувством прекрасного — видеть рядом гадкого утёнка причиняло ей страдания. Ей было некуда меня девать — не выгонять же на улицу. Теперь я постоянно была рядом, и мной нужно было заниматься.

Каждый день был сплетён, как морская сеть, из тысячи упрёков и насмешек, эта прочная сеть опутывала меня, не давала двигаться и душила. За столом я боялась взять лишний кусок — Элизабет с утра до вечера твердила, что я — мерзкая толстуха. Потом она и вовсе посадила меня на диету, оставив в свободном доступе на кухне капусту и морковь. Еды в холодильнике почти не было, Элизабет и её муж чуть ли не каждый день ходили в пиццерию и рестораны.

Диета. Это был самый настоящий кошмар. Наверное, заключённые Бухенвальда страдали меньше, чем я. Ведь они видели вокруг таких же измученных голодом, поедающих мутную баланду пленников. А я видела вокруг себя сытых, жующих людей, видела живописные витрины с тортами или с колбасой и мясными деликатесами. В телевизоре постоянно показывали кулинарные шоу, ведущие сладострастно причмокивали и облизывали пальцы.

По ночам мне снились булки и пирожные, или зажаренный стейк, или шоколадные конфеты. Нет, я, конечно, не умерла от голода, но ужасно настрадалась за те месяцы, пока не нашла выхода из ситуации. Я познакомилась в школе с двумя девочками, равнодушными к еде (да, и такое бывает!), и за массу мелких услуг они стали отдавать мне свои завтраки и приносить из дома ещё что-нибудь.

Кроме клички «жирдяйка» за мной закрепилось звание «вечно голодной Энни». После школы я теперь болталась на улице, так как все дополнительные занятия — художка, танцы — куда меня записывала мама, Элизабет отменила. Это стоило денег, а она не желала тратить на племянницу ни одной лишней копейки. Так вот, я слонялась по булочным и кафетериям, осваивая амплуа безмолвной попрошайки. «Что тебе, малышка? — спрашивали люди в ответ на мой жадный взгляд. — Угостить тебя печеньем?».

Настойчивые поиски пропитания однажды едва не довели до беды. Один симпатичный мальчик из класса позвал меня в гости, сказав, что бабушка испекла яблочный пирог. За кусок пирога я бы навечно продалась в рабство. Приглашение удивило, ведь одноклассники не стремились со мной общаться, в школе я была отщепенцем.

Вслед за мальчиком я вошла в квартиру, жадно принюхиваясь и надеясь ощутить волшебный аромат горячей выпечки. Я уже чувствовала, как тает во рту сладкая яблочная начинка…

Дверь захлопнулась позади меня. Я вдруг застыла, поражённая внезапной мыслью, что мальчик, наверное, в меня влюбился! Зачем иначе приглашал бы в гости? Пусть Элизабет постоянно обзывала меня мерзкой уродиной, но в зеркале отражались огромные карие глаза с длинными чёрными ресницами и пухлые розовые щёчки — и я хорошо помнила, как задыхалась от восторга милая мама: «Ах, ты моя красавица!».

Точно, мальчишка в меня влюбился.

Я доверчиво озиралась, стоя в прихожей с тяжёлым портфелем за спиной, — глупый одиннадцатилетний ребёнок. В квартире у мальчика не оказалось ни бабушки, ни пирога! Зато там находился…»

Рассказ Энни был прерван стюардессой. Она неслышно подкралась к моему креслу и шёпотом поинтересовалась, не хочу ли я шампанского.

Приятно летать бизнес-классом!

Выпив бокал, я поняла, что не могу продолжать чтение — меня капитально разморило, английский текст расплывался перед глазами. Лететь оставалось всего ничего, через полчаса начнётся снижение. Настя продолжала сладко дрыхнуть на моём плече.

Наверное, мне надо быть помягче с подругой… Хватит попрекать её каждым съеденным куском и постоянно напоминать о лишних килограммах. Она всё и сама прекрасно знает, вряд ли моя постоянная агрессия поможет ей справиться с проблемой.

Я протянула руку и поправила на Насте съехавший плед, а потом склонила голову на её макушку, не в силах бороться со сном. Засыпая, подумала о том, что Насте повезло гораздо больше, чем книжной Энни: хотя в школе моя подруга тоже подвергалась издевательствам сверстников, в её жизни присутствовала блистательная Изабель Бриссон.

К счастью,